За все надо платить. Теперь он знал, почему отец потерял самообладание в разговоре с Рендиди — он просто был не способен выносить вымогательства. Отдавать свои деньги, заработанные таким потом, было невыносимо. Вечером, провожая Тони в аэропорт, он сказал:
— Если бы Рендиди пришел сам, я мог бы убить его.
— Скажи ему, чтобы он трахал самого себя.
— Это может сойти с рук в Гарварде. Здесь я должен помнить, что мне приходится иметь дело с этими ублюдками.
— Эту же ошибку делал отец.
— Я многому научился на ошибках отца. Главное — надо держать себя в руках.
— И сделать эту систему вечной, — холодно сказал Тони.
— Ты взлетел очень высоко над всеми нами. А мне приходится быть внизу и продолжать дело.
— Значит, ты смотришь на вещи иначе, чем все мы.
— Кто это — мы?
— Целый город. Страна. Демократия — неустойчивая вещь, а ты подрываешь ее своими выплатами мафии.
— Я говорю о деле.
— О деле? Посмотри на воду.
Они ехали вдоль залива, вклинивающегося в Нью-Йорк с Атлантики. Несколько ржавых сухогрузов стояли на якоре. Если не считать одинокого буксира, бороздящего водную гладь, залив был пуст.
— Ну и что?
— Где сейчас корабли?
— Какие корабли?
— Когда мы были детьми, отец водил нас на пристань смотреть корабли. Ими была полна вся гавань, помнишь? А сейчас все пусто. Мафия при помощи профсоюзов влезла в этот бизнес, и лучшая бухта в мире сейчас пуста. Ты хочешь видеть то же самое у себя на стройке?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Если ты не понимаешь, что надо просто быть честным, посмотри на это с точки зрения выгоды.
— Я смотрю с точки зрения ответственности. Я хочу сохранить компанию отца.
— И также продолжать платить мафии? Деньги — это власть. Люди — такие, как ты, — дают мафии эту власть, и она заставляет остальных платить ей, как это делаешь ты и делал отец.
— Я оторву твою чертову голову, если ты не перестанешь так говорить об отце.
— Тогда почему ты не попытаешься сделать это? — ответил Тони. — Просто это ничего не изменит. Если ты будешь продолжать платить этим ублюдкам, ты наверняка пересечешь линию, за которой возврата назад не будет. Они станут твоими хозяевами навсегда. Тогда мы — я и ты — окажемся в разных лагерях.
— Но мы — одна семья.
— Только не надо об этом. Семья — это то, о чем говорил отец. Теперь его нет... Разве ты не видишь, что одна из главных вещей, делающих безопасной нашу жизнь, — это то, что отношение к тебе как к гражданину важнее отношения к тебе как к члену какой-нибудь семьи?
— Включая братьев?
— Особенно братьев. Люди должны понимать свою ответственность за положение дел в этой стране.
— Что с тобой? Ты смотришь на вещи только с одной точки зрения. Кто, дьявол, дал тебе право судить, что хорошо, а что плохо?
— Никто не давал, — сказал Тони. — Существует закон.
— Закон не учитывает реальных особенностей. Надо хотя бы немного понимать проблемы обыкновенных людей. Почему ты такой твердолобый?
— Я вижу, как ты распустил слюни перед теми, кто убил твоего отца.
Крис развернулся и ударил, вложив в удар всю свою ярость. Тони успел отпрянуть, но кольцо на руке Криса, которое ему подарили по окончании средней школы, расцарапало щеку. Когда Крис увидел кровь, он пришел в себя.
— Я прошу прощения, — сказал он, мысленно поклявшись убить Рендиди. И боссов Рендиди, и боссов его боссов. Вплоть до дона Ричарда. Заставить их потерять то, что потерял он. — У тебя течет кровь... Очень больно?
Тони достал пластырь и наложил на порез.
— Тебе не нравится правда?
— Мне жаль, что я тебя ударил. Тебе не следовало этого говорить.
Крис медленно проехал мимо автостоянки прямо ко входу в аэровокзал.
— Ты не можешь припарковать машину?
— Если ты хочешь мне что-нибудь сказать, то напишешь в письме.
Тони, казалось, это задело.
— Послушай. Я хочу сказать прямо. Я собираюсь работать на государственной службе, и если ты будешь якшаться с мафией, у меня возникнут проблемы.
— Я не буду для тебя проблемой.
Тони выбрался из машины и прошел сквозь двери аэровокзала. Крис смотрел, как он уходит. Вдруг он выскочил из машины, вбежал в вокзал и догнал Тони у самой регистрации.
— Эй, нас осталось только двое... Я хочу с тобой попрощаться.
Тони выдавил из себя улыбку:
— Убери руки, паршивая гиена. Ты хочешь, чтобы эта дама считала, что я — голубой?
Крис все же обнял его, удивившись, какой Тони худой.
— Желаю тебе хороших отметок.
— А ты измени свое поведение.
— Может быть, я изменю имя.
— Это одурачит других, но не нас с тобой.
Крис спросил:
— Мы увидимся на Рождество?
Все же то, что их осталось двое, важнее всех вымогателей на земле. Тони посмотрел на него немного свысока и равнодушно сказал:
— Конечно... Рождество...
Крису сделалось так тоскливо и одиноко, что захотелось побывать на могиле родителей. Он сел на ограду и погладил землю на могиле матери. Неужели боль по отцу когда-нибудь утихнет, как утихла боль от смерти матери? Но ее никто не убивал. Некого было проклинать, кроме Бога и болезни, и некому было мстить.
— Отец, что же, черт побери, я должен сделать?
Глупый вопрос. Отец всегда говорил: «Когда тебя загнали в угол, старайся откупиться от этих ублюдков».
Когда служащий мастерской пришел снова со своими требованиями, Крис сжал кулаки.
— Я хочу сказать сразу — никто не должен подкладывать мне свинью. Я буду следовать вашим правилам, если то же будете делать вы. Но если вы помешаете работам или запросите слишком много, будете угрожать мне или моему брату, то наплюете в колодец, из которого пьете...
— Послушай, Крис, я думаю...
— Передай своим людям то, что я сказал. Они уже убили моего отца. Мне терять нечего.
Воздух был холодным и свежим, с запахом дерева. На опавших листьях блестели капельки росы. Он снова остановился у кладбища по дороге на работу, чтобы смахнуть листья с могилы.
— Как поживаешь, Крис?
Он выпрямился. Отец Фрей, священник его матери, стоял рядом. Крис снова нагнулся, чтобы убрать листья.
— Тони уехал учиться, святой отец, а мне приходится руководить компанией.
— Я думаю, твой отец этому бы обрадовался. Мне говорили, твое здание стремительно растет.
— Удается соблюдать график.
— Ты, должно быть, самый молодой генеральный подрядчик в Нью-Йорке?
Прошлая весна была очень сухой, и сейчас новая трава росла плохо. Но Крис не согласился нанять садовника для ухода за могилой — пусть все идет, как идет.
— Что я могу для вас сделать, святой отец? Я хотел бы побыть здесь один.
— Я собирался тебя навестить. Нам нужно поговорить.
— О чем?
— Может, ты знаешь, что твоя мать поддерживала «Шинн Фейн»[2] на протяжении нескольких лет?
— Я знаю, что она давала деньги на какие-то ирландские дела.
— И очень большие суммы.
— Она так и не смогла заставить отца воспринимать ее церковь серьезно.
Его мать понимала католическую веру на манер многих американцев ирландского происхождения, считая, что человек общается с Богом посредством священника и папы римского. Отец его думал по-другому: как все крестьяне из Южной Италии, он испытывал мало почтения к попам.
Священник проигнорировал это замечание.
— Меня просили выразить благодарность. Они понимают, что деньги, которые предоставлялись вашей матерью, принадлежали вашему отцу и отпускались именно им.
— Они? Террористы? Несколько странных типов посещали госпиталь. Деньги моей матери использовались для приобретения оружия, не так ли?
— Ваша мать хотела, чтобы осуществлялось нужное дело.
— У моей матери было много страхов и предрассудков. Она с той же легкостью могла отдать деньги коту.
— Ваша мать твердо знала, что делает.
— Не знала. Но возвратимся к теме. Вы хотели бы знать, будут ли деньги поступать и дальше?
— Я думаю, эта мысль посещала их голову. — Отец Фрей чуть заметно улыбнулся. — Вы — исполнитель воли ваших родителей.
Криса никогда не покидала мысль о мести. Он твердо знал, что когда-нибудь уничтожит Рендиди. Но опыт уже подсказывал ему, что все его планы мести являются детскими. Все они навлекут на него мощь полицейского аппарата с десятками детективов, такими же проницательными, как дядя Имон. Поэтому он должен быть умнее и создать что-то новое, о чем полицейские не могли бы и подумать.
Он взглянул на священника, и вдруг в голову пришла интересная мысль. Почему бы не нанять профессионалов подобно тому, как он нанимал менеджеров, адвокатов и рабочих? Он улыбнулся, и это удивило священника. Нанять профессионалов, которые не входят в американскую организованную преступность! Крис спросил священника:
— Как я узнаю, что мои деньги попадут к Ирландской республиканской армии?
— Вы полагаете...
— Здесь есть прекрасные возможности для грязных игр. К примеру, завернуться в ирландский флаг и попытаться потрясти людей, оставшихся без родителей.
Глаза священника блеснули, но он овладел собой: человек, служащий Богу, должен быть выше оскорблений.
— Придите в мою церковь и спросите о моей преданности Ирландии.
— Мне нужны доказательства.
— Доказательства?
Крис глубоко вздохнул, подумав, что сейчас вступает в совершенно новую стадию своей жизни.
— Вы можете предоставить доказательства?
— Что вы имеете в виду?
— Познакомьте меня с тем, кто сможет меня убедить.
Священник смотрел на него некоторое время и вдруг поднял голову:
— Вы хотите встретиться? Хорошо, Крис. Вы убедитесь сами.
Джон Райан, мужчина средних лет, одетый неброско, находился в стране нелегально. Он встретился с Крисом, как обещал священник, в ирландской пивной на Второй авеню. Крис взял его с собой на бейсбол, где они провели весь день, а поздно вечером повез Райана к дому священника, так и не узнав, как можно нанять убийцу.