живет.
Я сел в «Жигули» и расстроился. Находился в двух шагах от разгадки, и все, конец. Надо же случиться такому, может, вообще бросить это дело? В конце концов, кому какое дело, кто убил Риту… или Раю… Так кто попал под машину, Рита? Рая? И где оставшаяся в живых? Или погибли обе? Почему? Если девочек хотели просто поменять, зачем убивать обеих? Ну уж нет! Я стукнул кулаком по рулю. Вот что, разлюбезный Иван Павлович, вновь раскиселился, растекся лужей. Нечего ныть, работай. Внезапно в голове пронеслось: «Никогда не сдавайся». После неудачного покушения на ее жизнь, Нора повесила в спальне плакат: «Никогда не сдавайся».
– Только начну впадать в тоску, – объяснила она, – гляну на лозунг, и все, опять готова к жизненным битвам.
Я посидел в машине, а потом отправился в Воропаево. Железный петух-флюгер на калитке! Будем надеяться, что он еще вертится там с жутким скрипом.
Нынешняя зима намела горы снега. Даже в Москве высятся многометровые сугробы, а за городом вообще не проехать. На шоссе еще кое-как можно было пробраться, но, когда я повернул возле указателя «Воропаево», несчастный «жигуленок» мигом забуксовал. Пришлось вылезать и оглядывать окрестности. Перед глазами расстилалось девственно-чистое поле, огромный квадрат земли, покрытый снегом, никакого поселка не наблюдалось и в помине. Чуть впереди, если ехать по шоссе, виднелось недостроенное кирпичное здание. Больше никаких признаков жизни, вокруг только деревья.
Я еще раз посмотрел на указатель «Воропаево», потом полез в атлас: может, в области два места с таким названием? Но нет, вот оно, Воропаево, шестьдесят первый километр, да и Веня Глаголев, возивший сюда в тот трагический день Олю Родионову, говорил, что поселок расположен примерно на шестидесятом километре. Наверное, он лежит вон за тем лесом, только как пробраться туда по целине?
Кое-как освободившись из снежного плена, я вырулил на шоссе и доехал до стройки. Похоже, что тут никого нет. Но неожиданно глаз упал на бытовку, и я увидел тоненькую струйку дыма, вьющуюся из трубы. Обрадовавшись, я постучал в вагончик. Высунулся здоровенный красномордый мужик и хриплым голосом осведомился:
– Ищете кого?
– Простите, как проехать в Воропаево?
– Куда?
– В Воропаево.
– Это где же такое?
– Похоже, рядом, там указатель на шоссе.
– Погодите, – велел строитель, – я не местный, ща спрошу у Толика, он тутошний. Эй, Толян, поди сюда.
Появился парень, тоже с обветренным лицом.
– Ну?
– Воропаево знаешь? – спросил первый.
– Ну.
– Вот, человек хочет туда проехать.
Парень засмеялся.
– Зачем вам туда?
– У приятеля там дача, в гости позвал.
– Давно?
– Извините? – не понял я.
– Приглашал небось летом, – хихикал юноша.
– Ну, в общем, да, – осторожно подтвердил я, стараясь сообразить, к чему он ведет.
– Ехайте взад, – веселился паренек.
– Почему?
Строитель обвел рукой пустырь.
– Тута и было Воропаево. Последние дома осенью снесли, а указатель забыли снять.
– Поселок уничтожен, – пробормотал я, глядя на белый, неправдоподобно чистый снег.
– Ага, – кивнул местный житель, – под корень смели. Здесь теперича гольф-клуб делают, элитарное место отдыха.
– А дачники куда делись? – глупо спросил я.
– Кто ж их знает, – пожал плечами собеседник, – деревенским квартиры предложили, у нас, в Михеево, с водой и газом. Они, ясное дело, согласились. В поселке лучше – и магазин, и больница, и баня. А уж как с москвичами договаривались, понятия не имею. Фирма расселяла.
– Спасибо, – сказал я и пошел к машине.
Все, лопнула последняя нитка, потерян единственный след. Железный петух, испугавший скрипом Олю Родионову, ржавеет на помойке, остатки избушки сгорели в огне, а на месте поселка свищет ветер.
Полный разочарования, я покатил в Москву и угодил в гигантскую пробку, невесть почему возникшую на въезде в столицу. Как правило, я не включаю в машине радио, но сегодня отчего-то нажал на кнопку и начал слушать, как тараторит ди-джей. Потом полилась музыка.
Иногда мне в голову приходит идиотская мысль: может, начать писать тексты песен? Это же так элементарно, никто не требует, чтобы в словах был хоть какой-нибудь смысл. Вот сейчас мужчина поет: «О, маленькая девочка со взглядом волчицы, я тоже когда-то был самоубийцей, я тоже лежал в окровавленной ванне и тоже вдыхал дым марихуаны». Ну и как вам это? Мило, не правда ли? Во-первых, в двух строках повторяется слово «тоже», а меня в свое время учили, что этого делать не следует. И потом, если сей приятный юноша лежал в окровавленной ванне, то почему он в конце концов не умер? Вскрытие вен, да еще если тело находится в горячей жидкости, неминуемо ведет к кончине. Хотя о воде в песне нет ни слова. Внезапно мне стало смешно. Неумеренное чтение детективных романов явно повлияло на мой мозг. Еще месяц назад мне бы и в голову не пришло искать логику в этих стихах, и вот, пожалуйста, просто комиссар Мегрэ, а не Ваня Подушкин. Ванна, кровь…
«В аду, – забубнил гнусавый, какой-то мяукающий голос, – в аду-ду-ду буду-ду-ду искать тебя. Только в аду-ду-ду, ты мне позвони из ада-да-да-да. Позвони, позвони…»
От неожиданной мысли, пришедшей вдруг в голову, правая нога нажала на педаль, и «жигуленок» вынесся на перекресток. Мигом раздался свист. Я растерянно притормозил: надо же, проскочил на красный свет, еще хорошо, в аварию не попал. Ад! Звонок из ада! Господи, ведь мне и впрямь звонила Рита, говорила она каким-то странным голосом. Я тогда решил, что это глупая шутка кого-то из недругов Норы. У моей хозяйки, весьма успешно ведущей бизнес, хватает недоброжелателей и завистников…
– Документы попрошу, – произнес суровый голос.
На дороге стоял мордатый гибэдэдэшник, закутанный в теплую куртку с поднятым воротником. Он явно замерз и устал. Я протянул ему права, техпаспорт и машинально сказал вслух:
– Где же этот ад? Вот черт, забыл как он называется!
Сержант оторвался от бумаг и довольно зло поинтересовался:
– Пили?
– Ну что вы, я вообще не слишком люблю спиртное.
– Почему проехали на запрещающий сигнал светофора?
– Бога ради, простите, задумался.
– Ну прощения вам моего не дождаться, – протянул страж дорог, – накажу за разгильдяйство.
Я вытащил пятьдесят рублей. Милиционер окинул взглядом мою дубленку и неожиданно сказал:
– Памперсы семьдесят пять стоят.
– Что? – не понял я. – Вы носите на работе памперсы?
Сержант побагровел:
– Дошуткуетесь сейчас, номера сниму, выручайте их потом. Дочка родила внука, вся зарплата на бумажные подгузники уходит.
Я проникся его ситуацией и выудил из кошелька еще одну голубую бумажку.
– Ехай себе дальше, – разрешил новоявленный дедушка и забурчал: – Каждый издеваться готов. В памперсах на работе! Ты постой здесь цельный день на дороге, с ума съедешь, кругом одни кретины. Стая идиотов за рулем и туча дураков на тротуаре, а ты гляди, чтобы они друг друга не поубивали. Памперсы на работе!
Я поехал дальше. С чего бы сержант так обозлился? По-моему, как раз очень удобно пользоваться таким благом цивилизации. Интересно, он бросает перекресток, чтобы сбегать по нужде? Или терпит, бедолага, всю смену? Во всяком случае, и то, и другое плохо.
Добравшись до дому, я позвонил Роме Качалову.
– Внимательно слушаю вас, – пропел Роман.
– Позови Машку, – попросил я.
– О, Ваняшка, – обрадовался приятель. – Зачем тебе моя спиногрызка понадобилась?
– Хочу консультацию по одному вопросу получить.
– Ха, – рассмеялся Ромка, – так Машка лишь в косметике понимает, только не пугай меня, что решил на старости лет стать «голубым» и хочешь купить помаду, ха-ха-ха.
Я терпеливо ждал, пока Рома успокоится. Он совершенно зря думал, что Машка родится талантливой, умной и послушной. В кого ей такой быть? Ни отец, ни мать девочки не обременены особым талантом. Рома прочитал за всю жизнь полторы книги, а его жена Таня имеет только восемь классов образования. Что же касается послушания, то мы с Романом учились в одном классе, и я хорошо помню, что его родители бегали к директору, как на работу. Ромочка безобразничал и хулиганил, а теперь превратился в зануду и ханжу.
– Манька, – заорал Качалов, – гони сюда, к телефону!
– Скажи, что меня нет! – крикнула дочь.
– Давай, не выеживайся, это Ваня Подушкин.
– Что ему от меня надо? – удивилась девица и схватила трубку: – Здрассте, дядя Ваня.
Я подавил тяжелый вздох. Ничто так не старит, как подобное обращение из уст шестнадцатилетнего подростка. Машка почти догнала меня по росту, у нее вполне сформировавшаяся фигурка и умело накрашенное личико. Я для нее глубокий старец, ей даже в голову не придет посмотреть на меня, как на существо противоположного пола. Первый раз в моей душе зашевелилась грусть об убежавшей молодости. Конечно, я не Николетта, возраста своего никогда не скрывал, кое-где поблескивающей седины не стеснялся, но «дядя Ваня» мне совершенно не нравится, на худой конец пусть бы обратилась Иван Павлович.
– Так в чем дело, дядя Ваня? – повторила Машка.
– Ангел мой, – сказал я, – в Москве есть то ли дискотека, то ли клуб, который молодежь твоего возраста называет адом или преисподней, не знаешь, случайно, его адрес?
– А то! – взвизгнула Машка. – Суперское местечко, прикольное, оттянуться можно со свистом. А вам зачем?
– Хочу сходить отдохнуть, потанцевать, может, с девушкой познакомлюсь, я человек холостой…
Машка закатилась в приступе истерического смеха.
– Ну, дядя Ваня, вы и приколист! Убиться можно! Да вас туда не пустят.
– Почему? Я вполне прилично выгляжу.
– Вот именно поэтому, – веселилась Машка. – Небось в костюмчике собрались, с селедкой на шее?
– Ну, в общем, да, а что, не подойдет?
– Нет, конечно, – ржала собеседница, – там фейс-контроль, и всех, кто на придурков похож, вежливенько так тормозят.
– Погоди, – попросил я, – объясни поподробней. Честно говоря, я всегда считал, что охрана не пускает внутрь плохо одетых людей, а не тех, на ком дорогой пиджак.