— Я, — тихо ответил Небольсин.
Майор подскочил к нему, обнял и, заглядывая в глаза, негромко сказал:
— Гора с горой… Господи… Сколько раз я потом вспоминал этот самый Дады-Юрт и того офицера. А он… на тебе, господи, — рядом… И слова твои верные вспоминал: «Несчастные люди», «ужасная война». — Лунев крепко поцеловал капитана. — Тогда я мало чего понимал, а вот как обидели Алексей Петровича, сняли отца-командира, понял, друг: ни к чему эта война и затянется она еще годов на двадцать. Э-эх, выпьем еще чепурочку за него, — он поднял руку, — Ермолова, и забудем этот разговор.
Они выпили и уже больше не возвращались ни к Алексею Петровичу, ни к «ужасной» войне.
Глава 11
Заснеженные холмы и над ними высокие, сверкающие льдами горы, а еще выше хмурые, то быстро, то медленно ползущие облака. И всюду, почти до самой полосы льдов, — леса. Темные, густые, они были дики, страшны и угрюмы. Ни дорог, ни тропок, ни просек. Солдаты жались друг к другу, неохотно отходили от костров. Дым и пламя, словно конские хвосты, метались по ветру, и это оживляло неприветливую природу.
Отдельные голоса, стук топоров, звон пил, треск валившихся столетних великанов — все сливалось в один общий гул. Снизу, по ранее проложенной просеке, медленно поднимались солдаты других рот. Вьючные лошади стояли неразгруженными возле офицерской палатки, только что разбитой денщиками.
Ветер шумел высоко в ветвях вековых чинар и грабов, тесно, как солдаты в каре, примкнувших друг к другу.
Дождь то начинал идти, то переставал, но ветер, злой и холодный, не прекращался. Его ледяные порывы пронизывали людей.
— У-ух, хла-ад-но… аж до костей доходит, — поеживаясь, сказал молодой солдат, втягивая голову в плечи.
— А ты поди подсоби дровосекам. Как намахаешься топором, так станет тепло, аж пот пробьет, — посоветовал кто-то из старослуживых.
— Мне, дяденька старшой, нельзя. Мене господин фитфебиль в стрелки назначили, — подтягиваясь к костру, объяснил рекрут.
А огни в лесу все росли. Все сильнее курились дымки, все чаще полыхало пламя костров, разожженных продрогшими солдатами.
В охранительной цепи, стоявшей в полуверсте от лесорубов, послышалась стрельба. То редко, то часто затрещали ружейные выстрелы, и опытные, уже не раз побывавшие в деле солдаты по звуку определяли характер пальбы.
— Энто кунаки бьют. Ишь ведь и ружья-то у них не как наши, хрестьянские, а ровно как цокают.
Стрельба стихла, а стук топоров и крики «поберегись» то и дело разносились по лесу. Огромные, в три-четыре обхвата деревья с тяжелым шумом и глухим надломленным треском валились наземь, цепляясь могучими ветвями за соседние, еще не тронутые людьми деревья.
Ветер усилился, небо заволокло свинцово-серыми облаками, пошел дождь. Голоса людей, крики дровосеков и свист метавшегося в ветвях ветра слились с монотонным шумом дождя.
Из глубины леса послышались крики, затем вопль, другой.
— Опять кого-то завалило… и что это за народ такой, — высовывая голову из палатки, сказал майор, озабоченно вглядываясь в даль. — А ну, Корзюн, сбегай узнай, что там случилось.
— Солдата деревом зашибло, вашсокбродь… не успел отскочить, — доложил кто-то.
— Не одного, двох, фершал туды побег, — подкладывая сучья в костер, не поднимая головы, сообщил пожилой солдат. — Тут разве убережешься? Кругом лес валят, а дерева таки, что чуть зацепит — конец, — словно про себя продолжал он.
По всему лесу опять застучали топоры.
— Долбят ровно дятлы, — сказал Лунев и, уже прячась в палатку, приказал: — Как вернется Корзюн — ко мне. Да взводного тоже.
Дождь снова стих, и над снежными вершинами Кара-Тая засветилось солнце. Блеск пробежал по ледникам, заискрился снег, засверкали ослепительно белые вершины могучих хребтов, и даже темный, насупившийся старый лес как бы ожил и заиграл под лучами яркого, но почти не греющего солнца.
— Дал бы господь тепла… Совсем сбились с ног солдатики, мочи им нет… И дождь, и стужа, и ветер, а тут и орда откель ни есть бьет, — покачивая головой, сказал рекрут.
— А про лес забыл? В этом чертовом лесу кажно дерево семью смертями грозит. Ты откель сам-то? — переставая ворошить костер, спросил старослуживый.
— Мы — пензенские. Помещика Яркова, может, слыхали, села Круты Горки.
— Круты Горки, — повторил ворчливо старик, — каки у вас горки! Вот тут их наглядишься, крутых-то горок да темных лесов. Тут, братец ты мой, нехрещеная сторона, одним словом — бусурмане. Что народ, что земля — все едино нехрещеная азия…
— Вернусь, дяденька, буду рассказывать — не поверят, что таки земли есть, — робко сказал рекрут.
Впереди опять затрещали выстрелы, по теперь они звучали чаще и ближе. Несколько пуль со свистом пронеслись над головами солдат, две-три врезались в стволы огромных чинар.
— Не загадывай, малый, вперед. На Капказе служишь, значит — сегодня жив, и слава богу, — поднимаясь от костра, посоветовал старослуживый.
Из палатки опять выглянул майор.
— Откуда стреляют?
— Вон оттеда, где застрельщики наши стоят, — махнул рукой солдат.
— Вашсокбродь, на заставу орда пошла! Там они завал сделали, никак наши пробиться не могут, — доложил подбежавший фельдфебель.
— Поручик Королев, берите полуроту егерей и идите на помощь дровосекам.
— Майор, я тоже пойду с ними, — сказал Небольсин и направился к уже строившимся егерям.
— Не следовало б тебе, — возразил Лунев и, обращаясь к артиллеристам, приказал: — Огрейте их кегорновой гранатой, да не жалеть снарядов. Матушка-Расея богата, выдержит, — пошутил он.
Заиграл сигнальный рожок. По просеке пробежали и скрылись в кустах солдаты. Не спеша прошли к орудиям батарейцы.
— Не тушить костров! Кашеварам варить суп. Как разгоните орду, так и обедать. Чем скорей справитесь, тем вам и лучше, — напутствовал майор уходящих. — Рубку продолжать, как только наши отгонят хищников подальше. Пока же дровосеки пусть отдохнут. Ну, кого там зашибло?
— Рядовых седьмой роты Коркина и Жигулина. Насмерть, — доложил фельдфебель.
Майор почесал за ухом, прислушался ко все разгоравшейся перестрелке.
— Как же это они так неловко? Не смогли отскочить вовремя?
— Никак нет, вашсокбродь. Они успели, дак под соседнее дерево угодили. Жигулину голову прошибло, а Коркина как накрыло ветвями, так еле добрались до него — мешок с костьми. Всего изломало, и ноги, и руки скрозь раздавило.
— Да-а… Такие великаны кого хошь раздавят, — вглядываясь в далекие кроны вековых деревьев, почтительно сказал майор.
В конце просеки зачастили выстрелы, глухо докатилось «ура», перемешанное с «алла-ла»…
— На завалы пошли, — перенося взгляд на ложбину, продолжал батальонный. — Там теперь пойдет потеха. А ну, прапорщик Вершинин, вперед со своим взводом, да в штыки их с фланга.
Резервный взвод бегом бросился к месту боя.
Ударили орудия, грохнул взрыв, засветились лопнувшие между деревьев ракеты. И опять загрохотали выстрелы.
— Велика, видно, партия. И чего это донесения не шлют, — развел руками Лунев.
И опять взорвались ракеты и лопнули две кегорновые гранаты.
— Ловко накрыли, вашсокбродь, — удовлетворенно сказал фельдфебель. — Ишь гололобые, назад подались.
— Откуда ты взял? — спросил майор.
— А как же, и стрельба стихла, и «ура» уже издалече слышно.
— Мало им таперя не будет, — сказал рекрут, впервые видевший картину боя.
Шум свалки и пальба прекратились, лишь отдельные выстрелы да выкрики людей долетали до штаба отряда.
— А вот и связной! — обрадовался майор.
— С донесением до вашего высокоблагородия!
К палатке батальонного подбегал солдат. Офицеры сгрудились возле майора.
— Так что донесение вашему сокблагородию, — протягивая записку, доложил связной.
— Ну как, отогнали хищников? — разворачивая донесение, спросил батальонный.
— Так точно, вроде как отошли. Сейчас наши завал разбирают, а стрелки выбивают кого ни на есть из лесу.
«Завал взят штурмом. С полуротой двигаюсь дальше до поворота просеки. Там займем охранение и будем ждать дальнейшего приказа. Наши потери: убиты четверо солдат 9-й роты, ранены прапорщик Железнов и семеро солдат. На завале и возле него оставлены пять трупов горцев. Захвачен один, раненый в голову.
— Добре! — складывая донесение, произнес майор. — Ракетницы пусть возвращаются обратно, а полубатарея кегорновых останется с ротой. Раненых доставить в лагерь, пленного туда же. Убитых снести к обозу. Рубку продолжать. — Он посмотрел на небо, чуть-чуть затянувшееся тучами. — Скоро полдень. — Потом зевнул и, обращаясь к офицерам, предложил: — Кто чайку с ромом желает — ко мне.
Солдаты разошлись по местам. В лесу опять застучали топоры, заскрипели пилы, зашуршали падающие ветви.
Мимо офицерских палаток прошел армянин-маркитант, за ним несли узел с провиантом и четвертью чихиря. Фельдфебель, сидя на пне, записывал каракулями потери в только что стихшем бою.
На просеке солдаты разводили костры. На них уже виднелись котелки, жестяные чайники. Приятно пахло поджаренными ломтями шипевшего на шомполах свиного сала. Кое-кто смастерил шалашик из веток.
Поручик Королев обходил солдат.
— Не спать, держать ухо востро.
Небольсин, сопровождаемый двумя старослуживыми усачами, пошел назад к штабу батальона, собиравшемуся отойти к аулу.
Дождь перестал, лес, поляна и просека быстро нагревались от горячего, прорвавшегося сквозь облака солнца. Земля, еще влажная и сырая, дымилась и хлюпала под ногами.
«И зачем я согласился идти в эту экспедицию, — с неудовольствием подумал Небольсин, глядя с вершины холма на брошенный жителями аул. — Ни к чему такое фанфаронство. Прав, тысячу раз прав был Модест, когда сказал, что война на Кавказе не нужна никому, кроме Главного штаба и англичан, раздувающих огонь кровопролития на Востоке».