деятельность, и целых три месяца усиленно осваивала программусредней школы, пока однажды прямо в школу ко мне не заявились женщинаи молодой парень в выцветшем камуфле и пижонских кожанках. Предложение, сделанное ими, было не из тех, от которых нельзя отказаться, однакопростенькая манипуляция в духе «Коммунам нужны люди вроде тебя» своюроль сыграла. В следующем году я уже была зачислена в учебку КОРДа, а мечты заняться, наконец, производительным трудом на благо рабочей демократиипришлось отложить. Война для меня продолжилась.
В этой, новой войне я прекрасно помнила каждый день, когда на менянаправляли оружие — с близкого расстояния, разумеется. Всего это случилосьпять раз. Трижды это оружие успевало выстрелить, и лишь однажды вменя попали. Статистика очень даже неплохая — для меня, конечно, а недля тех, кто располагался по ту сторону мушки.
И меньше всего на свете мне хотелось ее резко ухудшить.
— А теперь все на выход. И не вздумайте пытаться меня штурмовать —буду расстреливать всех без разбору.
Мы стояли в паре метров от разложенных на полу стволов самых разныхвидов. Когда я собирала нашу мини-оружейку, то, признаться, находилась визрядном затруднении, совершенно не представляя, в какого вида огневойбой мы можем попасть. Единственный прецедент, с киберзомби, был такогорода, что дважды не повторяются. Так что в конце концов я плюнула и разрешиладочкам выбирать оружие самостоятельно, под руку, так сказать.
Себе я взяла старый спецназовский карабин — по крайней мере, это позволялообойтись без рикошетов в узких коридорах и тоннелях. Токо выбралаобщевойсковой азанийский автомат — тоже логично, они его изучают смладших классов, стоит ли от добра добра искать? Лу приглянулся полицейскийдробовик двенадцатого калибра — страшная вещь при умелом применении. Ю вообще брезговала оружием, да и находилась по большей частивне объекта, в нашем «штабном» броневичке, однако подобрала себе эстетично выглядящий пистолетик, кажется, швейцарского производства. Итолько Ясмина, как всегда, решила проявить оригинальность, ухватившисьсразу за разболтанный пистолет-пулемет той самой марки, что постоянноиспользовали персонажи дореволюционных гангстерских фильмов. Напрасноя доказывала ей, что из этого мусора она скорее попадет себе в ногу, чемв мишень, — «пушка как у настоящих гангста» пополнила наш арсенал.
И вот теперь вся эта груда старого оружия валялась у нас под ногами, нето что не принеся пользы, а даже наоборот. Ну хорошо, я проворонила врагарядом с собой, мне и отвечать. Хотя... ты же знаешь, Марьям, что в жизнидалеко не все так однозначно, как в шпионских фильмах для подростков. Насобственном опыте знаешь.
— Мы уже поняли, что ты не шутишь, Токо, — я пыталась вспомнить,что же нам такое рассказывали тридцать лет назад на курсах переговорщиков,но в голову лезли в основном общие инструкции про речевые интонации,мимику и жесты. — Но может, объяснишься сначала?
— Что объяснять-то, мама? Ты умная, уже сама догадалась, — по крайнеймере, она готова была говорить, а это хороший признак.
— Предатель? Хочешь непременно убить его лично? Но он ведь не в томсостоянии, чтобы от нас убежать, так в чем дело?
— Дело в том, что его могут оттуда достать. Живым. И он может заговорить.И никто не знает, что же такого он скажет. Сегодня очень мало осталосьв живых людей, знавших товарища Тэ в молодости. Так что каноническаяистория страшного предательства «черного Иуды» и чудесного спасениянашего национального лидера от беспилотников корпораций мало кемвслух подвергается сомнению. Это такое африканское Евангелие, в котором,правда, убили не Христа, а всех апостолов до единого, и предатель отчего-тоне пожелал повеситься, а вместо этого растворился в неизвестном направлении.Правда, как и в Библии, нестыковок в этой легенде масса. Но вот ведьбеда — на ней построена вся наша история, наша идентичность, наш патриотизм,в конце концов. А если правда не такая? Если окажется, что товарищТэ договорился с нашими врагами, чтобы убрать своих оппонентов изчисла авторитетных полевых командиров? Если это он на самом деле былглавным врагом и лжецом в Азании? Да страну просто в клочья разорвет!
— Ты вроде бы никогда не была особой поклонницей режима. И в Коммуныэмигрировала точно не от хорошей жизни.
— Да, конечно, спасибо что напомнила, — Токо отвечала с таким выражением, что я пожалела о последней фразе. — Помнишь, ты спрашиваламеня, отчего это я ношусь со старым протезом, хотя нет никаких проблемвырастить новую ногу? Так вот, секрет очень прост: все эти протезы, начинаяс самого первого, который у меня появился в девять лет, — они азанийские.Изготовлены из наших, африканских материалов, руками африканскихрабочих — вплоть до последнего винтика. Технологии, правда, китайские,но это уже не так важно. А сорок лет назад мы умели производить толькоСПИД, Эболу, голод и беженцев. Вам здесь, в Европе, хорошо рассуждатьпро демократию и правильные способы построения коммунизма. А у насстрана сшита на живую нитку и очень даже может снова провалиться в каменный век. Что вы все тогда делать будете? Войска введете? Так кровьюумоетесь.
Да, нам нужны перемены. Нам нужно избавиться от этих орденоносныхпопугаев и заговаривающихся маразматиков во власти. Но нам не нужнокрушение всего, что было построено за последние годы. Нам не нужен откатобратно к каннибализму и племенным войнам. Мама, ты же должна понимать,у вас это однажды произошло.
— И что теперь? — я даже не подозревала, насколько глубоко в ней сидитэта иллюзия — что без великого вождя африканцы даже с пальмы слезтьсамостоятельно не могли. Я наивно надеялась, что здесь, в Коммунах, с ихвоздухом свободы и свободным доступом к информации, вождистскиепредрассудки выветриваются сами собой, как будто это когда-то было вопросом информированности. Самое главное — я совсем не прорабатывалаэту тему, даже напротив — в разговорах обходила вопрос наших непростыхвнешнеполитических раскладов стороной, считая подобные споры неблагоприятно влияющими на атмосферу в коллективе. Ну не дура ли, хвостомменя по голове?
— Когда вы выйдете отсюда, я приведу приговор в исполнение, — продолжалаТоко. — Взрывчатки у меня немного, но чтобы уничтожить Джассивместе с его гробом, должно хватить. А потом — делайте что угодно. Милициювызывайте, штурмуйте, можете меня в тюрьму засадить.
— Токо, подумай сама, — попыталась я призвать к голосу разума, поняввдруг, что, стоит нам выйти из зала — и живой мы азанийку больше не увидим. — Не факт, что Джасси вообще можно отсюда достать живым и способнымчто-то сказать. Но если ты сделаешь то, что хочешь сделать, — этоточно пользы никому не принесет...
— Ааааа, к чертям собачьим все идите! — взорвалась вдруг Ясмина. —Ты, дура, на кого ты оружие наставила? Что здесь вообще творится? Ты внас собираешься стрелять — в меня, в маму, в Лу?!
— Ясмина, успокойся! — у меня все внутри похолодело от предчувствиякровавой развязки.
— А вот хрена с два! — парижанка увернулась от пытавшейся схватитьее, одновременно оставаясь на месте, Лу и, гневно размахивая руками, пошлак камере, в которой был заключен Джасси.
— Назад! — закричала Токо, готовая выстрелить.
— Ну давай, стреляй! — Ясмина широко раскинула руки, словно пытаясьзащитить предателя от пули, что при ее габаритах было весьма затруднительно.— Я думала, мы как семья — никаких секретов, никаких подлянокв самый неожиданный момент. А ты... Да на хрен вообще так жить, когдатебя самые близкие люди убить готовы?!
Чего явно не предусмотрела Токо — так это того, что Ясмине можетснести крышу. А зря, пора бы уже изучить больные мозоли подруг, не первыйвроде бы год вместе.
Мое знакомство с коллективом почти три года назад началось как раз сизучения таких мозолей. На базу в Подмосковье я прибыла невыспавшаяся и с больной головой — целую ночь читала досье на своих будущих подопечных и нервничала тем больше, чем дальше углублялась в чтение. Оторвыкакие-то, на четверых — два условных срока, пятнадцать лет обучения пошколам для трудных подростков и одна демонстративная попытка суицида,даже попавшая в новости. Словом, неплакатные совершенно девочки. В какой-томомент мне обидно стало — им таким вот можно работать в международнойорганизации под эгидой Соцсодружества, а мне — нет, только послеисправления биографических данных, которое, вообще-то, является уголовным преступлением. С другой стороны — я чувствовала в них еще доличной встречи родственные души. Бунтовали они большей частью все жепо уважительным причинам, пусть и бестолково — как японка Ю, порвавшая со своей семьей убежденных монархистов в четырнадцать лет, проломившаянапоследок отцу череп клюшкой для гольфа и сделавшая татуировку на левой половине лица — записанный иероглифами слоган, аналогичныйевропейскому «Ни бога, ни господина». Я ведь только из этого досье иузнала, что в Японии, оказывается, есть еще настоящие монархисты, которые даже не боятся на людях высказывать свои взгляды. Культурный шокпрямо.
Первая встреча проходила в небольшой комнатке, похожей на стереотипныйбрифинг-рум: складные стулья, старый потолочный стереопроектор,плакаты на стенах — отчего-то тематические из серии о гражданской обороне. Четыре девицы расселись треугольником: в первом ряду посередине— европейки Ясмина Клеман и Анна-Ловиса Оскарссон, на камчатке, ближек окну — Ю Томацу, в другом углу, у стены — Токо Байи. Нет, не брифинг-рум,а школьный класс во время эпидемии гриппа на пороге карантина. Наверное,именно поэтому я приняла в самом начале интонацию старорежимнойучительницы — только что без «здравствуйте, садитесь»:
— Так вот, зовут меня Марьям Зауровна, и я теперь — ваш новый инструкторпо безопасности...
— Ма-За, — прервала меня Ясмина.