— А испанцы? Нам вчетвером не одолеть, — возразил Робер.
— Ещё кого-нибудь найдём, время пока есть, — сказал Арно.
Я выхватил пистолет из-за пояса. Все снова замерли и напряглись.
— Ещё слово — и твои мозги будут висеть на ветках, как рождественская гирлянда, — предупредил я, прицелившись в его белобрысую голову. Затем перевёл пистолет на Рябого. — Жак, у вас и время появилось вдруг. Выходит, ты всё-таки хотел нас обмануть?
Рябой зыркнул на своего товарища.
— Сколько у нас времени до того, как испанцы пойдут? — спросил я.
— Неделя примерно ещё. Может, полторы, — признался Жак.
— И ты хотел сказать, что мы за неделю до Сан-Фелипе не успеем? — спросил Эмильен.
— Надо же засаду обустроить, приготовить всё, болван, — огрызнулся Жак.
Я медленно опустил пистолет, раздумывая, как лучше поступить. С одной стороны, упускать испанцев и возможную добычу не хотелось. С другой стороны, раз уж мы сюда уже пришли… Нет, уходить отсюда просто так тоже нельзя.
— В общем… Мы эту плантацию спалим так или иначе. С вами или без вас, — произнёс я. — Можете идти дальше, мы догоним. Можете идти с нами, на плантации есть чем поживиться.
— Да как вы нас догоните-то? — хмыкнул Жак.
— Ты так говоришь, будто я вас не выслежу, — произнёс Эмильен прежде, чем я успел что-то сказать.
— Решайте. Мне без разницы, — добавил я.
— Есть чем поживиться, говоришь? Ты думаешь, нас интересуют мотыги и тяпки? — фыркнул Арно, сложив руки на груди. — Жак, не слушай его. От них одни проблемы, Жак! Сдать их де Эльбёфу, и делу край!
— Видит Бог, я предупреждал, — вздохнул я.
Я вскинул пистолет прежде, чем кто-то успел среагировать, взвёл курок и выстрелил белобрысому в голову, так, что он подавился собственными словами. Мозги его, как я и говорил, расплескало по кустам багряными брызгами. Арно рухнул на колени, а затем упал лицом на землю. На затылке его зияла громадная рваная дыра. Феб, виляя хвостом, подбежал к нему и начал слизывать кровь с земли.
Жак, Робер и Жорж вскинули мушкеты, Шон, Эмильен и Муванга сделали то же самое. Обонга, после некоторой заминки, тоже. Я принялся неторопливо перезаряжать пистолет, хладнокровно стоя под прицелом. Процесс почти ничем не отличался от зарядки мушкета, разве что пулю шомполом нужно забивать не так далеко. Я перезарядил пистолет, насыпал пороха на полку, осмотрел кремень. Скоро нужно будет ставить новый, после каждого выстрела он немного стачивается. Наконец, я окинул взглядом замерших буканьеров, напряжённо сжимающих свои мушкеты.
— Ещё у кого-нибудь возражения будут? — миролюбиво произнёс я, убирая пистолет обратно за пояс.
Глава 34
Возражений не нашлось. Только злые и испуганные взгляды, которые украдкой бросали на меня буканьеры, но взглядом никого не задушишь и не убьёшь, так что мне было абсолютно всё равно.
С мёртвого тела я снял сапоги, которые, к моему удивлению, пришлись мне впору, так, будто сшиты были именно для меня. У меня даже промелькнула мыслишка, что ради одних только сапог можно было бы его завалить. Хотя я, разумеется, защищался, только и всего. Арно мог всё-таки убедить своих дружков, и тогда крови пролилось бы гораздо больше.
Жак поглядывал на меня со смесью страха и уважения, поняв, видимо, что со мной лучше не шутить, Шон посмеивался и шутил, особенно, когда я стаскивал обувь с холодеющего трупа. Лично мне уже надоело ходить по лесу босиком.
Потом он подошёл ко мне, будто ненароком.
— Зря ты его пристрелил, — шепнул ирландец.
— Разве я его не предупреждал? — хмыкнул я.
— Предупреждал, но всё равно. Гляди в оба теперь, — Шон хлопнул меня по плечу, осклабился, демонстрируя ровные зубы, и поспешил прочь, тут же о чём-то заговорив с Жоржем.
Каторжник был прав. Если раньше дружки Рябого не принимали меня всерьёз, видя во мне только средство достижения цели, то теперь я представлял для них угрозу. И хоть я понимал, что мы вместе ненадолго, и после дела с испанцами разойдёмся, как в море корабли, но до этого момента надо ведь дожить в целости и сохранности. Чёрт его знает, что им в голову взбредёт.
Меня охватила паранойя. У меня и так были проблемы с доверием, а теперь, после слов Шона, мне и вовсе в каждом члене банды виделся враг или потенциальный предатель. Вот, например, Робер, шедший впереди, рядом с Обонгой, о чём-то с ним перешучивался, и негр тихо посмеивался в кулак. Довольно необычное зрелище, если помнить, что негров тут никто за людей не считает.
— Эй, Обонга! — напялив на себя маску дружелюбия, произнёс я и приблизился к ним. — Как дела?
Если кто из нашей компании и мог замышлять против меня, так это он. Мы друг друга взаимно недолюбливали, и секретом это не являлось. Так что если Жак и его дружки намеревались склонить кого-то на свою сторону, то только его.
— Мой хорошо, масса, — сказал Обонга. — Родина вспоминай.
Я покосился на Робера. Что это он ему такого наплёл про его Родину? Буканьер будто прочитал мои мысли.
— Я же в Африке бывал, — улыбнулся щеголеватый буканьер. — На слонов охотились.
Так я тебе и поверил, ага. За чёрными, тощими и беспомощными слонами.
— Моя раньше думай, бели народ человеки ест, — посмеялся Обонга.
Я коротко хмыкнул, и ниггер продолжил.
— Много человеки большой лодка загоняй, раз загоняй, два загоняй, — сказал Обонга. — Моя думай ваш земля голод. А потом и моя большой лодка загоняй…
Негр помрачнел, вспоминая пережитый ужас. Робер хитро улыбался, тоже, видимо, вспоминая свои африканские приключения. Я же представил, каково это, находиться несколько месяцев в душном и тесном трюме, в нечеловеческих условиях, фактически друг у друга на головах. Мне стало немного дурно от одной только мысли.
— Масса плантация воевай будет, Обонга тоже воевай будет, — ниггер воинственно потряс мушкетом, будто дубиной.
— Так держать. Молодец, Обонга, — подбодрил его я и отошёл.
Мои опасения немного рассеялись. Обонга хоть и был ленивым тупым негритосом, но всё равно оставался нашим негритосом. Да и оба брата будут только рады отомстить за всё пережитое на плантации. Спины у них, конечно, давно зажили, но шрамы и клеймо останутся на всю жизнь безмолвным напоминанием.
Впереди, за опушкой леса, уже показались поля сахарного тростника. Мы подходили к плантации немного с другой стороны, не там, покуда мы убегали, но я узнавал эти места, виденные сотни раз.
— Стойте, — сказал я, пока Рябому не взбрело в голову выйти из леса прямиком к охране.
Мы остановились на опушке, под защитой деревьев, в благословенной тени. Безжалостное карибское солнце было ещё высоко, на полях кипела работа. Негры убирали урожай под пристальным взором вооружённых надсмотрщиков. Я почувствовал, как сами собой сжались мои кулаки и заскрипели зубы.
Рабы теперь вкалывали с кандалами на ногах.
Шон выплюнул какое-то ирландское ругательство, сорвал мушкет с плеча и взвёл курок, целясь в ближайшего из надсмотрщиков, но я тут же схватил его за руку.
— Имей терпение, мой друг, — скрепя сердце, произнёс я. — Привал до вечера. Только чуть назад в лес отойдём, на всякий случай.
— Некогда нам тут рассиживать, — снова начал свою шарманку Рябой.
— Прекращай ныть, успеем, — сказал я.
Мы отошли обратно в лес, не слишком далеко, просто чтобы с полей нас не было видно. Подходящая полянка нашлась почти сразу, и мы уселись на земле под деревьями. Я низко надвинул шляпу на глаза, намереваясь отдохнуть.
— До заката ждём. Потом сразу же выступаем. Проверьте оружие, — сказал я.
Я думал немного поспать, но сон не шёл. Вместо этого в голову лезла всякая дрянь. Воспоминания о проведённых на плантации днях, надменные ухмылки надсмотрщиков, лязг цепей, щёлканье кнута. Засохшие брызги крови на деревянных колодках, душная, спёртая вонь рабского барака. Лопающиеся мозоли, солёный пот, разъедающий кожу. Вкус похлёбки, тяжесть мотыги. Больше всего на свете я боялся открыть глаза и обнаружить, что всё мне привиделось в горячечном бреду, и я на самом деле до сих пор нахожусь в бараке, на своём угловом месте, где через небольшую щель поддувает свежий ветер.
Зато теперь я точно знал: никакой пощады не будет. Эти люди не заслуживают милосердия. Каждое новое всплывающее воспоминание наполняло меня решимостью довести дело до конца. Наверное, именно в этот момент остатки гуманности и цивилизованности покинули меня.
Рядом раздавались ритмичные шорохи. Шон, тихонько напевая какую-то ирландскую песню, точил нож, раз за разом проверяя его остроту ногтем. Эмильен гладил собаку, калачиком свернувшуюся у его ног. Муванга бродил по поляне, не находя себе места, его брат хищно поглядывал в сторону опушки. Негры тоже предвкушали грядущую битву, хотя я понимал, что особой пользы от них не будет. Жак, Робер и Жорж лежали на траве, так же низко надвинув кожаные шляпы. Этим троим я не доверял, но не сомневался, что ради обещанной добычи они тоже будут сражаться.
Я пытался припомнить, сколько охраны вообще присутствует на плантации, но в любом случае выходило, что их там больше, чем нас. Поэтому мы могли рассчитывать только на эффект внезапности, нашу отвагу и помощь изнутри, от освобождённых рабов. Люди дерутся гораздо отчаяннее, когда знают, за что сражаются, а мы точно знали, за что.
Поганое, томительное ожидание заставляло сомневаться во всём, раз за разом продумывая план сражения, которое всё равно пойдёт не по плану. В моём воображении всё шло как по маслу: подкрасться к воротам в темноте, снять часового, освободить рабов, подпереть чем-нибудь двери казарм и снова поджечь их. В общем, примерно повторить схему нашего побега, только наоборот. Вот только я прекрасно понимал, что среди нас нет ни Солида Снейка, ни казаков-пластунов, и бесшумного проникновения не получится, тем более, проникновения аж восьми человек.
Поэтому в какой-то момент нужно будет действовать по ситуации, а это всегда ненадёжно. Оттого я и сомневался в каждой детали.