— Да кому и зачем меня убивать? — Она хотела рассмеяться, но не смогла.
— Так актрис убили. А вы здесь самая красивая, — искренне сказала горничная. — Вдруг этот убивец за вами будет охотиться? Уходить вам отсюда надо, вот что!
— Ну, знаешь… — Холодная пожала плечами, — из-за глупых сплетен отказаться от такой роли — это было бы просто смешно!
— А если вас убьют? Что вы тогда делать будете? — спросила горничная вполне серьезно.
— Вот что, никто меня не убьет, — актриса старалась говорить твердо. — В местах, где бывает много разных людей, всегда происходят различные случаи. И кого-то убивают. Как в каждой гостинице, как в каждом доме. Но это же не значит, что случаи, которые были давно и не имеют никакого отношения к моей сегодняшней жизни, могут касаться меня. Я благодарна тебе за рассказ. Но ко мне все это не имеет никакого отношения.
— Ну, как знаете, — горничная пожала плечами, — только тут все о таком говорят, как вы приехали.
— Это сплетни, не больше.
Но, несмотря на свой тон, Вера не испытывала той уверенности, которую пыталась изобразить внешне. На душе ее вдруг стало тоскливо, пасмурно, как бывает самым грозовым днем. Приказав себе больше не думать о глупостях, актриса вышла из гримерки.
— Мотор! Начали! — И в этот раз все с каким-то особым трепетом восприняли привычное урчание камеры. Люди толпились в дверях съемочного павильона. С каждой минутой их становилось все больше и больше. И даже охранники, студийные работники, призванные следить за порядком и специально назначенные для этой цели Харитоновым, поддались общему настроению, забыв обо всем.
Никто так и не понял, как это произошло. Магия распространилась по воздуху, как волна удивительного, редкого аромата, заставляя каждое сердце биться чаще, зачарованно глядя на съемки в павильоне.
Изящный поворот головы, взмах ресниц, изысканный жест, томное движение плечом — и вот толпа замерла и как по мановению волшебной палочки превратилась в обитателей заколдованного королевства, где нет ничего, кроме магии феи, ничего, кроме пьянящих чар, заставляющих на какой-то отрывок жизни навсегда уйти из окружающей реальности, погружаясь в другой мир. В мир волшебной королевы, пришедшей из восхитительной сказки.
Магия преображала. И если балерину Беликову волшебная камера превратила в уродливое чудовище, то женщину, которая творила сейчас волшебство на съемочной площадке, сделала не просто королевой, а каким-то сверхъестественным существом.
Никто не думал, что можно так играть. В каждом жесте актрисы, в каждом повороте ее головы было какое-то волшебство, заставляющее забыть о печальной реальности и погрузиться в выдуманный мир из совершенно другого века, где приближалась к своему страшному концу княжна.
Актриса буквально принуждала смотреть на себя, и никто не мог понять, как она это делает. Но было в ней что-то особенное, заставляющее подчиниться безмолвному приказу — приказу войти в искусственный мир, полный нежности и любви.
Холодная была профессионалом высшего класса, и те, кто работал в кино долгое время, не мог не оценить точности ее жестов и умелых поворотов — важной части четкой работы с камерой. Она знала, с какой стороны лучше падает свет, освещающий ее лицо, как стать так, чтобы тени ярких ламп удлиняли ее ресницы. Она двигалась точно, словно по четко размеренной схеме, так, чтобы камера могла следовать за каждым ее движением, и при этом творила мир, полный восхитительной любви.
Есть особые люди, призванные вызывать любовь и нежность с первого взгляда, люди, призванные служить красоте. Они творят красоту в самые темные времена, словно пытаясь объяснить, что нет ничего важнее любви и всепоглощающей нежности, от которых чище и лучше становится человеческое сердце. В таком сердце, открытом для красоты и любви, нет места страху, агрессии, крови, нет места войне.
Именно этим великим даром — даром вызывать любовь и очищать человеческие сердца — и обладала женщина, которая находилась в тот миг на съемочной площадке павильона кинофабрики. И магия ее, волшебная магия возвышенного, прекрасного мира, заставила замереть на месте, превратиться в соляной столб наблюдавшую за нею толпу.
Среди этих людей, стоявших в дверях съемочного павильона, была и Таня, которая приехала в тот день на кинофабрику. Она не снималась в новом фильме про княжну Тараканову, но как актриса-статистка, часто занятая в фильмах, имела специальный пропуск с печатью от дирекции кинофабрики, по которому могла пройти в съемочный павильон. Зная, что в тот день предстоит достаточно много съемок, Таня не удержалась от искушения прийти взглянуть на великую актрису, тем более, что сама она не пропустила ни одного фильма с участием Веры Холодной. Как и всем, Тане необычайно любопытно было взглянуть на кинозвезду в жизни.
И, стоя в толпе, наблюдая за любовной сценой в исполнении актрисы, Таня чувствовала, как у нее щиплют глаза. Княжна ссорилась со своим любовником, который (по измененному, отличающемуся от романа сценарию) должен был впоследствии ее предать. Любовник, которого играл Петр Инсаров, вел себя как последний негодяй (Инсаров вообще вызывал у Тани отрицательные эмоции, и она не могла нарадоваться, что актер так соответствует своему персонажу). Княжна — Вера Холодная — была сама нежность и кротость. Заламывая руки, она тянулась к нему, пытаясь удержать его тем отчаянием, которое выражали ее прекрасные глаза. Хрупкое сердце несчастной княжны разбивал негодяй-любовник, и у Тани вдруг тоже разболелось сердце.
Эта сцена чрезвычайно поразила ее. Как никто другой, Таня знала, как больно, когда тебя жестоко отвергают и предают из-за тупой, упрямой непреклонности, не желая считаться с твоим израненным сердцем. Перед ее глазами стояла та страшная, холодная ночь, когда, узнав правду о том, что она состоит в банде, любимый человек жестоко отверг ее, буквально оставив умирать на снегу.
И теперь сердце разбивалось не у княжны — оно разбивалось у Тани.
Став бандиткой и воровкой, пусть даже не по своей собственной воле, она заглушила в себе все человеческие чувства, специально заставляя превратиться свое сердце в бесчувственный кусок льда. Иначе было просто не выжить. Она не имела права на эмоции: на сострадание, милосердие, душевную боль…
И вот теперь, наблюдая за невероятной сценой, затронувшей в ее душе самые потаенные чувства, Таня вдруг почувствовала, как в душе ее что-то дрогнуло и стала таять жесткая, панцирем покрывшая сердце, непробиваемая корка льда.
Это было невероятно, необъяснимо! Она смахнула слезы рукой. И, вся дрожа, быстро, незаметно для окружающих, вышла из съемочного павильона.
В съемках объявили перерыв, народ разошелся. Петр Инсаров галантно поцеловал руку партнерше:
— Вера, вы были великолепны. Как всегда!
— Да, благодарю… — рассеянно отозвалась Холодная, но было видно, что мысли ее витают далеко, а глаза рассеянно блуждают по сторонам.
— Что-то случилось? — Инсаров был тонким физиономистом. — Вас что-то тревожит?
— Да, вы правы, — она вздохнула, — видите ли, тут произошла такая досадная неприятность. Я, право, не знаю, как об этом сказать.
— Скажите, как есть. Может, я помогу, — Инсаров хотел выступить надежным другом, хотя всегда действовал исключительно в своих интересах.
— Я потеряла кольцо. Мое любимое кольцо с большим ярко-синим сапфиром. — Глаза актрисы выражали неприкрытую печаль. — Помню, я сняла его на минутку здесь, на съемочной площадке, чтобы набросить меховую накидку… Потом отвлеклась… А теперь его нет.
— Золотое кольцо? — Брови Инсарова поползли вверх. — С настоящим сапфиром?
— Ну конечно, золотое, с настоящим.
— Вера, как можно быть такой беспечной! Это же Одесса, столица воров, — Инсаров укоризненно покачал головой. — Вашему кольцу, как здесь говорят, уже сделали ноги. Необходимо сказать Харитонову. Пусть всех здесь обыщут.
— Да что вы! — Холодная перепугалась не на шутку. — Начинать съемки с такого скандала? Я не могу! И потом, может, оно просто упало на пол, закатилось в щель. Сразу кого-то подозревать — нет, что вы!
— Давайте поищем, — наплевав на съемочный костюм, Инсаров опустился на колени и стал ползать по полу, — нет никакого кольца. Да и щелей здесь нет. Все на виду, негде спрятаться или спрятать.
— Ладно, бог с ним, — актриса снова вздохнула. — Спасибо вам, Петр. И прошу вас, никому не говорите! Я не хочу причинять людям неприятности.
— А вот это вы зря, — Инсаров нахмурился, — здесь завелся вор, а вора нужно наказать. Вы не первая, кого ограбили на этой кинофабрике. Я слышал про украденные алмазы. А про убийства знаете и вы. Горничная наверняка вам рассказала. Вас уже грабили на балу, так что вы в курсе, где именно находитесь. И это неправильно — молчать, если у вас что-то украли.
— Я все-таки промолчу, — Холодная решительно сжала губы. — Я не думаю, что ворами становятся от хорошей жизни. Может, это женщина, и ей нечем кормить детей. Время это страшное. Бог с ним, с кольцом. Меня без него не убудет, а носить сапфиры, когда люди умирают от голода, — непозволительная роскошь! Так что больше не будем об этом говорить.
И она решительно направилась в свою гримерку. Горничная шла следом. Вера остановилась, чтобы поправить вечно спадающую накидку, горничная опередила ее и открыла в гримерку дверь.
Войдя первой, она вдруг громко вскрикнула:
— Посмотрите, мадам!
На полу, на светлой доске пола, недалеко от двери, лежало кольцо. В свете, падающем из окна напротив, ярко блестел синий сапфир.
— Это же мое кольцо! — Вера радостно бросилась к драгоценной находке, надела кольцо на руку и вдруг нахмурилась: — Но я не понимаю, как оно оказалось здесь… Я отчетливо помню, что сняла его на съемочной площадке. И вот теперь здесь…
— Вернули, мадам, — горничная обладала быстрым умом и хорошо успела сориентироваться в окружающей обстановке, — вор вернул. Вы сегодня так играли, мадам, что у вора сердце екнуло. Вот он и вернул.