- Может быть, вы даже и не Евдокимов? - нарушила она молчание.
- Молчите! - сказал он и опять замолчал.
Нигде никаких часов… Тишина.
Галине показалось, что она слышит тиканье каких-то часов.
Раз, два, три, четыре, пять…
Она принялась отсчитывать секунды. Досчитала до тридцати четырех и сбилась со счета. А может быть, никаких часов нет и это ей просто кажется?
Нет, в самом деле, чего он от нее хочет?
- Вы меня гипнотизируете? - жалобно спросила она.
- Молчите, - повторил он.
Черт проклятый! Вот вляпалась она в историю… Для чего он сюда ее привез?
Она покупала контрабандные чулки… Нужны ему эти чулки! Она дала Лизе денег, чтобы та могла их кому-то сунуть и не поехать после окончания института на периферию… Нужна ему эта периферия, да он и не может знать, что она давала Лизе деньги…
Господи, хоть бы он о чем-нибудь ее спросил!
Это все из-за Роберта. Из-за этих проклятых танцев…
Зачем она ездила в это отвратительное кафе на улице Горького и болталась там с иностранцами?.. Дура несчастная!
И в самом Эджвуде нет ничего хорошего… Зачем она только с ним таскается?
Отец звал ее с собой на охоту, так она с ним не поехала, а с этим Эджвудом таскается под Москвой на лыжах, и он же жрет ее шоколад… Он потому с ней и таскается, что она дочь ответственного работника… Куда они ни забредут, где их ни спросят, «ах, я дочка Вороненко!», все извиняются, ему это очень удобно…
Черт проклятый, да заговори же ты наконец!
И Галина не выдержала.
Она заревела…
Заревела по-настоящему, по-всамделишному., без ахов и охов, без закатывания глаз, так, как она ревела в детстве, когда ребята тузили ее за то, что она показывала им язык!
- Неоновая кофточка понадобилась? - заговорил, наконец, Евдокимов. - В обыкновенных ходить не можете? Нет, таких кофточек еще не придумали. А заработали ли вы хоть на самые простые чулки? Подавай перлон, нейлон… А известно вам, что вы всего в двух минутах от тюрьмы? Известно, чем занимается ваш Роберт? Грязный шпион, вот он кто, этот Роберт! А вы его соучастница. Молчите, молчите, не возражайте! Я вам покажу, чем вы занимаетесь.
Он полез в стол и достал оттуда завязанную папку.
- Вот, смотрите, - сказал он, развязывая шнурки и доставая из папки какие-то фотографии. - Галина Вороненко у реки. А что сзади? Железнодорожный мост. Галина Вороненко в поле. Бабочек ловит! Цветочки собирает! А сзади - вон, видите, завод. Очень важный завод. Галина Вороненко мчится с горы на лыжах. А вдалеке аэродром. Да, да, вы и не знали даже, что это аэродром, а это аэродром! И все эти снимки сделаны с помощью Галины Вороненко. Железнодорожный мост, оборонный завод, учебный аэродром. Очень ему нужна Галина Вороненко! Такими, как вы, хоть пруд пруди!
Он показал ей снимки.
- Он их отправил с кем надо и куда следует, - объяснил Евдокимов. - Это копии с них.
Евдокимов укоризненно покачал головой.
- «Я Вороненко, я Вороненко»! - передразнил он ее. - А теперь вот, смотрите, чем занимается эта Вороненко…
Галина полезла в сумочку, вытащила носовой платок, решительно обтерла лицо; ее платочек сразу стал похож на тряпку, какой художники вытирают свои кисти.
- Дмитрий Степанович, - сказала она хриплым голосом. - Не надо. Я больше не буду.
- Ну а что вы будете?
- Я пойду работать.
- Врете.
- Честное слово!
- Да вы ничего не умеете делать! Вы пуговицы себе не можете пришить.
- Увидите. Я не хочу, чтобы папа имел из-за меня неприятности.
- Вы даже стирать не умеете.
- Я буду стирать. Вот увидите.
- Вам подавай только перлоны да нейлоны.
- Да я теперь Роберта на выстрел к себе не подпущу. Честное слово, я с ним больше не встречусь!
- Э, нет, так нельзя, - возразил Евдокимов. - Наоборот, встретитесь и поможете мне, нам, своему папе.
- Да мне Эджвуд не нужен совсем! - воскликнула Галина. - Пропади он пропадом!
- И мне не нужен, - сказал Евдокимов. - Но зато очень нужно выяснить, чем он занимается.
- Во всяком случае, когда бывает со мной, занимается не шпионажем.
- Вы дура, Галочка, - мягко возразил Евдокимов.
Он вышел из-за стола и сел с ней рядом.
- Расскажите мне, как вы проводите с ним время, - попросил ее Евдокимов. - Что делаете, где бываете - все.
- Ну, как… - смутилась Галина. - Он катает меня в машине. Ездим за Москву. Иногда берем с собой лыжи. Ходим по лесу. Потом завтракаем.
- Пьем коньяк, - добавил Евдокимов, - фотографируемся…
- Нет, после того как у него были неприятности, он теперь мало снимает, - сказала Галина. - Он теперь увлекается радио…
- То есть как это «увлекается радио»? - заинтересовался Евдокимов. - Слушаете передачи?
- Нет, он любитель-коротковолновик, - объяснила Галина. - У него в машине приемник, и он говорит, что в отдалении от Москвы помех гораздо меньше.
- А куда вы ездите? - спросил Евдокимов.
- Чаще всего вдоль Курской дороги, - сказала Галина. - Там удивительная природа.
- Станция Льговская? - быстро спросил Евдокимов. - Деревня Тучково?
- А вы откуда знаете? - удивилась Галина. - Вы что, следите за мной?
- За кем же мне еще следить? - насмешливо сказал Евдокимов. - Я же в вас влюблен!
- А может быть, вы и в самом деле меня ревнуете? - спросила Галина, впадая вдруг в прежний тон и прищуривая глаза.
- Перестаньте ломаться, я уже сказал! - одернул ее Евдокимов. - Говорите: часто вы туда ездите?
- Ну, это зависит от того, как складываются у Эджвуда дела, - объяснила Галина. - По вторникам обязательно, во вторник у него выходной.
- И в этот вторник он тоже собирался ехать с вами за город? - осведомился Евдокимов.
- Разумеется, - сказала Галина.
- И вы будете ходить на лыжах? - спросил Евдокимов.
- Если я захочу, - сказала Галина и повторила: - Если захочу.
- Так вы захотите. Понятно?
- Нет. Почему это я захочу?
- Потому что так нужно, - наставительно пояснил Евдокимов. - Вы поедете с ним за город, пойдете на лыжах, уйдете как можно дальше от машины…
Он испытующе посмотрел на Галину.
- Вам действительно отец дороже этого Эджвуда? - серьезно спросил он.
- Ну как вы можете об этом спрашивать! - воскликнула Галина. - Отец - и какой-то…
Она не нашла подходящего слова.
- Так вот, - сказал Евдокимов. - Уйдите подальше от машины и любыми средствами задержите Эджвуда около себя.
Галина с интересом посмотрела на Евдокимова.
- Это очень важно? - спросила она, обретая прежнюю самоуверенность.
- Да, - сказал он. - Очень. Захватите с собой часы. От пяти до шести вы и Эджвуд должны находиться далеко от машины. Обманите его, сделайте вид, что повредили себе ногу, но сумейте задержать. Это будет для вас проверкой, мы увидим, действительно ли вы дочь своего отца.
- Для этого мне не понадобится ломать себе ноги, - самоуверенно сказала Галина. - Увидите!
- Увидим, - сказал Евдокимов. - Помните, во вторник от пяти до шести, и смотрите, не вызовите в своем друге каких-либо подозрений, иначе нам обоим с вами несдобровать.
ЗАГОРОДНАЯ ПРОГУЛКА
Эджвуд свернул на проселочную дорогу на семьдесят третьем километре.
Он выехал из Москвы вдвоем с Галиной в полдень. Эджвуд сам вел машину, Галина сидела рядом. Оба были в лыжных костюмах. Погребец с провизией лежал на заднем сиденье. Лыжи были укреплены сверху, там было устроено для этого особое приспособление.
В лесу было тихо. Зима стояла мягкая, с частыми оттепелями. Снег на ветвях таял, к вечеру начинал дуть северный ветерок, подмораживало, ветви покрывались ледяной коркой. Деревья казались хрупкими, сказочными. Ели, не часто попадавшиеся между берез, походили на каких-то мохнатых чудовищ. Воздух был свежий и резкий.
Километрах в четырех от шоссе, там, где проселок разветвлялся и один из его рукавов углублялся в самую чащу, Эджвуд остановился.
- Здесь, - сказал он. - Мне здесь нравится, а вам?
- Все равно, - сказала Галина. - В лесу везде хорошо.
- Будем немножко завтракать? - спросил Эджвуд.
- Я не проголодалась, - сказала Галина.
- Нет, будем немножко есть, - сказал Эджвуд.
Он достал из погребца несколько сандвичей, приготовленных одним из трех его лакеев, и налил коньяку в две серебряные стопки.
- Прошу! - пригласил он Галину картинным жестом. - Маленький аперитив перед прогулкой.
Он выпил, и Галина тоже выпила, хотя она не любила коньяк. Эджвуд принялся смачно жевать свои бутерброды, почти все бутерброды съел он один. Потом взял Галину за руку.
- Поцелуйте меня, - сказал он. - Это будет самый восхитительный десерт!
- Я не хочу, - сказала Галина и позволила себя поцеловать.
Роберт стал ей противен, но она не могла сорвать прогулку. Раньше она почему-то не замечала его пошлости.
- Зимний романс! «And whispering: «I will never ne’er consent», - consented» [1] , - воскликнул он на своем родном языке, удовлетворенно смеясь. - Вы поступаете совсем так, как писал Байрон!
Он швырнул в снег остатки пищи, убрал стопки и принялся отвязывать лыжи.
- Отлично, - сказал он самому себе.
- Что «отлично»? - спросила Галина.
- Все, - сказал Эджвуд и протянул Галине лыжи. - Надевайте, дорогая, будем делать небольшую тренировку.
Он встал перед Галиной на колени и подтянул ремни на ее лыжах.
- Сегодня вы меня не догоните! - воскликнула Галина. Она любила подразнить.
- Я даю вам десять минут форы! - серьезно крикнул он ей вслед и посмотрел на часы.
Он честно выждал десять минут и побежал по лыжне, проложенной Галиной.
Галина мчалась сломя голову. Вниз с холма, вверх, опять вниз… Легкий резковатый ветерок дул ей в лицо, румянил щеки, играл прядкой волос, выбившейся из-под синей вязаной шапочки. Ей хотелось, чтобы этот развязный и самодовольный тип не в силах был ее догнать… Она палками отталкивалась от наста и неслась.