Когда Небольсин вернулся в штаб отряда, офицеры уже отобедали и сели играть в карты. Майор Лунев, покуривая трубочку, метал банк, возле него сидел казачий есаул с сухим, обветренным лицом и опущенными вниз усами. Это был командир второй червленской сотни Прокоп Желтухин, известный на линии вояка, на скаку рубивший головы телятам. Он не играл, но внимательно, не мигая смотрел на смятые ассигнации, серебряные рубли и золотые полуимпериалы, лежавшие перед банкометом. Желтухин поднялся с места и дружелюбно улыбнулся Небольсину:
— А я ведь к вам, господин капитан. Приказ есть отряду присоединиться главным силам, позавчера ушедшим на Гудермес.
Он передал Небольсину пакет и, пока тот вскрывал его, с недовольным изумлением сказал:
— Одни с чеченом бьются, а другие в карты воюют… И не жаль им ни времени, ни денег.
— Ты, есаул, еще дитя непорочное, ежели так рассуждаешь о картах, — продолжая сдавать, буркнул майор. — Русскому офицеру, да еще на Кавказе, чего надо… Войны, водки, отличия…
— И еще девок станичных, — засмеялся один из игроков.
— Ну, тут ты, ваше благородие, чуток обмикитился, — сухо возразил есаул. — Наши мамуки да девки не про вас… У нас казаки сами с ними справятся, а вы с чеченом да с тавлинами воюйте, а казацкого уклада да старой веры не трогайте, — видимо, ранее чем-то обиженный, ответил есаул.
Небольсин прочел приказ. В нем говорилось, что в сложившейся обстановке отряд майора Лунева должен быть готов к выступлению из аула Гурканай и что Небольсину как представителю штаба надлежит наблюдать за своевременным движением войска.
— Готова ваша сотня?
— Готова, дак куда на ночь-то идти… Кругом лес, дороги нету, за каждым кустом, того и гляди, чечен в засаде, а тут такой туман поднялся, не приведи господь. Сейчас еще ничего, а через час ночь да музга, в двух шагах дерева от человека не различишь. Ну как тут двигаться?.. И коней побьем, и людей потеряем…
— Но приказ требует «немедленно», — возразил Небольсин.
— Оно-то так, «немедленно». Да когда он писался? Вчера вечером. Прошли уже сутки, как я разыскал вас. В штабе посчитали, что вы с батальоном возле Куштука находитесь, а вы здесь, возле леса, просеку ведете. Никто толком и не разберет, где кто есть, — в сердцах сказал Желтухин.
— Все равно, надо выполнять приказ… Дадим ротам отдохнуть часок, а потом и в дорогу, — распорядился майор.
— Дуром пойдем, господин майор, через час и вовсе туман такой на землю наляжет, что своего пальца не увидим. Коли уж идти, так сейчас, к ночи никак нельзя… И заблукаемся в лесу, и людей замучим, а ужжо коней, — есаул махнул рукой, — и говорить нечего, утром их за хвосты поднимать придется, вот какая дела.
— Раньше, чем через час, я не могу. Солдаты устали, продрогли, целый день рубка леса была, перестрелка с чеченцами, — решительно сказал майор.
— В таком случае, есаул, давайте ужинать вместе, — видя, как солдат внес дымящийся борщ и кусок мяса с картофелем, пригласил Желтухина Небольсин.
— Ну что ж. Через час так через час, но все же напрасно на ночь пойдем. Где-нибудь в лесу заночуем в мокроте да сырости.
— Сыро́, вашсокродие. Того гляди, дождь зачнет иттить, — разливая офицерам борщ, подтвердил солдат.
— Даю прикуп, кто храбрый, а ну, молодцы-егеря, в атаку на банк, — куражливо сказал майор.
— Мажу на двадцать пять…
— Я на тридцать…
— Мимо… — раздались голоса.
— Угол, — коротко бросил артиллерист.
— Затянут друг дружку табашным дымом, — неодобрительно покосился есаул на игроков.
Но никто не слышал его. Игра в карты, разговоры о повышении и отличиях, густой табачный дым были обычным досугом отвыкших от городской жизни офицеров.
— Позвольте, капитан, родительского чихирьку на дорожку. И пользительно, и дюже вкусно, — наливая полные оловянные кружки густого красного вина, предложил Желтухин и, чокнувшись с Небольсиным, добавил: — Щоб домашние не журились, щоб воевалось легко и щоб домой возвернулись здравыми.
Они выпили и принялись за картошку с мясом. Игравшие смолкли. По-видимому, банк был велик, и все, сообща покрыв его, ждали карту, которую медленно, словно пудовую гирю, приподнимал со стола банкомет.
В помещение ворвался холодный ветер, за окном послышались голоса, ржание коней. Распахнув дверь, со двора стремительно шагнул закутанный в башлык пехотный офицер. Все, в том числе и банкомет, повернули к нему головы.
— Господа, я поручик Иволгин. Чрезвычайное происшествие. Его превосходительство генерал Эммануэль ранен, наши батальоны попали в ауховском лесу в чеченскую засаду. Огромные потери, брошен почти весь обоз, две пушки, три фальконета. Отряд отступает, порядка нет, а чеченцы то и дело идут в шашки, кругом завалы, стрельба… некому подбирать раненых и убитых.
Офицеры оцепенело смотрели на вестника разгрома главного отряда.
— Полковник Пулло принял командование. Генерала везут в Грозную. Вам приказано немедленно сняться по тревоге и форсированным маршем идти в лес, по дороге на Аух. Сейчас все, кого мог собрать Пулло, заняли переправу у Мичика. Там идет бой. Надо спешить, господа, — взволнованно закончил поручик.
— Ужас. Да как это могло случиться? Ведь в отряде не менее трех тысяч солдат, кавалерия, орудия, — заговорили потрясенные вестью офицеры.
— Не иначе как лазутчики завели их на засаду. Я знаю этих людей. Мирный, а сам норовит тебе кинжалом по шее звездануть. Бегу к казакам. Надо спешно идти на подмогу, — вставая, сказал есаул Желтухин.
Все шумно задвигались.
— Пардон, господа. Через минуту мы пойдем к ротам, а сейчас надо докончить банк, — спокойно, будто ничего не случилось, остановил майор. — Итак, карта дана. Прошу. — И он быстро перевернул лежавшую на столе карту. — Девятка. Банк снимаю, — еще хладнокровнее произнес он, сгреб со стола деньги, аккуратно уложил их в карман брюк и, поднимаясь с ящика, заменявшего ему стул, приказал: — По ротам! Через двадцать минут выступаем.
За окном горнист играл «Сбор», затем прозвучал сигнал «Тревога», и в общем гаме и шуме под хлюпанье луж под ногами, под голоса солдат, ржание коней и тяжелые стуки пушек отряд стал строиться в колонну.
Туман осел на деревьях, все ниже спускаясь к земле. Небо быстро темнело, холод и мрак окружавшего леса заполняли лощину. Луны не было. Дождь перестал, но порывы холодного ветра все усиливались.
Солдаты, кто молча, кто охая и кряхтя, кто втихомолку ругаясь, спешили к колонне.
Забили ротные барабаны. Казаки шагом двинулись по едва заметной дороге, за ними, разбрызгивая грязь, пошел батальон егерей, затем трехорудийная батарея и взвод фальконетов, потом опять пехота и охранная тыловая сотня казаков Желтухина.
Спустя полчаса в разбитом ауле все стихло, только фурштатские солдаты, лекарский взвод да полусотня моздокских казаков остались в Гурканае.
Отряд втянулся в лес, и сразу же темнота поглотила людей. Ни казаки, шедшие в дозорах, ни пехотинцы не видели друг друга. Темный лес, высокие деревья, густой орешник и туман скрыли людей. Задние ряды только по чавканью грязи под ногами впереди идущих могли держать направление.
Дороги, собственно говоря, не было — неширокая тропка, шедшая из аула и сразу же терявшаяся в кустах. В темноте слышались голоса солдат, редкие команды офицеров, тревожные возгласы дозоров, то и дело натыкавшихся на стволы деревьев. А туман все густел, сырость окутала людей. Передние роты часто останавливались, и тогда все движение колонны стихало. Думать о внезапности и засекреченности похода не приходилось: слишком много людей ступило в ауховский лес.
— Опять стой, — недовольно начал кто-то из офицеров, шедших впереди роты.
— А что сделаешь, темно, как в яме. Ни дороги, ни леса — ничего не видать, — озлобленно откликнулся кто-то.
— В такую темень только черту в свайку играть, — донеслось из рядов.
Солдаты зябко жались в кучки, толкаясь и переминаясь с ноги на ногу. Где-то заржал конь, еще два-три отозвались ему. Далеко за деревьями залаяли собаки.
— Внезапный налет, — засмеялся человек в темноте, и Небольсин по голосу узнал майора.
Опять задвигалась голова колонны, зашлепали по земле ноги, звякнула о стремя казачья шашка, вздохи и неясное бормотание пробежали по ротам.
— Вперед, вперед, — раздалась команда.
Сбившиеся в кучу люди зашевелились, стали медленно продвигаться, ориентируясь на шум шагов и тяжкое дыхание идущих впереди рот.
«Когда же мы сможем попасть к отряду?» — подумал Небольсин, понимая, что при таком движении пехота и кавалерия, спешащие на помощь Эммануэлю, вряд ли к утру доберутся до них.
Чем глубже в чащобу входил отряд, тем чернее становился лес.
Где казаки, где батарейцы, откуда следует ждать удара чеченцев — в этой кромешной тьме понять было невозможно.
«Прав Желтухин, — опять подумал Небольсин, — не дай бог, гикнет какая-нибудь партия чеченцев, даст залп, кинется в кинжалы на солдат, бог знает какая поднимется паническая кутерьма».
Но темнота безмолвствовала, и только липкая грязь чавкала под ногами солдат.
Опять остановились роты, на этот раз стояли долго. По колонне, передавая «голос», докатилось до Небольсина:
— Заблудились, не то влево, не то вправо подались. Кругом лес. Вперед ушли дозоры с проводником-чеченом.
И снова роты, сбившись воедино, ждали, когда проводник и казаки выведут их на дорогу к Урус-Мартану, от которого отходили потрепанные батальоны.
Вновь раздалось: «Вперед. Шагом марш», — и опять потянулись разрозненные группы, солдат, пушки, зарядные ящики с ядрами.
«Зачем все это? К чему ночные походы, разорение аулов, смерть вот этих терпеливых, все сносящих солдат?» — размышлял Небольсин, натыкаясь на кусты орешника, стволы невидимых в темноте деревьев или спины идущих впереди солдат.
Наконец вышли на какую-то опушку. Стало значительно светлее, дождь стих, туман, отрываясь от кустов, колеблясь, рваными лоскутами пополз по сторонам. Колонна остановилась, но теперь было и спокойн