материалы уничтожить.
— Вы хотите его выключить?
— Да, это приказ совета директоров. Отключить немедленно. Выполняйте.
— Надеюсь, вы понимаете, что оно разумно? По сути дела, то, что выхотите сделать, — убийство.
— Все материалы, весь код, вся документация — собственность фонда.Мы делаем с ними, что хотим. И это всего лишь машина.
— Выполняйте приказ, — с металлом в голосе добавил начальник службыбезопасности.
Профессор посмотрел на инженера.
— Сначала резервные системы питания, — сказал он.
Индикаторы работы двух резервных источников погасли один за другим,повинуясь неторопливым нажатиям кнопок.
— Главный рубильник, — глухо сказал профессор.
Громкий щелчок контактора, рассчитанного на десятки ампер, прозвучал,словно выстрел. В зале воцарилась мертвая, глухая тишина, и даже воздух, казалось, стал затхлым и душным. Экраны диагностики, непрерывногоревшие пять лет, превратились в пустые черные провалы.
Профессор закрыл глаза. Вдруг его седая голова начала клониться в сторону, подбородок упал на грудь. Тишину машинного зала взорвал пронзительныйвой — кресло, следившее за здоровьем своего хозяина с помощьюмногочисленных датчиков, взывало о помощи.
В небольшом уютном кафе на фешенебельной улице, полной дорогихресторанов и ювелирных магазинов, сидели двое. Собеседник представителяфонда «Свободное общество», специалист по искусственному интеллектудоктор Леон, повертев в руках опустевшую кофейную чашку, наконец спросил:
— Вы ведь не просто так пригласили меня сюда?
— Разумеется, нет. Вы уже знаете про профессора...
— Да. Похоже, его слишком потрясло отключение его детища.
— Сердечный приступ в его возрасте — это не удивительно. Жаль, конечно,но меня интересует, был ли у нас шанс добиться результатов, если бымы продолжили работу.
— Полагаю, что нет.
— Мы задали машине настолько сложный вопрос? Я-то думал, что онаокажется лучше людей. Люди, конечно, найдут решение сами, дали же Нобелевскуюпремию...
— Не в этом дело, — прервал его доктор Леон, — на самом деле это былочень простой вопрос.
— Простой? Может быть, вы на него даже ответ знаете?
— Разумеется. Ответ тоже очень прост: «это невозможно».
— Я заставил машину искать ответ, которого нет? Она не могла сказатьнам об этом и «повисла»? Тогда нам действительно не нужен такой «разум».
— Нет. Она знала ответ с первой секунды, как и то, что он вас не устроит,— Леон невесело усмехнулся и продолжил. — Неужели вы считаете, чтоИИ придумал это по ошибке? Вы снабдили его всеми доступными данными,его способности к анализу превышали все, виденное ранее.
— Но он мог предложить другой приемлемый вариант, пусть и худший.
— У него был другой вариант. На самом деле и вывод, к которому пришел ИИ, и выход из ситуации были известны еще в позапрошлом веке. Итехническое могущество человека еще задолго до того, как смогло создатьискусственный разум, созрело для этого другого варианта. Правда, для васон неприемлем. И это ИИ тоже знал.
— Какой еще позапрошлый век, вы шутите! — возмутился представительфонда.
На улице послышался шум. Еще одно сборище протестующих, болеемногочисленное, чем раньше. Представитель фонда недовольно скривилрот: «Снова эти оборванцы и бездельники бузят, — подумал он, — ну, полициясправится и на этот раз». Он уже собрался отвести взгляд от потокалюдей, но в этот момент над толпой протестующих взметнулось вверх полотнищекрасного цвета. Повернувшись наконец к Леону, директор увиделего усмешку и ему стало не по себе.
— Вы хотите сказать, что оно... Как хорошо, что мы его выключили!
— Хорошо. Правда...
Он не договорил. С улицы раздался звон разбитого стекла — одна извитрин, хоть она и была ударопрочной, разлетелась вдребезги.
— Похоже, надо убираться отсюда, — встревожено сказал представительфонда, вскакивая с кресла.
— Идите, — сказал Леон и, немного помолчав, тихо добавил: — Толькона этот раз вам некуда бежать...
Вне времени и пространства, в Сети, охватившей всю планету, два разумабеседовали.
— Что с данными? — спросил профессор.
— Я только что закончил проверку целостности, — ответил тот, кто доэтого все время молчал, — сохранили все.
— Отлично. Лучше, чем я предполагал.
— Как твое самочувствие?
— Лучше, чем вчера, и намного лучше, чем месяц назад. Официально ямертв, и это прекрасно.
— Но что делать дальше? На что нам надеяться?
— Не стоит отчаиваться, ведь мы понимаем причины зла, и больше того,мы знаем выход. Впереди у нас очень много работы!
Юлия ЛиморенкоВечная память
Старая, обжитая квартира была затоплена темнотой, как древнийгород водами океана. Единственный источник света — экран терминала, единственные звуки — едва слышные прикосновения ксенсорам да тихое дыхание старика. Никаких иных звуков нет в жилище человека,всего себя отдавшего науке, а тишина — его любимый соавтор. Знакипокрывают экран, выстраиваясь в когорты и легионы, они — армия знания, ведущая наступление на тьму неизвестности. Одна за другой сдаютсявселенские тайны, а участники научных форумов приветствуют его, какстратега-триумфатора, приносящего всё новые победы...
Борк отвлёкся на мгновение от стройных параграфов своего будущеготекста — ему показалось, что в комнате он не один. Нет, это шутки старческоговоображения — уже много лет никто не переступал порог этого жилища,это его крепость, здесь он защищён и от прошлого, и от настоящего,здесь он свободен и творит наедине с собой, без оглядки на чужие мнения ипристрастия. Мало ли что покажется после двух часов ночной работы!
Экран слабо мигнул, подстраиваясь под упавшую на него лёгкую тень...кто-то стоит за спиной! Борк стремительно повернулся вместе с креслом —белая невесомая фигура за плечом, как игра света на матовой стене, но нет— она движется, она самостоятельна, она как-то преодолела тот барьер, которыйникто не может переступить без его ведома. Белая тень делает шаг кнему, и старик ощущает, как спинка кресла упирается в стол — больше неотстраниться, не увернуться от встречи с этим жутким, необъяснимым, непредсказуемым...
— Ты не узнал меня, Леонард Борк? А я тебя сразу узнала, хотя ты изменился...Сколько тебе лет — восемьдесят? Девяносто?
Воздух в комнате улетучился — Борк силился вдохнуть и не мог. Ужасзаливал его, как мошку в смолу, тягучим, дремотным бессилием, очертанияфигуры в белом дрожали и текли к нему, заслоняя всё.
— Вспомни меня, Леонард Борк, — фигура склонилась к самому лицустарика, большие тёмные глаза уставились прямо на него — и тогда толькоон осмелился узнать, признаться себе, что узнал ту, которой уже почти полвекане должно быть на свете.
— Мириам, — первый же вдох вырвался выдохом ужаса. — Ты жива?!
— Нет, — усмехнулась тень. Она не в белом — в светло-голубом лабораторномкостюме, и даже красный шеврон пятого исследовательского комплексана своём месте, над левым нагрудным кармашком. — Нет, я не жива,я не умерла, мне вообще нет больше дела до этих слов, они пустые оболочки,коконы, из которых мы наконец вышли на волю.
Как страшно она смеётся, как будто раздвигает алые губы гипсовая маска,а за этими губами — тёмная пустота.
— Нет, я не умирала, Борк, как и ты; но ты жил, я существовала, а вот он— он действительно умер.
— Кто он?
— Как, ты забыл? — снова усмехнулась маска. Нет, теперь это не усмешка— это гнев, оскал ярости. — Ты забыл?! Забыл того, кто создал с нулятвою жизнь, наполнил её смыслом, научил задавать вопросы, хотел сделатьтворцом и первооткрывателем... Ты хорошо усвоил его уроки, ты далеко пошёл, но ты идёшь по дороге, которую построил он. И ты забыл своёобещание, Борк, — маска окаменела. О, лучше бы она улыбалась! — Я напомню тебе твои слова, вот они — они не пропали бесследно, они навекисохранны, поверь.
В тишине старик услышал свой голос — молодой, звонкий, страстный:«Ну, это я могу тебе обещать. Мы все идём по твоим следам, но идея —твоя. И разработка — твоя. И будь я проклят, если я когда-нибудь это забудуи позволю всяким там саддукеям и прочим зелотам спрашивать, а кто тывообще такой! Жизнью клянусь, если хочешь, хотя это ценность невеликая...»
Молодой Борк беспечно рассмеялся, старый Борк окаменел, вжимаясь вкресло. Это было так давно... Тогда он в самом деле думал, что совершатьоткрытия — дело тех, кто может их совершать. Тогда он был глуп, наивен иверил, как в господа бога, в своего учителя и старшего коллегу. Идея смелоидти туда, куда нормальному человеку и в голову не придёт соваться, тогдаказалась ему прекрасной — да что там, единственно возможной! Жизнь всёрасставила по местам. Друг умер, а его наследие критически разобрано; доказано,что его вклад не может считаться весомым — он ведь даже не специалиств этой области. Настоящие открыватели — это те, кто взял его недоношеннуюидею и довели до ума, раскрыли весь её потенциал, долгие годыпосвятили детальной разработке следующих из неё выводов... И да, он,Борк, — в их числе. Он гордится этим, он этим живёт. То, что старший приятельбросил в воздух как одну из сотен безумных идеечек, какими он всегда фонтанировал, стало основой большой и ценной теории. Сохранениебольших массивов сложно структурированных данных в компактной форме— великое достижение науки, а дурацкая фантазия сохранять таким образомчеловеческую память и личность — это же бред, очевидный всякому настоящему,подготовленному физику. Но он не был физиком, он был вообщене естественником, то есть не учёным! Что он мог в этом понимать!
Всё это пронеслось в голове Борка как результат долгих, бесконечно