Селезнева взяла бумажку, пробежала глазами по строчкам и удивилась.
– Так это же наша группа, из музыкального училища. Где вы это взяли?
– Помните этих людей?
– Конечно, очень хорошо.
– Можете рассказать о них?
– Из милиции, да? – спросила Инна, ловко выбираясь из грузовика. – Ищете кого?
Не дожидаясь ответа, она выхватила из моих рук ботинок и поставила на стеллаж.
– Не берите это говно, месяц только проносите, жуткая дрянь. Если вам и правда зимние ботинки нужны, ступайте в двенадцатый контейнер, там Ленвест продают. Не смущайтесь, что в России шьют, отлично делают, кожа натуральная…
– Где тут поговорить можно? – спросил я, невольно вздрагивая от холода.
Инна заметила это движение.
– В моем грузовике околеем, пошли в кафе.
И, не дожидаясь моего ответа, закричала:
– Ленка!
Из соседнего автомобиля высунулась девчонка.
– Чего?
– Не буду запирать, присмотри за товаром.
– А ты куда?
– Пойду горяченького проглочу.
– Ступай себе, – разрешила Лена, – все равно народ не идет.
Инна провела меня в небольшое кафе и спросила:
– Сосиски будете?
– Нет, спасибо, – быстро сказал я, – просто кофе. Да вы садитесь, сейчас принесу. Что вам взять?
– А все равно, лишь бы горячее, – отмахнулась Инна, – надо же, какой холод стоит!
Я подождал, пока она проглотит две сардельки, густо обмазанные горчицей, и поинтересовался:
– Как же вы на рынок попали? Вроде музыкант.
Селезнева грустно улыбнулась:
– Ну, предположим, Аллы Пугачевой из меня не вышло. Закончила училище и пела в ансамбле «Свежий ветер», слышали про такой?
– Нет, – ответил я и быстро добавил: – Я плохо знаю эстраду.
– Не старайтесь, – ухмыльнулась Инна, – его и специалисты не знали. Мотались по провинции, лабухали в коровниках. Потом вся дрянь с перестройкой завертелась, затем возраст начал подпирать. В тридцать пять уже трудно спать в автобусах и по восемь часов глотку драть. Пошла в музыкальную школу, преподавала пару лет за гроши. До-ре-ми-фа-соль, кошка слопала фасоль. Обнищала совсем, обносилась, а тут подружка предложила на рынок пойти, вот и стою. Да здесь полно людей с образованием, даже кандидаты наук есть, а возле ворот мужик шарфами торгует, так тот вообще профессор.
– У ваших согруппников как дела шли?
Инна опять развернула листок.
– Лара Федотова замуж вышла, дочку родила, на сцене не работала. Да ей незачем, у нее муж крупный бизнесмен, деньги рекой текут. Неля Малышева спилась совсем. Мы в прошлом году собирались вместе, училище юбилей праздновало, ну и пригласили всех. Неля явилась в лохмотьях, прямо бомжиха, лучше бы совсем не приходила. Анастас Рогозин процветает, газета у него очень популярная, тираж большой. Феоктистова Майя и Сергеева Женя давно за границей, уехали в Израиль. Где они сейчас, не знаю. Катя Ярцева в школе преподает…
– А Оля Родионова? – спросил я.
– Олечка давно погибла, – вздохнула Инна, – мы на последнем курсе были, когда она в автомобильную аварию попала. Это была первая смерть среди наших. Все так горевали!
– Говорят, она ждала ребенка?
– Это-то самое ужасное, – отозвалась Селезнева. – Девочка осталась жива, а Олька скончалась.
– Почему?
– Никаких подробностей я не знаю. Мы хоть и учились вместе, но не дружили. Нет, поймите правильно, в коридорах общались, в столовую ходили, на вечера отдыха, но в гостях друг у друга не бывали. Родионова с Женей Сергеевой дружила, с Малышевой и с Ларой Федотовой. Вечно они шушукались, что-то придумывали, занятия прогуливали. А меня не любили.
– Почему?
– Старостой меня назначили за хорошую учебу и дисциплинированное поведение. Приходилось в журнале отмечать отсутствующих. Ларка пару раз подкатывалась и просила так сладенько: «Инночка, не пиши ничего про нас». А как же не писать? Мне потом нагоняй. Вот они и перестали со мной дружить.
– Вы недавно собирались все вместе?
– Да, на юбилей училища.
– Все были?
– Нет, нет. Сергеева и Феоктистова отсутствовали.
– А Малышева с Федотовой?
– Притопали. Одна в рванье, другая в бриллиантах.
– Телефонами, случайно, не обменивались?
– А как же.
– Дайте мне их координаты.
– Что случилось-то? – наконец догадалась поинтересоваться Инна.
– Служебная необходимость, – загадочно ответил я. – Впрочем, если не хотите помочь, уточню по своим каналам.
– Какой же тут секрет, – вздохнула Инна, – книжка у меня в автомобиле лежит.
Мы вернулись к грузовику, и я получил необходимые сведения.
– Ларке можно прямо сейчас звонить, – напутствовала меня Инна, – она ничегочешьки не делает, дома телик глядит, а Неля, наверное, пьяная валяется.
Я вернулся к своей машине и позвонил Федотовой.
– Алло? – пропел девичий голос.
– Можно Ларису?
– Мама, тебя! – заорала девушка.
Через секунду снова послышалось: «Алло», – произнесенное точь-в-точь таким же юным голосом.
– Вы Лариса?
– Да.
– Простите за беспокойство, имя Оли Родионовой вам знакомо? Вы еще учились…
– Я великолепно помню Олю, – перебила меня женщина, – только она давно умерла. А в чем дело?
– Мать Родионовой хочет найти отца Риты.
– Ничего не понимаю! – воскликнула Лариса.
Я принялся довольно путано объяснять суть вопроса.
– Ладно, – смилостивилась собеседница, – чего по телефону разговаривать, лучше приезжайте ко мне, пишите адрес.
Примерно через час я входил в подъезд высокого дома из красного кирпича. Элитная постройка, как теперь выражаются. Вот только место для здания, на мой взгляд, выбрано неудачно. Шикарные окна, большие, с зеркальными стеклами, смотрели прямо на шоссе, а в двух шагах от дома шумел огромный рынок. Но подъезд впечатлял, даже пугал. Когда-то подобный эффект использовали зодчие в Испании, во времена инквизиции. Огромные мрачные соборы должны были подавлять человека, пришедшего на службу, лишний раз напоминать о его ничтожности перед богом.
Наверное, архитектор, проектировавший подъезд дома, вовсе не желал достигнуть подобного эффекта, но я почувствовал себя неуютно в почти сорокаметровом пространстве, застеленном коврами, завешанном картинами и заставленном горшками то ли с настоящими, то ли с искусственными цветами.
– Вы к кому? – поинтересовался охранник.
– К Федотовым, в сто двадцатую.
– Присядьте на минуту, – вежливо указал секьюрити на кресло.
Увидав, что я покорно выполнил указание, охранник позвонил в квартиру, выясняя, сказал ли гость правду. Поняв, что Федотова ждет меня, парень без тени улыбки произнес:
– Пятнадцатый этаж.
Не сказав ему «спасибо», я вознесся вверх и увидел, что дверь нужной квартиры открыта, а на пороге стоит стройная девушка. Ожидая, что она сейчас крикнет: «Мам, к тебе пришли», – я шагнул в ее сторону и услышал вопрос.
– Это вы хотели узнать об Оле Родионовой?
– Вы Лариса Федотова? – глупо удивился я.
– Да, – спокойно пояснила девушка, – входите, раздевайтесь и объясните что к чему. Честно говоря, я ничего не поняла из ваших слов, сказанных по телефону.
Я начал стаскивать куртку, затем ботинки. В голове быстро крутились цифры. Дочери моей хозяйки в этом году должно было исполниться сорок. Значит, стоящей передо мной даме примерно столько же, ну на год меньше, предположим. Но как она выглядит!
Правда, когда Лариса проводила меня в гостиную, стало понятно, что ей уже исполнилось тридцать. Легкие морщинки, «гусиные лапки», бежали от уголков глаз к вискам. Но шея была свежая, грудь упругая, а талию я сумел бы обхватить двумя пальцами. Ей можно лишь с натяжкой дать тридцать лет, но сорок – никогда.
– Слушаю, – улыбнулась Лариса и села на стильное кресло.
Я отметил, что она не развалилась на удобном сиденье, а аккуратно скрестила ноги.
– Мать Ольги Родионовой, Элеонора, обеспеченная дама, – начал я подробный рассказ.
Суть его сводилась к одной, очень простой вещи. Нора чувствует себя плохо, находится в больнице, в реанимации. Возраст уже не юный, в голову закрадываются мысли о смерти. Нора боится, что после ее кончины внучка Рита не сумеет справиться с завещанным ей огромным богатством. Поэтому очень хочет отыскать отца девочки. Ему, наверное, около сорока лет, и, если он человек достойный, пусть даже имеет семью и других детей, Элеонора сделает его опекуном.
– Ну а я тут при чем? – спокойно спросила Лариса.
– Ольга дружила с вами.
– Почему вы так решили?
– Мне ваш телефон дала Инна Селезнева.
– А, ябеда, – фыркнула Лариса. – Наша Инночка всегда все про всех знала, только неточно. Отвратительная особа была. Вечно носилась с тетрадкой, всех отмечала, какие-то замечания записывала, наушничала в деканате. Ее терпеть не могли. Все она вам наврала, не дружили мы с Ольгой, так просто общались. Встречались на занятиях. Привет, привет – и разбежались. Если она кому про свою личную жизнь рассказывала, то не мне.
– И вы не знали про беременность?
Лариса рассмеялась:
– Конечно, знала, разве такой живот скроешь! Только никогда не спрашивала, естественно, об отце ребенка. Да и неинтересно было. Я как раз, когда она погибла, замуж собиралась. Жалко, естественно, девушку, даже на похороны сходила.
– А с кем дружила Оля?
– С Женей Сергеевой, – спокойно ответила Лариса.
– Телефончик не подскажете?
– Увы, – покачала головой дама, – Женька очень давно укатила в Израиловку, никаких координат никому не оставила. Впрочем, поговаривали, что она перебралась то ли в Америку, то ли в Германию.
– Жа-аль, – протянул я, – просто очень жаль.
– Не расстраивайтесь, – улыбнулась Лариса, – Родионова очень скрытной была, думаю, что даже лучшей подруге ничего не рассказала. Так что не ищите. А матери Оли просто посоветуйте найти порядочного приятеля в качестве опекуна.
– Ладно, – сказал я, – поеду теперь к Неле.
– К кому? – спросила Лариса.