онахи поняли, что вкусная еда не мешает молиться, помогать бедным и служить Господу. У всех у них теперь было хорошее настроение.
Поняли они и как важны орехи для настоящих вкусностей. Мцыри однажды добавил орехов и в лобио. Получилось намного вкуснее. Тогда он стал добавлять в лобио разные душистые целебные травки, которые выращивал на грядках монастырский лекарь. Пробовал так и эдак, добавлял травы свежие и сушеные – и добился того, что бедняцкая похлебка из красного лобио стала одним из вкуснейших блюд на свете.
И сегодня в лучшем в мире ресторанчике под названием «Салобио» счастливчики, чья очередь наслаждаться уже наступила, сидят за простыми тяжелыми деревянными столами на простых табуретах. Перед каждым стоит глиняный горшочек с лобио. Они черпают его деревянными ложками, то и дело поглядывая в горшочек: много ли осталось? А еще смотрят в окно – на древний монастырь Джвари, что стоит на горе за рекой: в нем-то и придумана эта вкуснятина.
А на сладкое каждый, конечно, получает чурчхелу.
Прием
Дятел слетел с верхушки на нижнюю ветку и приготовился к приему больных. Он много недель долбил медицинскую науку, выклевывая из нее даже мелкие подробности. Потом год стажировался у доктора Айболита. Перенял у него умение разговаривать мягко и доброжелательно с каждым зверем и теперь стал признанным лесным доктором. На вывеске над его дуплом было написано крупными буквами:
ПРИХОДИ КО МНЕ ЛЕЧИТЬСЯ
И КОРОВА, И ВОЛЧИЦА,
И ЖУЧОК, И ПАУЧОК,
И МЕДВЕДИЦА
Не все обитатели леса умели читать, но поскольку поликлиника была всего одна, расспросив приятелей, дорогу к ней находил любой безграмотный барсук и даже злобный хорек, с которым никто не разговаривал.
Первым прихромал заяц. Доктору не пришлось его расспрашивать – проницательный взгляд специалиста по одной походке определил диагноз. Дятел слетел на землю, крепким клювом удалил из заячьей лапы занозу, сорвал лист подорожника и предписал госпитализацию тут же под елкой в течение часа с попутным оборачиванием травмированной ноги предписанным подорожником. После чего больной объявлялся здоровым и должен был заботиться о своей безопасности и пропитании самостоятельно.
Потом притащился водяной. Жаловался на боли в коленях, показывал распухшие перепончатые лапы, невпопад бранил бездушных кикимор и лягушек-пересмешниц. Дятел внимательно осмотрел пациента, потыкал крылом в больные места, поставил диагноз – ревматизм. Прописал луговую герань и васильки. Потом взлетел на ветку, спорхнул обратно на землю, потоптался у лап водяного, вздохнул и твердо сказал: «У тебя, милый, профнепригодность! Тебе сырость противопоказана. Пристроился бы ты к лешему в помощники. А лучше вообще не в нашем климате. В джинны бы тебе. Следующий!»
Пришел сурок. Жаловался на общее недомогание. Он был ипохондриком и приходил ежедневно. Так что дятел рассказывал знакомым: «Сурок всегда со мною!» В этот раз он обозвал сурка байбаком, велел ему есть горечавку и мяту перечную, а также больше двигаться, худеть и принимать водные процедуры.
Весь день мелькали пациенты, так что у доктора потемнело в глазах.
Последним явился понурый медведь. Сильно косолапил, на врача не смотрел. Молчал. На вопрос, что беспокоит, ответил:
– Зима скоро. Не успеваю с берлогой.
Опять затих.
Потом добавил:
– Весь день рою – одышка и головокружение. С медведицей поссорился, медвежата не оправдали ожидания. Солнце встает слишком рано, а садится совсем невпопад. Рыба невкусная. Овес неспелый. Повсюду охотники. Берлога выходит кособокая, самому смотреть стыдно. А что другие медведи про нее скажут, и подумать страшно.
– Болезнь у тебя трудная, – вздохнул дятел. – Называется хандроз. Лечению поддается плохо. Хотя, погоди, есть у меня идея… Знаешь, где березнячок? За ним речушка. За речушкой косогор. А как взберешься – там целая лужайка конопли. Это тебе будет в самый раз. Увидишь – и берлога твоя не хуже, чем у других, и дети. Да ты небось не найдешь. Давай-ка я тебя провожу. Заодно и сам подлечусь.
Дятел заметно повеселел. Вывесил на елке объявление: «УЛЕТЕЛ В ОТПУСК» и запорхал впереди медведя, распевая во весь голос: «Доктор, исцелися сам!»
Свет мой, зеркальце
У одной пожилой дамы было волшебное зеркальце. Она, конечно, могла смотреться в него, но у дамы был критический ум, и это зрелище не доставляло ей никакого удовольствия. Зато зеркальце готово было немедленно и охотно показать ей всех остальных знакомых дам и их мужей. Указанная особа имела довольно досуга, так что всегда могла удостовериться, что если она и не самая прекрасная в мире, то уж точно не самая безобразная.
Зеркальце у нее было более чем волшебное. Как горшочек с бубенчиками, оно охотно демонстрировало, что стряпают на кухнях у знакомых и даже у незнакомых, а заодно и сообщало, как понравилась стряпня хозяевам и их гостям. Если леди хотелось поговорить со своими подругами, зеркальце немедленно показывало их, и они весело болтали, хвастаясь друг перед другом новыми прическами и украшениями, подаренными преданными мужьями. Но бывало, что все знакомые надоедали, и тогда хозяйка просила у зеркальца показать, что происходит за морем. Кто стал премьер-министром в далеком королевстве, какие сплетни ходят о его жене и любовнице и какие проказы сошли с рук его великовозрастному сыну.
Иногда дама ездила в театр. Но если на улице было сыро или дул ветер, она приказывала зеркальцу показать весь спектакль и сидела в своей уютной теплой гостиной, упиваясь музыкой и танцами, но не рискуя подхватить простуду или прострел в пояснице.
Дама была весьма образованна. Она любила стихи, и зеркальце готово было разыскать авторов самых лучших поэм и сообщить им мнение утонченной читательницы, а также выслушать их благодарность.
Когда дама скучала, зеркальце показывало ей далекие страны – глубокие ущелья, старинные замки, высочайшие вершины, джунгли и саванны с высоты птичьего полета. Оно готово было проникнуть в пучины моря и даже на светила небосвода. И любознательная владелица зеркала часто разглядывала дикие места, наслаждаясь шумом водопадов, пением экзотических птиц и порханием неописуемо прекрасных бабочек.
Иногда наша дама посещала свою сестру. У той не было такого зеркальца, но она обладала яблочком на тарелочке, и оно тоже служило своей хозяйке верой и правдой.
Сестры любили сравнивать свои волшебные вещицы и иногда спорили, чья более совершенная. Яблочко показывало все на свете, но, на смех нашей дамы, было надкусано.
А зеркальце фирмы «Самсунг» не имело абсолютно никаких недостатков.
Сквазки
Жизнь лягушечки Гули
Лягушка Гуля сидела на листе кувшинки и размышляла о своей жизни. Она давно жила в этом болотце. Дикие гуси занесли ее сюда много лет назад. У Гули был легкий характер, и она запросто нашла общий квак с соседями на ближайших кочках. И даже слыла среди них эрудиткой, поскольку расс-ква-зывала им о ква-нтах, ква-рках и ква-зарах. Ква-ла Всевышнему, комаров в то лето ква-тало на всех.
Однажды из неведомого далека на болотце залетела стрела. «Если я больше не летаю по миру, то мир иногда прилетает ко мне, – подумала Гуля. – Квипрокво».
Она пощупала, понюхала, лизнула стрелу и наконец подняла ее своим лягушачьим ртом за серединку. «Ну и ква-лификация у тебя», – ахнули подруги. Гуля никогда не ква-сталась своими умениями… Удовлетворялась добровольными пох-ква-лами соседей. Так, сидящей задумчиво со стрелой во рту, ее и нашел Иван-царевич. Он был уже не так молод, имел жен и детей, завоевал не одно царство… а поговорить по душам было не с кем. Вот и стрелял от скуки на ква-кациях в белый свет как в копеечку. Лягушечка Гуля ему ужасно понравилась. Они разговорились обо всем на свете – о ква-дригах и эло-кве-нциях. Ква-дратных уравнениях и э-кви-либристике… Иван-царевич стал ходить на болотце каждое свободное воскресенье, подарил Гуле множество изящных сувенирчиков и даже малюсенькую золотую корону. Он рассказывал лягушке про свою жизнь, про королевича, сапожника и портного, с которыми в детстве вместе сиживал на золотом крыльце. Гуля жалела царевича и всю неделю думала, чем бы его развеселить на выходных. С соседями она больше не переквакивалась – у них не ква-тало интеллекта, были они все одинаковые, как ква-керы, к тому же скучные, мелкие и зеленые.
А тем временем в большом мире шли политические процессы. Иван-царевич внезапно оказался царем Иваном. И довольно-таки Грозным царем. Тут он, конечно, и думать забыл про болота и лягушек, и весь отдался важнейшим государственным делам. А Гуля осталась со своей короной в тишине и одиночестве. Болотце ее давно пересохло, подружки перебрались в другие лужицы. Некому было рассказать о ми-квах и Ква-зимодо. Она все сидела на своем пожухшем листе кувшинки и размышляла, квак дожила до жизни такой. «Ква-зижизнь!» – вздохнула умная Гуля.
Гуля и Муар
Лягушечка Гуля тихо жила в небольшом болотце или, если быть совсем точной, то в большой луже. Она была не обычной зеленой лягушкой, а щеголеватой иностранкой.
В прошлом она летала с дикими гусями, считалась душой компании и даже носила маленькую золотую корону. Но молодость миновала, и все это осталось в воспоминаниях, которыми Гуля почти ни с кем не делилась.
Она стала молчалива и разборчива. Ценила теперь хорошее питание. Поймав комара, прикидывала, годится ли он для вдумчивой дамы не первой молодости. Бывало, что и не ела, если был слишком жирен или неаппетитно тощ.
Круг общения – да и не круг, а скорее ква-драт – ограничивался несколькими ци-ква-дами и парой кузнечиков. Те неумолчно стрекотали, так что Гуля почти все пропус-ква-ла мимо ушей.
Однажды к Гулиной луже приблизился огромный бык. Это был знаменитый Муу-ар. Ему не понравились реформы нового царя. Опротивели коровы, которые от них восторженно мычали. А других быков он вообще не переносил. Так что он ушел из коровника и слонялся по долине в муу-жественных раздумьях о времени (а иногда и о вымени) и о себе.
Гуля понаблюдала за ним денек, а потом вспрыгнула на кочку перед его глазами и сказала:
– Я муу-чительно с-муу-щаюсь, но, если ко-муу-нибудь это муу-жно, я могу указать сочную муу-раву.
Муар слегка удивился, но поглядел на лягушку благосклонно. Ее иностранный язык был безупречен. Он шаркнул правым копытом и представился. Гуля ответила со всей церемонностью.
– Я готов, муу-драя Гуля! Моя новая муу-за! Веди!
А про себя подумал: «Муу-тантка, наверно».
Всю дорогу до заливного луга Гуля вела вежливую беседу.
– Любите ли вы муу-зыку?
– Му, конечно, – отвечал Муар, – благородный муу-ж не может без муу-зыки. А вы посещаете муу-зеи?
Они расстались на время: бык остался на лугу поужинать, а Гуля заспешила домой. Хозяйство и соседи требовали внимания.
Но назавтра Гуля снова была на лугу. Они встречались часто. Муу-зицировали вместе, беседовали о фор-муу-лах и перла-муу-тре. Обсуждали са-муу-мы и э-муу-льсии, фер-муу-ары и а-муу-леты.
Их дружба привлекла внимание прессы. Журналист, поинтересовавшийся характером их отношений, рассердил Муара. Бык назвал его муу-жланом и даже муу-даком.
– Он думает, у нас а-муу-ры, – пояснил Муар Гуле. – Пришел муу-тить воду. Воз-муу-тительно! А ну лети отсюда муу-хой!
И он выразительно нагнул рогатую голову. Гуля в испуге даже всплеснула лап-ква-ми. Ах, квак сладко было под защитой почтенного с-ква-йра!
Пока луга зеленеют травой и лужица привле-ква-ет комаров, у Гули и Муара будет не жизнь, а с-ква-зка. Они успеют поболтать и о Гулином заветном – об а-ква-релях и Э-ква-доре, бу-ква-рях и анти-ква-рах.
А когда наступит зима… Ах, оставьте, ради бога! А мы с вами что будем делать, когда наступит зима?
Мемуары
Лягушечка Гуля пережила бурную юность, увлекательную молодость и богатую событиями зрелость. А старость она решила посвятить мемуарам. Слог у Гули был хорош смолоду. Словам было тесно, а мыслям просторно. И уж так просторно, что она решительно их не находила. Где-то они, конечно, были, но пойди разыщи на просторе. Доброжелатели, которым Гуля показывала кусочки рукописи, хвалили и находили их глубокомысленными. Она описывала свой полет с дикими гусями, их повадки и привычки, ландшафты и климат, приземление в новой отчизне и болото, в котором обосновалась. Писала про подруг и соседок, рядовых знакомцев и знаменитостей. На своем веку Гуля встречалась с путешественниками и властителями, поэтами и живописцами, могучими быками и простыми кузнечиками. И все это она описала, не жалея подробностей и не стесняясь имен. И вот, когда труд был закончен, Гуля разогнула пеструю спинку и решила, что пришло время издавать книгу и вкушать мировую славу.
Издательство находилось в недалеком лесочке на самой опушке. Редактор ворон сидел на высокой сосне и неодобрительно поглядывал оттуда вниз. Добраться до него Гуля, конечно, не могла. Но приятель ястреб, уважавший Гулю за ее перелеты, подхватил папку с тесемочками и вознес на самую верхушку сосны. Ворон критически оглядел папку.
– Крра-сота, – сказал он, – но не прриму. Карр-аул устал. И вообще, у нас карр-антин. А впррочем… посмотррим. Но прридется со-крра-тить. Корроче, дерржи карр-ман ширре. Крра-дись обрратно на свою о-крра-ину, ди-карр-ка.
Ах! Гуля была не готова к такому неаде-ква-тному ответу. Бу-ква-льно в шоке. Теперь хоть на э-ква-тор! Впрочем, у нее была надежная за-ква-ска. Характер – ква-рцевый. И она поскакала домой.
А редактор с верхушки бормотал: «У-крра-ла небось ррукопись и не крра-снеет. Крра-ля! И карр-триджей у них немеррено…»
«Ничего, – утешила себя храбрая лягушечка, – по пути будет клю-ква, дома – ш-ква-рки. Не напечатают, и ладно. Так по-ква-каю. Устно».
Семинар
Лягушечка Гуля считалась в окрестных болотцах и прилегающих к ним лугах заметным литературным авторитетом. Ее мемуары пользовались заслуженной известностью. Один заморский гусь даже попросил ее автограф, поскольку в книге были с большой теплотой упомянуты два его брата, лично державших в клювах веточку, на которой она совершила знаменитое путешествие.
Внимание иностранной общественности сыграло решающую роль – Гуле предложили руководить семинаром литературно одаренных молодых барашков, которые настойчиво требовали помощи корифеев.
На первом занятии Гуля оглядела лужайку и сказала:
– Друзья мои, не бе-е-спокойтесь! Я обе-е-щаю сбе-е-речь ваши бе-е-сценные особе-е-ности. Не ква-кать научу я вас, но бе-е-зукоризненно блеять в стихах и прозе. До обе-е-да у нас бе-е-лый стих, а после – набе-е-г на небе-е-зызвестный «Бе-е-рег бе-е-дствий» великого Бяши. Попрошу не балбе-е-сничать. Бе-е-регите силы для бе-е-летристики.
И семинар начался.
Барашки очень старались. Они внимательно слушали лекции, читали классику, писали упражнения на заданную тему, участвовали в обсуждениях и под конец курса все как один сдали небольшую повесть, написанную во всеоружии только что приобретенного мастерства.
Гуля читала экзаменационные работы. Самая толстая называлась «Бе-е-дро нибе-е-лунга». Гуля вздохнула, прочла три первые страницы, покачала головой и вывела в конце тетради «удовлетворительно». Остальные повести назывались: «Обе-е-д с лебе-е-дем», «Побе-е-г с Эвбе-е-и», «Бе-е-тон», «Кибе-е-рнетический бе-е-длам» и «Шербе-е-т в Бе-е-йруте»
Печально квакая, Гуля вернулась к себе на ква-ртиру. Бедные неаде-ква-тные ягнятки. Зачем их научили бу-ква-м? И отчего они не пишут про то, что знают? А ква-кие темы вокруг: брю-ква, клю-ква, ты-ква, просто-ква-ша… Только бу-ква-рь одолели, а уже тянет их к лебе-е-дям и нибе-е-лунгам.
Гуля сокрушенно покачала головой. Юнцов за-ква-тила романти-ква. Ква-тастрофа!