рийтись по душе, и идея совместного похода на Москвуих никак не вдохновляла. Одним словом, всем скопом буржуазия бывшейРоссии никогда на Коммуны наброситься не могла, и до ликвидации имперскихобразований на материке конфликты с «новыми нациями» дальше пограничныхстычек и провокаций не заходили.
Проблемы начались, собственно, когда от бывшей Новой Империи осталсятолько анклав в Крыму. Ворваться туда на плечах эвакуировавшейсяконтры нам не позволили — сакральная территория, как же. «Новые народы»,Украина, даже осколки бывшего Имарата грозили войной, если экспансия Коммун выйдет за не нами определенные границы. Словом, пришлосьотказаться от идеи вторжения в Крым, предоставив это Армии Народа Украины,с двумя условиями: во-первых, ликвидировать имперское правительстводо конца лета, во-вторых, выдать Коммунам всех взятых в плен военных преступников из списка. Попутно был заключен военный союз, впрочем,все эти договоренности мало чего стоили.
Намечающаяся заварушка в Коммунах вызывала мало интереса. Сказатьпо правде — страна смертельно устала от войны и фронтовых сводок. И всеже среди демобилизованных нашлись те, кто решил отправиться на Перекопдобровольцем. У людей были разные мотивы — кто-то имел к имперцамочень длинный счет и не успел удовлетворить жажду мести при взятии Ростова; другие просто считали, что нужно доделать раз начатое до конца,пусть и в компании сомнительных союзников; кое-кто не вписывался в мирнуюжизнь, а ехать продолжать мировую революцию в Центральную Америку или Китай было далеко и неудобно в плане языкового барьера. Я жевцепилась в это предприятие просто чтобы скоротать время: кампания обещалазакончиться еще до начала учебного года, а там уже станет видно, сядули я за парту или свалюсь в высокую траву где-нибудь в степях за Сивашем.Последний вариант мало того что более поэтичный, так еще и решил бы разоммассу проблем, связанных с социальной адаптацией меня к послереволюционномумиру.
Словом, желающих воевать дальше набралось около трехсот человек.Правительство Коммун нам особо не препятствовало, но и не содействовало:перед отправкой со всеми проводились разъяснительные беседы на темутого, что не стоит рассчитывать на компенсации в случае увечья или смерти.Как будто четыре года мы воевали ради «ветеранских» или санаторно-курортноголечения. Ясное дело, прицепом с нами поехали троянские конииз КОРДа — кто-то свалил в другие подразделения еще до окончания зачистки полуострова, кто-то официально попросился подданным в киевскоебуржуинство, мотивируя это идейными соображениями.
Отнеслись к нам, кстати, неплохо: позволили оставить свою форму, неносить погоны и самим выбирать командиров — очень многие из добровольцевхорошо друг друга знали, отправлялись-то группами, да и мне удалосьвстретить двух-трех знакомых. И все же я очень сильно удивилась, когдаменя выбрали взводной: я и треугольничек командира отделения получила перед самым дембелем, просто как прощальный подарок, а тут, еслипо-старорежимному, — практически офицерская должность. Видимо, сыгралороль то, что войну я начала с первого дня практически, а добровольцыпервого года — это было и тогда нечто вроде знака качества.
Операция оказалась во всех отношениях странной. Сопротивления мыпрактически не встречали, но при этом нас постоянно тормозили стоп-приказами.Ни морских, ни воздушных десантов с целью сорвать эвакуациюне проводилось — украинцы просто неторопливо выдавливали имперцев сполуострова, растекаясь во все стороны от Перекопа и лишь изредка притормаживаядвижение, чтобы зачистить особо непонятливых. О договорномхарактере происходящего после двух дней такой «войны» заговорили дажесамые недалекие, и слово «зрада» стало звучать что в Сети, что в реале скаждым часом все чаще. У меня, впрочем, не было повода быть таким положениемнедовольной, и поэтому я жестко обрывала мальчиков и девочек,зацепивших наступления на материке от силы пару месяцев, но заводящихпри этом шарманку на тему «это херня какая-то, а не война».
Словом, войны не получилось. Самые бешеные наши враги погрузилисьна корабли и беспрепятственно ушли в Турцию под бессильные протестылишенных флота Коммун. Остальные функционеры имперского режима наудивление быстро сменили флаг и принесли присягу новой «владе», отчего-то не пожелав в стиле булгаковских героев стреляться или вступать в безнадежноесражение. В чем-то это даже было хорошо — в этот раз все обошлосьбез мифа о белых рыцарях, принимающих бой с безбожными большевистскимиполчищами на последнем рубеже.
Мы расположились в итоге в Симферополе, в городе, где праздник сменынациональных цветов, радикальных изменений в топонимике, удаления сглаз долой неугодных монументов и прочих чрезвычайно важных дел принялособенно безумные формы. Это была уже, собственно, не наша война.Но по каким-то причинам командование батальона задержало приказ паковатьвещички, и еще целых три недели нам довелось участвовать в полицейскихоперациях, одна из которых очень круто изменила мою жизнь.
Это было на третий, кажется, день после взятия города под контроль.Рутинная проверка домовладений в частном секторе, одна из тех, что не давалиникаких результатов, кроме шокирующих видеороликов с названиямитипа «МОСКОВСКИЕ КОММУНИСТЫ ОККУПИРУЮТ КРЫМ ПОДВИДОМ УКРАИНЦЕВ???!!!», размещаемых на зарубежных ресурсах, —снимали нас, пожалуй, чаще любого другого подразделения. Однако на этотраз все оказалось куда интереснее. После продолжительных попыток вызватьна улицу обитателей одного из домов звонком, стуком по сделаннымиз профлиста воротам, криками «хозяева!» и другими мирными способами,я все-таки вспомнила, что являюсь представителем оккупационного контингента, и решила, что это дает мне право вторгаться на чужую территориюдаже в отсутствие хозяев.
Их было двое — парень и девушка, моего примерно возраста, но воспринималая их как младших: очень уж беспомощно они выглядели. Когданачалось на Перекопе, крымскому революционному подполью был дан приказмаксимально затруднить эвакуацию имперцев — на «союзников» в этомплане надежды было мало. Несколько покушений и диверсионных акцийусилили панику и дезорганизацию на полуострове, но в целом погоды несделали — не такого «освобождения» с материка ожидали местные. В общем,подробностей истории этих двоих я так и не узнала, увидев только результат: парня с пулей в животе и девушку с пистолетом возле него, брошенных,обреченных, растерянных, готовящихся к смерти, но отчаянно желающихжить.
Мы не перестреляли друг друга только чудом — она все же успела среагироватьна мою форму без погон и наколку на обнаженном запястье. А вотпочему я не разрезала ее очередью в упор — даже не представляю. Наверное,не смогла воспринять как врага — женщины с оружием по ту сторонубаррикад были довольно редким явлением. Словом, понять, что передомной наши люди, было не так сложно. А из сбивчивых объяснений девушкия поняла лишь, что им никак нельзя попадаться в руки новой власти.
На всем их поведении и действиях лежал отпечаток какого-то вопиющегонепрофессионализма. Сначала парень, поняв, в каком они оказались положении,хотел застрелиться, да только так и не смог нажать спуск. Потом,после часов, проведенных в панике и отчаянии, они решили выстрелитьдруг другу в сердце — одновременно. Потом он начал уговаривать ее, чтобыона его оставила и уходила сама — и снова ничего не вышло. И вот теперьони смотрели на меня как на спасительницу, не высказав даже тени обоснованного сомнения в моей лояльности Коммунам. Как таких детей послалина ответственное задание — понятия не имею.
Я, разумеется, прекрасно понимала всю сложность положения: даже переправить этих двоих к нам в расположение под объективами камер, торчавшихиз каждого второго окна, было весьма нетривиальной задачей. А ужвыпроводить незадачливых диверсантов с полуострова в Коммуны через всеблокпосты было практически нереально, тем более — с раненым. Еще однойпроблемой стало то, что подчинялись мы все-таки украинскому командованию,так что я понятия не имела, как среагирует тот или иной командир наслучившееся. Однако надо было что-то решать, поэтому я связалась непосредственно с нашим комбатом — бывшим ротным в Бригаде АдольфаИоффе. В полной мере осознав ситуацию, тот охарактеризовал ее паройкратких неуставных фраз и созвал срочное совещание командиров. Предложениесдать своих, само собой, даже не озвучивалось, но как их спасти и неогрести проблем — не понимал, похоже, никто. Не понимала этого и я, простов порядке мозгового штурма выдвинув предложение столь же безумное,сколь и гениальное.
Следующим утром за городом наша колонна попала под беспорядочныйобстрел из легкого стрелкового — какие-то малолетние фанатики империи,скорее всего, решили поиграть в «вервольф». Убитых, к счастью, не было,зато образовались два тяжелораненых бойца — милиционеры Чернов и Темирханова.К удивлению местного украинского командования, комбат отказалсяпомещать их в городской госпиталь, вызвав вертолет из Новороссийска, чтобы лечить добровольцев уже в Коммунах. Обоснование, впрочем,нашлось, и достаточно убедительное: батальон в скором времени отправлялсяна родину, а оставлять своих, чтобы они через некоторое время решили«выбрать свободу» и сделаться украинскими гражданами, — это шаг политическиневерный.
Подпольщики несчастные улетели в Ростов, к нашему всеобщему облегчению,и больше я их никогда не видела. У меня немало в жизни было моментов,за которые до сих пор стыдно до скрипа в зубах. Однако этой операциейя позволяю себе откровенно и честно гордиться. «Ай да Марьяшка,ай да бисова дочь! Большие дядьки с кубиками на рукавах растерялись, а явот нет!» — ну и так далее, в таком духе. Собственно, из Крыма я вернуласьдомой с настроем достаточно боевым — на изучение наук и прочую позитивную