— Все говорит о том, что мы накануне нападения мюридов. Все господа офицеры, посланные из Грозной по крепостям, станицам и в Моздок, пока остаются на местах, — обращаясь к Небольсину, сказал Огарев.
Капитан кивнул, понимая, что сейчас им, конечно, надо было находиться на месте.
Вскоре Небольсин и Туганов ушли.
Уже собираясь прилечь на получасовой отдых после обеда, комендант, что-то вспомнив, сказал жене:
— Да-а, этот казначейский чиновник, что привез пакет и завтра отбывает в Тифлис, как его… не то Соловьев, не то Соловцев… сообщил мне, что дней пятнадцать назад кого-то из знатных гостей Вельяминова убила лошадь… Представляешь себе, Мари, картину… если это, конечно, правда.
— А кого именно, какого гостя? — поинтересовалась Мария Александровна.
— Он не помнит фамилии, да и мудрено ему знать, ведь у генерала всегда десятки разных гостей, порой даже неведомых ему самому. Эта привычка у Алексея Александровича осталась еще с Тифлиса, с ермоловских времен. — И комендант отправился спать.
Утром казначейский чиновник отбыл в Тифлис, и о происшествии в крепости Грозной было забыто.
Новые, более сложные дела возникли на линии.
Глава 19
Как это всегда бывает, наступление имама, хотя его ждали всюду, началось внезапно.
Кази-муллу ждали под Науром, готовились отразить нападение на Грозную, укрепляли Моздок, предполагали набег со стороны Гудермеса, а мюриды тремя быстрыми летучими колоннами спустились с гор и через Малую Чечню, минуя русские форпосты, ночными переходами подошли к Грозной. Одна колонна переправилась через Терек между станицами Павлодольской и Новоосетинской, ею командовал Гамзат-бек; другая, под начальством Шамиля, ринулась к Грозной; третья, под водительством Кази-муллы, скрытно пройдя западную часть Чечни, маршем через леса вышла к аулу Датых и, присоединяя к себе силою оружия ингушей, пошла через Назрань к крепости Владикавказ.
Но как ни скрытно двинулись мюриды в поход, об их выступлении знали генералы Вельяминов, Коханов и Розен, зорко через своих лазутчиков следившие за всем, что делалось в горах.
По русскому плану, заранее составленному в Тифлисе и одобренному Петербургом, «скопище» (как официально именовалось войско имама) следовало пропустить в глубь русских линий, дать им переправиться на левый берег Терека, заманивая слабым сопротивлением все дальше и дальше, а затем, захлопнув ловушку, концентрированным ударом со стороны Владикавказа, Грозной, Моздока и Темир-Хан-Шуры уничтожить противника.
— Началось! Теперь с помощью бога и русских солдат Кази-мулла пошел в мышеловку, которую уготовили ему мы, — сказал Вельяминов, получив ранним июльским утром донесения из нескольких источников о выступлении мюридов.
— Сейчас самое время пройтись по оставшимся без мужчин аулам, сжечь посевы, вырубить сады, угнать скот, взять аманатов, а когда разбитые на линии мюриды побегут обратно, покончить с ними на их же дорогах, — отдавая приказ выступить в горный Дагестан, сказал Коханов.
Казачки кипятили смолу и воду, держа их в котлах возле завалов; семейные роты, усиленные армянскими и осетинскими добровольцами, несли внутреннюю охрану; на дорогах патрулировали конные разъезды драгун, казаков и грузинско-осетинской милиции. Мирные кумыки вместе с людьми шамхала создали пятисотенный полк. Ханша Паху-Бике заняла своими отрядами дороги на Унцукуль — Гимры — Гергебиль.
Конные эскадроны князя Аргутинского вошли в Леваши и соединились с лакским ополчением и кавалерией ханши. Аулы, находившиеся на пограничной полосе, выжидали, боясь и мюридов и русских.
В крепость Владикавказ прибыли четыре с половиной сотни осетинской конницы. Еще триста человек пехоты влились в батальоны крепостной обороны. Ингуши из окрестных аулов Базоркино, Экажево и других в составе трех сотен пришли в конном строю. Казаки Владикавказского полка, молодежь станиц и хуторов потянулись к крепости.
Если вторжение Кази-муллы для штабов русских войск было в какой-то степени внезапным, то оно не было таковым для простых людей от рядового казака, «женатого» солдата до аульского жителя-осетина.
Запылали сигнальные костры. Пересекая по тропам горы, спешили пешие, скакали конные дозоры. Летучая почта и наблюдательные посты своевременно обнаружили движение мюридов, и всюду русские части, подкрепленные местным населением, выступили навстречу горцам.
Утром на военном совете Огарев предложил:
— Вечером, ровно в шесть, выходим под Назрань. Лазутчики и разведка донесли, что партия горцев тысячи в полторы-две, меняя в аулах коней и имея заручных, спешно идет на крепость. Нам нечего ждать их за стенами Капкая, у нас достаточно сил, чтобы встретить противника в поле и нанести ему поражение. Казаки в составе пяти сотен под командой войскового старшины Сухова пойдут влево от дороги Владикавказ — Назрань, при них будут два орудия и четыре фальконета; за ними следом двинется девятая рота егерей. Пункт, где они соединятся и будут ждать мюридов, вот здесь, — Огарев на карте показал место, — вот тут, на возвышенности, у хутора Белх. Здесь уже находятся около ста конных ингушей под командованием зауряд-прапорщика милиции Куриева. Задача вашего отряда, — обратился он к Сухову, — мешать маршу на крепость главных сил имама, тревожить их нападениями во фланг и, не ввязываясь в серьезный бой, отвлечь на себя часть горцев…
— Разрознить их, — коротко сказал Сухов.
— Именно. Ослабить… А когда мы нанесем по их главным силам удар, немедленно атаковать с фланга и пройтись по тылам войск имама. Они этого не любят и сейчас же повернут назад. Вам, есаул Коцоев, — обратился он к пожилому, подтянутому офицеру, — и вашим храбрым осетинам я придаю тоже два орудия легкой батареи и две роты егерей. Справа от вас будут три сотни дигорской конницы сотника Туганова и батальон Куринского полка под командой майора Кислякова. Куринцы — надежные солдаты, только-только вернувшиеся с турецкой войны. Думаю, что шайкам лжеимама не поздоровится, когда они встретятся с куринцами и осетинской конницей.
— Сделаем, что можем, — коротко сказал есаул Коцоев.
— В центре, на Назрановской дороге, в стороне Алхан-Чурта, буду я с главными силами. Кто бы первым ни принял бой, мы или наши левый и правый отряды, — держитесь стойко! У меня достаточно резервов, семь орудий, казачья конница, мы непременно опрокинем имама. Это его последняя ставка, силы его разрознены, часть ушла на Моздок, другая — под Грозную. Нас здесь больше, за нами — крепость, с нами артиллерия, удобные позиции. У них же нет тыла, нет пушек, ингуши ненавидят их. Так как, товарищи, как говорил Ермолов, сомнём мюридов, не допустим их к Капкаю?
— Нас послали наши матери и отцы, как же мы пропустим к ним врагов? Кази-мулла никогда не дойдет до Осетии, — решительно сказал Туганов.
— Не дойдет и до казачьих хуторов и станиц, — поклялся Сухов.
— Дойдет до своей могилы! — заключил майор Швейковский, которого на время своего отсутствия Огарев назначил комендантом крепости.
— А как вы думаете, Александр Николаевич? — поинтересовался Огарев.
— Конечно, имаму не победить нас. Этот налет от отчаяния… — сказал Небольсин.
— Именно! Так сказано и в приказе генерала Вельяминова, где нам указываются наши боевые действия. А куда вас, с кем бы вы хотели быть в эти дни? — спросил Огарев.
— С моими друзьями осетинами, — указывая на Туганова, ответил Небольсин.
— Правильный выбор, я не сомневался, что в бою вы будете с вашими кунаками и побратимами, — закрывая военный совет, сказал Огарев.
Глава 20
Правофланговая партия мюридов, насчитывавшая тысячу сто всадников, под командой Гамзат-бека перемахнула через приграничную полосу, разделявшую богатые пастбищные луга мирных чеченцев и казачьих станиц. Проделав ночной рейд в шестьдесят верст, партия рассеклась на две части. Одна, свыше восьмисот всадников, прячась в зарослях густого камыша, окаймлявшего берега Терека, незаметно для казачьих постов и пехотных секретов приблизилась к Моздоку. Переплыв под утро реку, она вышла между станицами Павлодольской и Новоосетинской и затаилась в густом лесу. В этих диких девственных чащобах, в высоких кустах орешника, дикого кизила, терна и шиповника укрылась от казачьих глаз партия, возглавляемая Гамзат-беком. Дальше начинались дремучие леса из бука, дуба и ивняка, почти вплотную подходившие к неширокой дороге, проложенной вдоль берега реки и соединявшей все станицы от Моздока до Прохладной. За станицей Черноярской шел Ставропольский тракт, который через станицу Екатериноградскую соединял Петербург и Москву с Владикавказом и Грозной.
В Екатериноградской располагались пехотный батальон Тенгинского полка, два легких орудия и местные казачьи сотни, численностью до шестисот человек. В Черноярской и соседней с нею Новоосетинской русской пехоты не было, не имелось и орудий. Эти станицы защищали осетины, которых насчитывалось триста одиннадцать человек. Постоянную связь с казачьей линией несли конные разъезды, пешие секреты и летучая почта.
Триста мюридов, отделившихся от отряда Гамзат-бека, для того чтобы скрыть движение главных сил, рано утром, не таясь, вышли из зарослей ниже Моздока и с ходу атаковали солдатские посты возле хуторов Веселый, Осетинский и форпост «Верный». Завязав огневой бой, зарубив несколько не успевших уйти в укрытие солдат, мюриды подожгли хаты поселенцев и, обтекая Моздок, подались в сторону Ногайской степи. Гарнизон Моздока попробовал было настичь горцев в поле. Однако подполковник Сипягин, боясь оставить город беззащитным и понимая, что мюриды, возможно, ведут лишь демонстрацию, велел казакам и вышедшей в поле пехоте обстрелять орудийным огнем горцев, но самим не удаляться в степь. Казаки дважды сходились в шашки с отдельными группами мюридов, но серьезного дела не было, и это еще больше утвердило Сипягина в предположении, что мюриды не тут готовят главный удар.
«Отвлекающий маневр», — решил он и на всякий случай послал конные разъезды из станиц Луковской и Павлодольской, приказав павлодольцам связаться с новоосетинскими и черноярскими сотнями. К вечеру предположения подполковника получили некоторое подтверждение.