объединившись, а Коршуну достаётся город. Пустой и сгоревший. Коршун,впрочем, не сердится на Мошку, а, напротив, предлагает ей сотрудничество.Мошка разумно отказывается, хотя это её бы озолотило, и уходит вместе сКлентом и гусем бродяжничать.
Отказ Мошки Коршуну, конечно, совершенно разумен, но главный злодейромана вовсе не он, а та самая дочка мэра, всеми обожаемая первая красавицав городе, которая инсценировала собственное похищение, чтобы получить выкуп. Несмотря на то что Побор, в соответствии с собственнымименем, берет огромную пошлину со всех въезжающих, город беднеет, потому что в другом городе, являющемся портом, пришли к власти революционеры,и Побор оборвал торговые связи с ним. Повредило это, разумеется,исключительно Побору, и дочери мэра в том числе — ей пришлось отказатьсяот шоколада и засахаренных фиалок. Единственный разумный выходв такой ситуации — спланировать собственное похищение, получить выкупи разбогатеть, а до тех пор — посылать своего жениха в ночной город участвовать в подпольных драках, где разыгрывают сладости, провозимые в город контрабандой. Мошка мстит и ей, раскрыв тайну её рождения: дочкумэра подменили при рождении, а на самом деле она, как и Мошка, родиласьв час Муховёрта. Любовь горожан в единый миг сменяется презрением, ибарышня вместе с отцом сбегает из города, не в силах выдержать то, чемусама подвергала людей на протяжении всей жизни.
В следующем романе «Лицо, подобное стеклу» (A Face like Glass, 2012),Хардинг развивает метафору безликости/невидимости угнетённых ещёдальше — здесь эксплуататоры у трудящихся отбирают лицо в самом прямомсмысле. Примерно за пятьсот лет до начала романа некая часть людейудалилась под землю и основала там город под названием Каверна. Городом этим на протяжении всех пяти сотен лет управляет Великий Стюарт, у которого обе половины мозга и лица спят и бодрствуют по очереди. ВеликийСтюарт находится во главе двора, состоящего из семей ремесленников, также бессмертных. Ремесленники производят предметы роскоши, которыеможно найти лишь в Каверне, — например, сыры, от которых испытываютвидения, духи, подчиняющие вашу волю тому, кто ими надушился, и вина,отнимающие или дающие память. За счёт торговли этими духами и деликатесами, малая порция которых стоит целое состояние, с поверхностью Кавернаи существует. Ремесленники-аристократы проводят своё бессмертие вкровавых битвах за власть, в то время как рабочие, то есть большинство населениягорода, их обслуживает. Некоторые из ремесленников, впрочем, невыдерживают бесконечных интриг и удаляются от двора, как, например,сыродел мастер Грандибль, который, хоть и не прекратил работать, но отгородил своё поместье от остального города сетью лабиринтов. В один прекрасный день он обнаружил, что в этих лабиринтах заблудилась девочка,страдавшая ужасным уродством — её лицо обладало бесконечным множествомвыражений, которые менялись сами по себе.
Лица народа Каверны ничего не выражают. Для каждой эмоции им приходитсязаучивать отдельную физиономию. Ремесленники, которые изобретаюти преподают эти физиономии, называются Лицедеями. Чем богаче человек,тем больше выражений он может себе позволить, и, соответственно,тем утончённее и богаче его чувства представляются окружающим. Гражданин среднего достатка обходится двумя-тремя сотнями выражений, самыебогатые обладают целой коллекцией таких экзотических гримас, как «Барсукв спячке», «Фиалка, дрожащая под неожиданным ливнем» или «Опасениеперед ветвями яблони». А рабочие, которые, помимо всего прочего, живутв нищете и мечтать не могут о бессмертии, также достигаемом с помощьюособых препаратов, обладают лишь двумя-тремя выражениями, выражающимиисключительно покорность и послушание. Да, крестьянки в этоммире любить не умеют, так же, как гневаться или сердиться. Аристократыоправдывают это тем, что так будет лучше для них самих:
Представь, если бы детей рабочих учили несчастным лицам — тогдаони бы вырастали с мыслью о том, что они могут быть несчастными.Они оглядывались бы вокруг, видели несчастье на лицах других, и отэтого возрастало бы их собственное несчастье. Но если они достаточнодолго носят счастливое лицо, в конце концов они начинают верить,что счастливы на самом деле. Ведь нет никакой разницы между тем, чтобы быть счастливым, и тем, чтобы думать, что ты счастлив, правда?
Но настоящая причина кроется в другом:
Как могли рабочие восстать против своих мучителей, таких, как надзиратель?Бунтующие должны смотреть друг на друга, видеть отражениесобственного гнева и знать, что их чувства — часть великого потока.Но каждый рабочий, глядя на своих товарищей, видел лишь спокойные,смирные лица, ожидающие приказов.
Говорят, что в Древнем Риме рабы никаким образом не выделялисьвнешне, чтобы они не осознавали, сколько их. Но хозяева этого мира обладаюткуда большими возможностями.
Разумеется, девочка с лицом, которое не умеет лгать, не смогла бы выжитьв подобном городе. Поэтому мастер Грандибль сжалился над ней, удочерилеё и заставил повсюду носить маску. И всё было бы хорошо, если быоднажды Неверфелл (так назвали девочку) не сбежала из лабиринта Грандибля,чтобы спасти его из беды, в которую сама же его и вовлекла. Из-засвоей наивности, искренности и незнания жизни за пределами дома онамгновенно попадает в руки аристократов, каждый из которых стремится использоватьеё в своих играх.
Использование людей друг другом — основа всего романа. Люди Каверныпроизводят ресурсы, но и сами они — ресурс. Аристократы не толькоживут за счет рабочих, но и пробуют на них новые яды, чтобы их усовершенствоватьи использовать против своих противников. Неверфелл со своимлицом, подобным стеклу, находится в чуть лучшем положении, нежелирабочие, но ненамного, ведь её тоже стремятся использовать. Некоторыеаристократы хотят заполучить девочку к себе в дом, потому что хозяева такоймаленькой чудачки будут выглядеть модными и интересными на фонедругих — как если бы она была комнатной собачкой или, скажем, «арапом»в доме русского или французского аристократа. Некоторые хотят использоватьеё как детектор лжи. Дамы-Лицедейки, которым Неверфелл попадаетсяна пути, намереваются отрезать ей голову, поставить на подставку и изучить, как она работает. А Великий Стюарт, который за пятьсот лет непрерывного правления бесконечно пресытился жизнью, находит в ней способснова испытывать эмоции, глядя на её лицо, в котором отражаются её чувстваи ощущения, и живя через неё.
Помимо своего лица, Неверфелл также немного безумна и неуправляема— «ей пришлось немного сойти с ума, чтобы не сойти с ума полностью».Но её безумие вместе с её правдивостью из недостатка превращается в преимущество — в конце концов, если в мире, построенном на угнетении иэксплуатации, вас считают сумасшедшим, это лучше, чем если бы вас считали нормальным. Во время банкета она спасает жизнь молодому слуге,пролившему вино на скатерть:
Юноша застыл, уставившись на пятно. В его пустом и вежливом лицене пошевелился ни один мускул, но Неверфелл расслышала мгновенный, приглушенный возглас неподдельного ужаса и смертельногостраха. Она мгновенно вспомнила слова Зоэлль о том, что даже малейшаяошибка стоит слуге больше собственной жизни.
Неверфелл даже не успела принять решение — она просто должнабыла это сделать и сделала. Она взмахнула рукой, опрокинув кубок.
Вино разлилось по всей скатерти и скрыло пятно, прежде чем его увиделкто-нибудь ещё.
Этот самый слуга не забудет о том, что она сделала для него, и спасёт еёжизнь.
— Мы бережём своих, потому что больше беречь нас некому. Тызнаешь, сколько придворных пожелали пожертвовать своей жизньюради одного из нас?
— Нет. Сколько?
— Одна, — последовал ответ. — Ровно одна за пять сотен лет.
Неверфелл учит рабочих, как изобразить лицом гнев. Учит как умеет, тоесть не очень хорошо, но этого оказывается достаточно:
Дознавательница поглядела в телескоп и увидела, что все рабочиеделали со своим лицом нечто странное. Пальцами они оттягивали кожупод глазами и растягивали рот.
Само по себе каждое такое лицо выглядело нелепо и немного смешно, но в сотне искажённых подобным образом лиц было нечто тревожное. Превосходные инстинкты дознавательницы Требль говорилией, что она видит лицо революции.
Вместе с рабочими Неверфелл свергает власть аристократов и выводитих на поверхность земли, навстречу солнцу и свежему воздуху. В том, чтоэто делает именно она, есть некая ироническая справедливость, потому чтоНеверфелл не просто подвергается эксплуатации, а появляется в Кавернеблагодаря ей.
Самая знаменитая Лицедейка Каверны — мадам Аппелин, которая прославиласьблагодаря открытому ей Трагическому Диапазону — серии оченьгрустных, красивых и редких выражений лица. У неё такие же рыжие волосыи зелёные глаза, как у Неверфелл, и каждый раз, когда она видит девочку,она изображает лицом невероятное страдание. Неверфелл (а вместе с нейи читатель) догадывается, что она — незаконнорождённая дочь мадам Аппелин,и начинает её преследовать, пытаясь выяснить правду. В самом конце романа она проникает в потайную комнату мадам Аппелин, где видитдесятки рисунков, на которых изображено лицо рыжеволосой женщины сзелёными глазами, искажённое страданием. Это и есть мать Неверфелл —женщина, которую мадам Аппелин украла с поверхности вместе с её младенцеми на протяжении недель морила голодом и отнимала у неё дочь, чтобыпричинить ей муки, запечатлеть её лицо в этот момент и использовать всвоей карьере. Разгневанная Неверфелл наносит Лицедейке царапину, всёещё не в силах убить женщину, так похожую на свою мать. Но царапины