образом сместились все установки и ценности....
— Но это же крайне опасно.
— Невероятно опасно, я бы сказал. Он остался жив и физически невредим, и никому в свою очередь не нанёс урон, но это случай. Восстанавливать его память и психику пришлось слой за слоем, снимая одно наваждениеза другим. Наше профессиональное сообщество никогда ещё такого не знало. На основе этого случая будет проведено не одно исследование и написано немало диссертаций и статей в «Ноосферу», но главное, что так или иначе это теперь потерянный для всех человек. В первую очередь для себя.
— Почему?
— Побывав в шкуре подобного субъекта, он теперь не способен существовать в обществе социального равенства, не признаёт правил общежитияи добровольного труда по способностям. Он то и дело затевает дискуссии сокружающими или самим собой о том, что только хорошо оплачиваемыйэгоизм является стимулом для развития, а индивидуальный интерес — этоединственный путь к свободе. Он не находит удовлетворения во всеобщемматериальном благосостоянии, равной частью которого обладает каждый.
Он утверждает, что нельзя построить богатое общество, состоящее из одинаково бедных людей. Напротив, в возможности индивидуального обогащения только и находится личное счастье. Наверное, это нечто вроде родовойтравмы той личности, которую он на себя спроецировал. Невозможность реализовать принцип «каждому по потребностям» приводила только лишь кобострению конкурентной борьбы и отказам от идеалов равенства, и взаимопомощи, извращению принципов коммунизма и последующему разочарованию в нём... Он вряд ли теперь когда-нибудь будет допущен к общественно значимой деятельности, да он и не хочет заниматься никакой деятельностью, ни общественной, ни производительной. Это психологический инвалид.
— Грустная история.
— И я опасаюсь, она может быть не единственной, если Координационный совет не поставит задачу на изучение проблемы и разработку программы. В нашем обществе высвободилась энергия человечества, которая впрежних условиях была направлена на непроизводительную борьбу в конкурентной среде.
— И эта энергия нашла применение прежде всего в творчестве. Впервыев истории человек счастлив, даже когда грустит или одинок. Он удовлетворён, но не пресыщен, гордится собой, но не самодоволен. Он знает, чтовсё для него достижимо, но понимает, что путь к цели может быть сложным.
Почему вы видите в этом опасность?
— Страсть. Понимаете, человек страстен. Если что-то увлекло его, онпойдёт до конца... Инженер, занявшийся археологическими изысканиями вджунглях центральной Африки, химик, оставивший завод ради пучиныокеана, рабочий, стремящийся в космос...
Двое людей, оживленно разговаривая, шли по узкой полосе каменистогопляжа, зажатого между морем и сосновым бором, третий отрешённым взглядом смотрел на плескавшиеся возле самых ног волны. На лице его времяот времени тенью пробегала гримаса...
Эдуард ШауровПять копеек
Увесистый тусклый кругляш желтовато поблескивал на Витькиной ладони, будто выцветшее пятно солнечного света. Ребята, окружившие товарища тесным кольцом, с любопытством тянули шеи, переступали босымипятками в нагретом песке дикого пляжа.
— А это точно оно? — спросила Янка, складывая губы трубочкой.
— Не «оно», а «они», — поправил Лёха. — Учитель на уроке всегда говорил «деньги» — значит, «они».
— Если бы их было несколько, — возразил Тамирбек, — то были бы«они», а так, наверное, «она».
— «Денежка», — добавила Юйлинь.
— Называется «монета», — важно сказал Витька.
— Пять копеек, — с натугой прочёл Лёха, разбирая буквы старинногошрифта. — Интересно, это много?
— Достаточно, — уверил друзей Витька. — Дед говорил, что это оченьценная штука, надо полагать, и в древности на неё можно было много чегокупить.
Ребята несколько секунд молчали, каждый смаковал про себя загадочноеслово «купить». Учитель всего пару уроков назад рассказывал им про деньги. Информация была такой странной, такой непривычно-экзотической, чтоне сразу помещалась в голове. Зачем нужны были эти кругляши и как имипользовались? Для чего подтверждать полезность работы, если работа полезна сама по себе? Учитель говорил, что за квалифицированную операциюплатили много, а за простую — мало. Но какой тогда интерес обитателяммира денег совершать простые операции, и как быть, если процесс состоитиз операций разной сложности?
— Типа эту железку нужно было постоянно таскать с собой? — спросила Янка.
— Конечно, — уверил её Витька. Чтобы покупать товары и услуги.
Раньше без денег никто ничего не делал. Нельзя было просто прийти в общественный магазин и взять, нужно было платить.
— Мозголом какой-то, — заметил Юкке.
— А чё? Ашно! — радостно заявил Лёха. — Допустим, неохота мнековыряться в носу, говорю Тамирке: «Наковыряй мне пару козявок, а я тебеденежку дам».
Тамирбек выразительно показал Лёхе смуглый кулак.
— А если услуга стоит не пять копеек, а меньше? — спросила Янка.
— Отщипывать от монеты кусочек, — предложила Юйлинь, — каким-нибудьдревним инструментом.
Все разом заулыбались и поглядели на Витьку, как на самого компетентного в вопросе.
— Ну, не знаю, — сказал Витька. — Если есть пять копеек, значит былии четыре копейки, и три.
— А откуда у твоего деда монета? — спросил Тамирбек.
— Витькин дед кол-лек-ционер, — сказала Янка. — Я смотрела про негоролик в новостях. У него целая коллекция старых вещей. Там показываликофейник из первой марсианской экспедиции, нагрудные значки и древние-предревниецифрики, у которых нужно тыкать пальцем в стеклянный экран.
— Музей какой-то, — сказал Юкке.
— Сам ты музей. — Янка нахмурилась. — Я же говорю: кол-лек-ция. Аещё сказали, что Витькин дед специалист по старинной борьбе — самбо...
— Точно, — подтвердил Витька.
У его деда действительно имелась целая куча разных экспонатов. Ондаже квартиру занял побольше, чтобы было куда поставить стеллажи и ещёосталось место под мини-спортзал.
— Дед рассказывал, — Витька сделал страшные глаза, — будто эта монета жутко ценная и редкая, что сейчас на всей Земле их осталось штук сто,не больше, что когда-то, в период ресурсного кризиса, их переплавляли вмартенах.
— А можно потрогать? — осторожно попросила Юйлинь, ей хотелосьузнать, что такое мартен, но она стеснялась.
— Трогай. Только дед говорил, что все деньги заражены древнимпроклятием. Они несут в себе бациллу конфликтов и войн.
Юйлинь испуганно отдёрнула тонкий пальчик.
— Да ладно тебе, — добродушно оскалился Витька. — Про бациллы —это фигура речи.
Все принялись трогать и рассматривать монету.
— И всё равно я не верю, — сказал Юкке. — Не могла эта ерунда рулитьвсем миром, тем более нести в себе смертельные бациллы. Чушь какая-то.
— Что ты хочешь сказать? — Витька отобрал у Юкке монету. — Что явру? Или что учитель врёт? Или, может, мой дед не влетает?
— Не знаю, влетает он или нет... — упрямо сказал Юкке, — но все бациллы там давным-давно передохли. Это факт.
— Дурак ты, — сказал Витька.
— Сам дурак.
— А давай устроим эксперимент.
— Это как?
— А вот так! — Витькины глаза заблестели. — Сыграем в реконструкцию. На слабо. Кстати, ты мне крючишь одну игру ещё с зимы? Не забыл?
Юкке насупился. Его широкое светлокожее лицо приобрело сосредоточенное выражение.
— Давай, — наседал Витька. — Я тебя найму на работу! — Он показалкругляш монеты.
— Давай, — вдруг согласился Юкке.
— Пять заданий.
— Три.
— Фиг с тобой. Три. Прямо тут и сейчас. Всё взаправду. От заданий неувиливать. По рукам?
— По рукам.
Две пацанячьи ладошки сухо стукнулись одна о другую. И оживлённыезрители принялись занимать места среди песчаных барханов. В небе, совсемневысоко, пролетел двухчасовой авиограв, направлявшийся в Японию.
— Первое задание, — торжественно возвестил Витька, садясь по-турецки и подкидывая пятак на ладони. — Ты должен возвести нам замок готической архитектуры на четыре башни. Можешь приступать... — и добавилвсплывшее в памяти словцо из учебника, — смерд.
Янка украдкой заглянула в свой цифрик, затем, прищурившись, поглядела на солнце. День понемногу клонился к вечеру. На широкой полосе влажного песка, у края ленивого прибоя, не покладая рук, трудился Юкке. Слегка высунув от усердия язык, он ловко орудовал формовочной лопаткой ипульверизатором с волшебным фиксаж-раствором. Две башни замка былиуже готовы, третья и четвёртая находились в процессе.
Лёха зевнул и перевернулся на живот.
— Я не понял, — громогласно заявил он, тоже поглядев на цифрик. —Мы сюда приехали, чтобы строить замок. Так? Но замок строит один Юкке,а мы валяемся, как дураки, и на него глазеем. Мне, по факту, уже уныло.
— И мне, — поддержала Юйлинь.
Остальные высказались в том же духе.
— Ладно. — Витька, отряхивая трусы, поднялся с песка. — Эй, Юкке-смерд! — заорал он, пытаясь соответствовать своей эксплуататорскойроли. — Мы тут решили, что хватит тебе строить замок. Народ прокис натебя глазеть. Вали сюда.
Юкке перестал оглаживать ладонью стрельчатую крышу, поставил пульверизатор в разрытый песок и пошёл к зашевелившейся компании.
— Сейчас я придумаю тебе второе задание, — пообещал Витька.
Он огляделся по сторонам и радостно указал на маленькое стадо сцепившихся рулями гравипедов.
— Давай-ка, прокачай нам всем минусовые диски.
— Ты с орбиты слетел? — Тамирбек покрутил пальцем у виска. — Одному-то гравику диски полтора часа качать. Нам здесь что, до ночи болтаться?
— Лично я свой гравик никому трогать не разрешаю, — агрессивнопредупредила Янка.
Юйлинь согласно закивала.
— Ладно, — пробормотал Витька. — Тогда вот что. Принимай упорлёжа и делай отжимания... сорок раз.