Что мне держава теперь? Только в дни удач уповали
Мы на нее… Ты сам ниспошли, кому хочешь, победу.
Но если нет на земле страны, где приют энеадам
45 Даст супруга твоя, — заклинаю обломками Трои,
Дымом пожарищ ее, — дозволь, чтоб из битв невредимым
Вышел Асканий один, дозволь, чтоб хоть внук мне остался.
Пусть мой скитается сын по морям неведомым снова,
Пусть любыми плывет, что укажет Фортуна, путями, —
50 Мальчика только хочу я спасти средь боев беспощадных.
Есть у меня Амафунт, и высокий Пафос, и Кифера,[907]
Есть идалийский чертог; пусть, ни войн, ни славы не зная,
Там проживет он весь век. Прикажи — пусть Авзонию тяжкой
Властью гнетет Карфаген: города тирийцев не встретят
55 Больше преград. Что пользы нам в том, что военной напасти
Тевкры избегли, что путь сквозь огонь проложили аргосский,
Что испытали в морях они опасностей столько,
Если новый Пергам ожидал их в крае латинян?
Разве не лучше бы им поселиться там, где стояла
60 Троя, где пепел ее? Симоент и Ксанф, о родитель,
Им, несчастным, верни и судьбу Илиона троянцам
Снова пытать разреши!» Но в ответ царица Юнона
С яростью ей говорит: «Для чего нарушить молчанье
Ты вынуждаешь меня и тайную боль обнаружить?
65 Кто из богов заставлял и кто из смертных Энея
Вновь войну затевать, враждовать с владыкой Латином?
Знаю, в Италию он по велению рока стремился,
Веря безумным речам Кассандры; но лагерь покинуть
Я ль побудила его и вверить жизнь свою ветру,
70 Войско оставив и стан под началом малого сына?
Мирный народ подстрекать, добиваться с тирренцем союза?
Кто из богов на него наслал беду? Уж не я ли
Властью жестокой моей? Но при чем тут Юнона с Иридой?
Значит, преступно лишь то, что с огнем к новорожденной Трое
75 Рать италийцев спешит и отчизну Турн охраняет,
Внук Пилумна и сын Венилии, славной богини?[908]
Вправе троянцы зато чужие захватывать пашни,
Грабить, вторгаясь в страну латинян с факелом черным,
Вправе невест уводить, выбирая тестя любого,
80 Кротко о мире молить — и оружье вешать на мачтах?[909]
Если могла ты спасти от рук ахейцев Энея,
Воздух пустой и туман под мечи вместо сына подставив,[910]
Если в нимф ты могла корабли превратить — почему же
Права мне не дано помогать моим италийцам?
85 Медлит Эней в неведенье бед, — пусть медлит он дольше!
Есть у тебя и Пафос, и Кифера, и храм Идалийский, —
Город, чреватый войной, и сердца суровые что же
Ты искушаешь? Ужель это я обломки фригийской
Мощи низвергнуть хочу? Кто троянцев предал ахейской
90 Мести? Причиной какой и Европа и Азия были
К брани подвигнуты? Кто разрушил мир похищеньем?
Спарту приступом взять обольстителю я ль помогала,
Я ли оружье дала, вожделеньем взлелеяла войны?
Надобно было тогда за своих опасаться, теперь же
95 Тяжбу не в пору вести и бросать понапрасну упреки».
Так говорила она. Кто одной, кто другой сострадая,
Боги взроптали вокруг. Так порывы первые ветра
Ропщут, встречая в пути преграду рощи, и смутный
Шорох вершин возвещает пловцам приближение бури.
100 Тут всемогущий Отец, верховный мира владыка,
Начал, и, внемля ему, небожители смолкли в чертоге,
В страхе глубины земли и выси небесные смолкли,
Стихли Зефиры, и зыбь улеглась на море безбурном.
«Запечатлейте в душе то, что вам теперь возвещу я:
105 Если нельзя союзом связать авзонийцев и тевкров,
Если меж вами раздор бесконечен, — будут отныне,
Кто бы каких надежд ни питал, какая бы участь
Их ни ждала, равны для меня троянец и рутул, —
Судьбы повинны ли в том, что тевкры снова в осаде,
110 Иль в заблужденье ввела их ложь безумных пророчеств.
Воли и рутулам я не даю. Пусть каждый получит
Долю трудов и удач. Для всех одинаков Юпитер.
Пусть без помех вершится судьба!» И, кивнув головою,
Стикса струей смоляной и пучиной черной поклялся
115 Бог, и Олимп задрожал, потрясенный его мановеньем.
Этим и кончил он речь и с престола встал золотого,
И небожители все проводили его до порога.
Рутулы тою порой ко всем подступают воротам,
Стены огнем окружив и троянских бойцов истребляя.
120 Заперт их легион в кольце валов осажденных,
Нет им надежды бежать. На высоких башнях, по стенам
Редким строем стоят понапрасну несчастные тевкры.
Азии, Имбраса сын, престарелый Кастор и Тимбрид,
Два Ассарака, Тимет, Гикетаона сын, занимают
125 Место в первом ряду, и меж них — сыновья Сарпедона,
Клар и Темой, что к Энею пришли с Ликийских нагорий.
Вот огромный валун, горы немалый обломок,
Акмон лирнесец[911] несет, напрягая могучие плечи,
Клитию ростом отцу под стать и брату Мнесфею.
130 Катят камни одни, другие копьями бьются,
Мечут огонь иль с тугой тетивы стрелу посылают.
Юл — воистину он попеченья Венеры достоин —
Блещет в троянском строю, головы не покрыв благородной, —
Так самоцвет в цепи золотой, обвивающей шею
135 Или чело, меж звеньев горит, так дивным искусством
В букс ли оправлена иль в теребинт орикийский, сверкает
Ярко слоновая кость; лишь из гибкого золота обруч
Кудри Юла прижал, ниспадавшие вольно на плечи.
Видели также тебя племена отважные, Исмар,
140 Как ты раны средь них ядовитыми стрелами сеял,
Исмар, рожденный в краю Меонийском, где тучные нивы
Мощные пашут мужи и Пактол золотой орошает.[912]
Был средь бойцов и Мнесфей, лишь вчера вознесенный высоко
Славой за то, что прогнал он проникшего за стену Турна,
145 Был и Капис, что дал кампанскому городу имя.[913]
Так меж собой племена в беспощадных битвах рубились.
Плыл между тем по волнам Эней среди ночи глубокой,
Ибо, когда от Эвандра пришел он в лагерь этрусский,
Там предстал пред царем и назвал ему имя и род свой,
150 Все рассказав: и с чем он пришел, и зачем, и какое
Войско Мезенций собрал, примкнув к свирепому Турну,
Также напомнил о том, сколь дела людские непрочны,
К речи прибавив мольбы, — Тархон, ни мгновенья не медля,
С ним союз заключил. От запретов рока свободен,[914]
155 Всходит лидийский народ на суда, по веленью всевышних
Вверясь пришельцу-вождю. Дарданида корабль выплывает
Первым; стоят на носу фригийские львы, и над ними
Ида возносится вверх, любезная изгнанным тевкрам.[915]
Тут и сидел родитель Эней, о войне размышляя
160 И о превратностях битв, а Паллант прильнул к нему слева,
Мужа расспрашивал он о ночных путеводных светилах
И обо всем, что вынес Эней в морях и на суше.
Настежь, богиня, теперь отворите врата Геликона,
Песнь о мужах, что в Этрусской земле ополчились, начните,
165 Молвите, кто снарядил корабли и пошел за Энеем.
Массик плывет впереди на «Тигре», окованном медью,
Тысячу юношей он ведет, покинувших стены
Козы и Клузия: все за плечами носят колчаны,
Легких полные стрел, и копье, и пук смертоносный.
170 Рядом — грозный Абант; доспехами пышными блещет
Вся его рать, и горит на корме Аполлон золоченый.[916]
С ним Популония-мать шестьсот послала отважных,[917]
Опытных в битвах мужей, и остров Ильва[918] три сотни, —
Край, где халибский металл в нескудеющих недрах родится.
175 Третьим едет Азил, толкователь бессмертных и смертных;
Чрева отверстые жертв и светила подвластны Азилу,
Внятен пернатых язык и зарницы вещие молний.[919]
Сомкнутым строем мужей копьеносный отряд его грозен,
Тысячу Пиза бойцов дала ему под начало
180 (Пизу в Этрусской земле основали пришельцы с Алфея).
Астир, наездник лихой, пестроцветным сверкая доспехом,
Ратников триста ведет, в стремленье к битвам единых;
Цере — отчизна одним, с берегов Миниона другие,
Третьи — из древних Пирг и туманной Грависки явились.
185 Можно ль тебя не назвать, о Кинир, лигурийцев отважный
Вождь, и тебя, Купавон, с малочисленной ратью прибывший,
Чье осенили чело лебединые белые перья,
В память о горькой любви и чудесном отца превращенье?
Ибо в тот час, когда Кикн, о любимом скорбя Фаэтоне,
190 Пел под сенью сестер, в тени тополей густолистых,
Боль души и любовь утишая силою Музы,
Мягкими перьями вдруг, как сединами старец, одевшись,
Дол он покинул и взмыл с протяжной песнею к звездам.[920]
Сын его по морю плыл с отрядом сверстников храбрых,
195 Весла мчали вперед корабль, и кентавр исполинский
С носа на волны глядел, угрожая им камнем огромным,
И по воде борозда за длинным килем тянулась.