— Разве такое возможно? — Лицо актрисы выражало бесконечное удивление.
— А колье с бала? — напомнила горничная, бывшая в курсе всех событий. — Его же этот вернул… Как его… Мишка Япончик! И вот сейчас тоже, похоже, его работа.
— Разве здесь есть люди этого Япончика?
— Они повсюду. Он же над всеми ворами здесь главный, — горничная говорила уверенно, — его работа, помяните мое слово. Он это. Точно говорю.
Кутаясь в темную шаль, Таня быстро шла между запертых дач по Малофонтанской дороге, удаляясь от кинофабрики. Съемки затянулись допоздна. Ее каблучки громко стучали по камням. Поравнявшись с желтым дачным особняком в мавританском стиле, она свернула в едва заметный переулок. Там стояла сплошная темень — хоть глаз выколи! Услышав вдали конское ржание, Таня ускорила шаг.
В пролетке ее ждали Котька-Рыбак и Хрящ, который был за кучера и, поджидая Таню, нетерпеливо вертел головой.
— Принесла за чего? — Котька-Рыбак уставился на Таню, когда она села в пролетку, и та быстро покатила по разбитой дороге дачного переулка. — Народ гутарит — ты кольцо сфинтила. Принесла?
— Не принесла. На фабрике фараоны, — Таня говорила быстро, отрывисто, не глядя на Котьку-Рыбака. — Взять при фараонах — оно мне надо? Кольцо того не стоило!
— Так там же цаца эта московская, вся бриллиантами засыпанная! — злился Котька-Рыбак. — Кинодива хренова, вся в камнях, как у меня чирьи на жопе! И у нее ничего не взять?!
— Сказано тебе — не взяла! Отлезь!
— Ну, Алмазная, нарвешься… — засопел Котька, но тут раздался резкий голос Хряща:
— Засохни, швицер, пока язык за ушами не оказался! Сказано тебе — фараоны!
Пролетка быстро и уверенно катила в темноту.
Глава 9
Концерт в театре «Гротеск». Первая встреча королевы экрана и короля воров. Страшная новость — сплетня о любовнике Соньки Блюхер. Новый владелец кабаре
Театр был полон — потому что был безопасен. И, узнав, что в зале будет безопасно, публика валом валила на концерт. Все билеты были раскуплены заранее — недели за две. Были куплены даже дешевые стоячие места в проходах, и театр «Гротеск» не знал такого аншлага в лучшие свои времена.
И дело было не только в том, что там должен был состояться первый в Одессе концерт королевы экрана Веры Холодной, а в том, что безопасность в зале обеспечивало личное присутствие Японца, и слухи об этом со скоростью света распространились по одесскому сарафанному радио.
Когда узнали, что лучшая ложа театра закуплена специально для Японца и его людей, в городе словно пронесся вздох облегчения, и состоятельная публика бросилась скупать билеты на концерт.
Личное присутствие в зале Японца означало гарантированную безопасность. Все знали: Мишка никому не позволит грабить место, где находится сам. А раз так, можно вздохнуть спокойно и наслаждаться концертом.
Повальные грабежи были карой Одессы, и жители города самых разных сословий уже давно стонали от этого кошмара, который подстерегал их в самых неожиданных местах. Никто не знал, где, в каком переулке и заведении ждет его алчная рука бандита, способного забрать что угодно — начиная от золотых украшений и заканчивая дешевыми часами или постельным бельем, которое сохнет во дворе.
Страшные времена способствовали тому, что грабежи «опростились» — то есть теперь забирали не только ценные вещи, но и абсолютно все, даже дешевые предметы обихода или одежды, на которые в прошлые времена не посмотрел бы ни один бандит. Одесситы избегали выходить на улицы в темное время суток. А выходя из дома, старались одеваться попроще.
Если массовые мероприятия еще худо-бедно, но пытались охранять, то на улицах с наступлением темноты не было вообще никакой охраны, и люди старались возвращаться группами, чтобы не было страшно. Одесса была наводнена оружием, и состоятельные жители стали покупать оружие и себе — чтобы отстреливаться от бандитов. И действительно, не один бандит и налетчик погиб от пули, выпущенной в него жертвой.
Но подобная мера помогла мало. Да, оружие придавало грабежам остроты, но не прекратило их. Тем более, что матерые уголовники с Молдаванки, впитавшие грабежи и разбой с молоком матери, гораздо лучше обращались с оружием, чем почтенные буржуа, которые и стрелять-то толком не умели, и не успевали просто выхватить пистолет.
Совсем другое дело в вопросе безопасности — личное присутствие Японца. Оно обеспечивало гарантию порядка, а потому одесситы с облегчением выдохнули.
Уже к концу лета 1918 года Мишка Япончик, самый знаменитый житель Одессы, сосредоточил в своих руках огромную власть над городскими предместьями и над всеми районами города. Центром его царства была Молдаванка, и в его криминальной армии насчитывалось до 20 тысяч уголовников.
После гибели Акулы, вздумавшего с ним соперничать за власть над Одессой, другие авторитеты присмирели и согласились не только платить Японцу дань, но и работать под его началом. Таким образом, он стал некоронованным королем города, в котором не существовало единой и твердой власти, и впервые в истории Одессы объединил весь уголовный мир.
Контроль над ворами, спекулянтами, проститутками, шулерами, валютчиками и аферистами всех мастей приносил не только большую славу, но и огромные деньги, которые оседали в руках Японца.
Что касается полиции, которую пытались создать многочисленные городские власти, то с первого же дня она была полностью куплена и запугана Японцем. Чтобы справиться с бандитами, не хватало ни людей, ни оружия, а потому вся полиция попросту махнула на действия Японца рукой, предпочитая не вмешиваться.
Это открыло широкое поле деятельности для банды Мишки. Отныне никто не смел тронуть контролируемые им предместья, с которых он получал основную дань. Безнаказанность привела к тому, что грабежи в Одессе стали массовыми. Японец был единственным человеком, который мог вмешаться и остановить разыгравшуюся волну насилия, однако он предпочитал не вмешиваться. Ну а если же он вмешивался в ситуацию, то никто не смел пойти против воли короля. Авторитет Мишки и власть его людей казались делом незыблемым.
Надо сказать, что присутствие Японца на концерте было странным — до того момента никто не наблюдал в нем особой любви к искусству. Этот концерт был исключением, а потому вызывал еще больший интерес.
Помещение театра «Гротеск» было камерным, небольшим. В зале было достаточно уютно, и, в отличие от остальных театров Одессы, здесь зрители могли чувствовать себя как дома. Можно было даже расхаживать по залу, можно было подходить к ложам сбоку от основного зала. Красиво задрапированные бордовым бархатом, они располагались исключительно в первом ярусе, так как у маленького, камерного театра не было ни амфитеатра, ни балкона.
Одну из таких лож, особенно красиво украшенную, и занял Мишка со своими людьми (то есть с неизменными телохранителями — Гариком и Майорчиком). И почти весь зал откровенно глазел на знаменитого короля.
В ложе Японец появился вовремя, вооруженный изящным театральным биноклем. Он опустился в бархатное кресло и велел подать бутылку лучшего французского шампанского из буфета.
Официанты словно летали по воздуху, и буквально через несколько минут на накрытом кружевной скатертью столике появилась запотевшая бутылка и фрукты, а золотистый напиток был разлит по бокалам. Концерт начался.
Программа была построена интересно. Знаменитые актеры — Вера Холодная и ее партнер по фильму Петр Инсаров — разыгрывали маленькие забавные сценки-скетчи и исполняли модные романсы, которые были в то время у всех на слуху. Концерт шел живо, весело. Грустные номера чередовались со смешными, а лирические романсы — с веселыми модными песенками из кафе-шантанов и кабаре, и публика аплодировала, не жалея сил.
Японец не отрывал глаз от сцены. Он забыл про шампанское, забыл про окружавших его людей. В середине концерта в ложе появился еще один его личный адъютант (приближенный не так давно и не такой доверенный, как Гарик и Майорчик) — Моня Шор, молодой человек с хитрыми, проницательными глазами и невероятными математическими способностями, которые, к недовольству Тучи, он часто демонстрировал.
Поговаривали, что при царском режиме Моня Шор служил в полиции, но был изгнан оттуда за взятки, причем обнаглел он до такой степени, что были поражены даже видавшие виды полицейские, изначально привыкшие договариваться с ворами.
Моня появился в ложе с объемным портфелем, который держал в руках, прижимая к животу.
— Принес? — Японец не отрывал глаз от сцены, не обернулся на звук открывшейся двери, но, тем не менее, отлично знал, кто появился в ложе. Поговаривали, что инстинкт самосохранения и чутье были развиты у него, как у волка.
— Вот, — Шор положил перед Японцем набитый портфель, — вся сумма плюс штраф за два месяца. Все заплатил, как миленький, и не пикнул даже.
— Хорошо, — и Гарик, уловив едва заметный жест Японца, убрал портфель.
— А изумрудное колье и серьги ваши я в лавке у этого Циммермана видел, — вдруг выпалил Моня в спину Мишки, — он снова их продает.
— Что ты сказал? — Японец обернулся, и от молнии, сверкнувшей в его раскосых глазах, Шор попятился.
— Колье с изумрудами… говорю, — голос Мони дрогнул от страха, — то самое… Шо вы вернули этой актриске…
— Майорчик? — Японец вскинул глаза.
— Вернула она его, — быстро выпалил Майорчик, — я давно хотел тебе сказать. Брать не захотела. Не возьму, говорит. И точка. Артистка. Что уж тут поделаешь? Вздорный характер. Все они такие.
— Майорчик, заткнись, — Японец снова повернулся к сцене. Гарик и Моня переглянулись. Шор быстро зашептал:
— Чего это он, а?
Гарик ответил одним из характерных жестов (мол, кто ж его разберет, но лучше и не спрашивать), благодаря которым одесские бандиты отличались от бандитов всего остального мира. В этом жесте был и юмор, и объемность, и глубинный философский смысл. И актерская игра той степени уникальности, которая не встречалась ни на одной сцене мира.