— Что? — не поняла я.
— Мы тебя так будем называть, по инициалам — «Ма-За». Так удобнее,— выражение лица маленькой парижанки было одновременно невинным ихамским.
Вот тебе раз: рта не успела раскрыть — уже присвоили кличку. РеспубликаШКИД какая-то. С чего бы с порога такие наезды? Да, на форумах серчеров идет ругань — приставили, дескать, надсмотрщиков из силовыхструктур, но, может, разобраться надо сначала, а не гнать волну?
Я растерялась. Отвечать агрессией или угодливо улыбаться — в данномслучае одинаково плохие варианты. Но тут меня осенило.
«Ма-за».
Mother.
Мама.
— Да, Ясмина, — я попыталась улыбнуться как можно нежнее. — Теперья — твоя мама.
Результат превзошел все ожидания. Смуглокожая девчонка с ярко-краснойшевелюрой сорвалась с места с таким бешенством, что опрокинуластул, и шведка, обхватившая ее в последний момент за поясницу, несмотряна всю разницу в габаритах, удерживала подругу с ощутимым напряжением.
— Ты! Да как ты смеешь! Да кто ты вообще такая!? Фараониха старая!Кто тебе дал право!? — Ясмина размахивала кулаками практически у меняперед носом, и это явно не было похоже на контролируемую истерику встиле «держите меня семеро».
— Нет, так вы точно не заведете себе друзей, товарищ инструктор, —Оскарссон, наконец, сумела надежно зафиксировать взбесившуюся парижанку.
— А у меня в принципе и не было никогда друзей, — ответила я такимтоном, что даже Ясмина поперхнулась очередным ругательством. — И семьитоже не было. Ни черта у меня не было в жизни. Я старая дева и социофобка...
И тут громко рассмеялась Ю. Настолько звонко и искренне, что обе европейкиневольно обернулись.
— Извини, — обратилась она ко мне. — Это я не над тобой смеюсь. Тымне нравишься. Ты хорошая, хоть и странная. А Ясмина — дура и сама виновата.
— Не, Лу, ты слышишь это? — возмущенная Ясмина совсем уже забылапро меня. — Кто вчера весь вечер ныла, что нам пришлют армейского сержантаи ходить мы теперь будем только строем?
— Да ты сама вчера паниковала больше всех, — оборвала ее впервыевмешавшаяся в разговор Токо. — Послушайте, мама, — непривычное словоона выговаривала с осторожностью, словно боясь поранить язык. — Нам тутне сержант нужен и даже не нянька, а хороший психиатр, если честно. Мнев том числе, не отрицаю. Так что приготовьтесь к разным неожиданностям,если думаете тут остаться надолго.
— Психиатр? — переспросила я. — Найдете такого — чур я первая вочереди...
И в этот момент нам всем стало понятно, что мы сработаемся. Через парунедель иначе как мамой мои девочки меня не называли. А через полгодая поймала себя на том, что нашла настоящую семью — больше, чем товарищейи подруг. И вместе с тем — обрела подспудный страх однажды всеэто потерять. Ведь где-то в основе наших отношений лежала ложь. Мояложь.
А я уже знала, что ложь мои дочери категорически не переносят.
— Отойди, пожалуйста, — ствол автомата Токо ощутимо подрагивал,очень плохой знак.
— Ни! За! Что! — отчеканила Ясмина, приняв позу то ли гандбольноговратаря, то ли витрувианского человека.
— Лу, убери ее, не доводите, — скомандовала Токо.
Никто из нас не сдвинулся с места.
— Да вам что, жить надоело? — голос Токо сорвался, она смотрела нанас дикими глазами, водя стволом из стороны в сторону.
«Мама, я пока никому ничего не сообщала. Плюс ко всему отрубила запись.Мы должны успокоить Токо, она же наша сестра. Сделай что-нибудь,пожалуйста, ты же была на войне, у тебя опыт...» — сообщение Ю в личкуснова напомнило мне, что за безопасность здесь отвечаю я и только я.
— Токо, если ты думаешь, что у тебя мало времени для того, что ты хочешь сделать, — ты ошибаешься, — начала я. — Ю только что написаламне, что не стала поднимать тревогу и даже запись отключила. Так что времениу нас куча — чтобы прийти к решению, которое устроит всех.
— Это правда, — подтвердила Ю.
— Не веришь? — продолжила я, глядя прямо в глаза азанийке. — Зря. Яведь здесь человек относительно новый, ты знаешь Ю дольше меня и должнапонимать ее с полуслова. Она ни за что не поспособствует тому, чтобытебя посадили в тюрьму.
— Ну хорошо, — чуть расслабилась Токо. — Дальше что?
— Сначала, девочки, я хочу перед вами всеми покаяться, — тут я оглянуласьи, наткнувшись на взгляд Мики, поправилась: — То есть девочки имальчик, извини, не могу привыкнуть. Ясмина правильно сказала — у насмежду собой не должно быть никаких секретов. А я очень долго скрывала отвас...
— Если ты о том, что вы спите с Ю, так это давно все знают, — перебиламеня бесцеремонно Ясмина.
«А я тебе говорила, — написала мне Ю в личку, сопроводив фразу паройобидных смайликов. — А ты все боялась, как они воспримут, не будут ли ревновать, не развалится ли коллектив. Угу, сейчас, прямо с горя все умерлиот наших с тобой отношений.»
— Подождите-ка, я не...
— Кстати, странно даже, — продолжала парижанка. — Значит, спитевместе вы, а лесбиянками все считают нас с Лу. Вот и с парнями ни черта неполучается...
— Ты попробуй хоть раз на романтическое свидание прийти без подругии шокера, — посоветовала Ю. Токо, не выдержав, фыркнула, но тут жеопомнилась:
— Так, какого хрена вы мне тут спектакль разыгрываете?
— ТИХО ВСЕМ!!! — вспомнив свою военную карьеру, заорала я. Кажется,подействовало. Набрав побольше воздуха, одной сплошной скороговоркойя выдала:
— На самом деле я являюсь секретным агентом тайной организациистарых революционных борцов, занятых спасением мира. А теперь заткнитесь,пожалуйста и дайте раскрыть нормально тему, хорошо?
К концу войны КОРД, как все похожие организации, созданные в отчаянныхусловиях и в отчаянные времена, имел самые широкие полномочия ифункции — от внешней разведки до борьбы с бандитизмом и спекуляцией.После учебки меня, видимо, из-за имени, хотели распределить в «кавказскийотдел» — проблема территорий бывшего Имарата, где власть захватили левые националисты вроде «детей Зелимхана», где коммунисты все еще невосстановили численность и влияние после резни, устроенной исламистамив самом начале войны, становилась все острее, в специалистах по Кавказувсе заинтересованные ведомства испытывали большую потребность, но вмоем случае ошибка разъяснилась достаточно быстро. Когда я рассказала накомиссии по распределению, что мое знание региона ограничивается дюжиной азербайджанских слов, что, несмотря на вопиюще неславянский профиль,я являюсь «человеком русской культуры» в гораздо большей степени,чем известный семинарист, интерес ко мне сразу поугас. Словом, отправиласья домой, в Белгород, работать в отделе по борьбе с политическим бандитизмом.
Формально преступность делилась на обычную, заурядную, и «политическую» — ту, что питала подпольные контрреволюционные организации.Первой занималась криминальная милиция, второй — КОРД. На деле провести грань между ними было сложновато: имперские недобитки массовоуходили в криминал, а уголовный мир, и до революции тесно связанный сфашистами, пропитался ультраправыми идеями, словно губка. Поэтому мы с городской криминальной милицией постоянно, что называется, сталкивалисьв дверях. Об этих конфликтах сегодня общество имеет представлениеисключительно с милицейской точки зрения: и в публикуемых мемуарах, ив детективных фильмах умным и расторопным милиционерам противопоставляются невежественные и самонадеянные кордовцы в ставших притчейво языцех кожанках, постоянно отбирающие себе почти раскрытые дела,срывающие ответственные операции и упускающие опасных преступниковблагодаря вопиющей некомпетентности. Прямо как в старых боевиках —умный коп из NYPD или LAPD и тупые федералы в пиджачках, вечно сующиенос не в свое дело. Понятно, что реальная картина наших взаимоотношенийбыла куда сложнее, но после произошедшего в мае пятьдесят девятогогода на КОРД стало возможным вешать и не таких собак.
К середине пятидесятых поражение контрреволюции в мире стало особенноочевидным и убедительным. Надежды на помощь заграницы у нашегоимперского подполья рухнули окончательно. И именно в этот момент в разлагающейся и отчаявшейся контрреволюционной среде стали популярныидеи тотального террора против национальных и гендерных меньшинств вКоммунах как средства очищения человечества и призыва к угнетенным белым европейцам мобилизоваться и бороться. По Коммунам прокатиласьволна столь же страшных, сколь и бессмысленных терактов. Объекты дляатаки выбирались самые разные: центры реабилитации жертв семейного насилия, клубы квир-культуры, кварталы компактного проживания выходцевиз Средней или Юго-Восточной Азии, главное для них было — от акции какции увеличивать количество жертв, сеять панику бессмысленной жестокостью.В этих условиях КОРД решил коренным образом менять стратегиюборьбы: через внедренных в подполье и эмиграцию агентов продавливаласьидея о бессмысленности и вреде террора в деле борьбы с коммунизмом, нодля того, чтобы подобная точка зрения возобладала, необходимо было создатьимперцам другую перспективу, дать свет в конце тоннеля. Так возниклаидея операции с неоригинальным названием «Картель».
Операция эта представляла собой первоначально создание сети фальшивыхимперских организаций для вовлечения в них настоящих контрреволюционерови подрыва влияния террористов. Годами велась строжайше засекреченная игра, без пощады уничтожались сторонники террора, и одновременно умеренных лидеров имперцев опутывали, словно паутиной, иллюзиями о неуклонном росте числа противников коммунизма, о тайных дружинах,готовых выступить в любой момент с оружием в руках, о проникновенииконтрреволюции в руководящие учреждения Коммун. Для эмиграции составлялись подробные аналитические записки, в которых объективныетрудности послевоенного восстановления промышленности объяснялись