– Папа, – сказал он, – я так скучаю по тебе. Мне уже сорок, у меня и жена, и любовница, а ближе тебя никого. И писать не могу. С тех пор, как ты умер, ни одного слова из себя не выдавил. Это так мучительно… что ни напишу – как будто чужие строчки. Это не стихи, а мерзость. Папа, помоги мне…
Павлик оглянулся – под потолком летала тетка с невероятной грудью, видной даже со спины, тяжелеными складками жира на животе и тощей задницей. Пронзительные светло-голубые глаза и кривые желтые зубы дополняли образ музы.
– Ты как сюда попала? – с любопытством спросил Павлик.
– Да не знаю… – заныла тетка. – Я жила при одном мужике – он патриотическую прозу писал. Все было отлично. А как ты помер, в эфире задули ветры, ураганы и смерчи. Меня в такой и затянуло, и я оказалась тут. А тутошняя девица, увидев меня, ахнула и исчезла. Я хочу домой, к своему майору. Небось он без меня скучает. У него план горит. Издатель, поди, звонит через день. А он без меня как без рук. Ни героя прорисовать, ни сюжетный ход выдумать. Ну сделай что-нибудь, профессор! Ты же умный!
Павлик еще раз взглянул на нее.
– Понял, понял, кто твой подопечный, – сказал он. – Держись за меня. Сейчас вернешься к своему Захару. Он без тебя вообще писать перестал. Свихнулся с тоски. Под пули полез…
Павлик перекинул тетку к ее писателю, и она в восторге наградила его жарким поцелуем. Оттираясь, вернулся потом к сыну. Митя спал, положив голову на руки, а руки на стол. Лицо его еще было в слезах. Отец поцеловал лысеющую макушку, погладил по голове худосочную девицу с испуганным лицом, робко зависшую над Митей, хотел дать ей наставления, но вспомнил, что не смыслит в этом деле ни бельмеса. Все же он был умным человеком.
Больше ничего интересного Павлик придумать не мог. Вечность не казалась ему слишком долгой. Он вернулся в склеп. С месяц потусовался на кладбище среди других привидений. А потом переместился в лондонскую редакцию журнала «Ланцет» и стал исполняющим обязанности музы над правым плечом главного редактора журнала Ричарда Хортона.
Про маленькую фею
Маленькая фея жила в дремучем лесу на границе с болотом. Она была сиротой и вопрос самоидентификации решала непросто.
У нее, разумеется, была волшебная палочка, но она подобрала ее в траве и магических свойств ее никогда не проверяла, чтобы не оскорблять своим скептицизмом. А вот крыльев у маленькой феи не было. Хотя и хотелось бы их иметь. Мелкие чудеса она, конечно, делала безо всяких затруднений, но о больших метаморфозах даже и не помышляла.
Ей нравилось оказывать окружающим маленькие услуги, и соседи всегда были ею довольны.
Пчелам она указала далекую лужайку за болотом, где росли волшебные цветы. Так что мед, которым они кормили своих детей и запасали себе на зиму, был самым вкусным и душистым в мире.
– Ты наша фея! – жужжали пчелы.
Колокольчики, которые остались без пчел, она лично опыляла метелкой, сделанной из колоска пшеницы, и колокольчики радовались этому, как дети.
– Ты наша фея! – звенели они.
Быку Муару, известному любителю классической музыки, она организовала концерт сводного хора лягушек и кузнечиков. Бык был польщен и обрадован.
– Ко-муу еще пришло бы в голову такое? Муу-зыка – это сладкая муу-ка! Ты наша фея! – сказал он.
Зайцам она соорудила убежище от волков, в котором можно было запираться на щеколду. Они научились зажигать спички и, когда волк рыскал поблизости, устраивали в своем убежище премиленькие посиделки, где среди прочих резвостей сочиняли стихи, прославляющие их фею.
Волку она дала небольшую беспроцентную и безвозвратную ссуду, чтобы он мог покупать мясо в магазине и не слишком расстраивался от заячьего нахальства. И пораженный волк назвал ее своей феей.
Иногда в лесной чащобе маленькая фея встречала лешего. Он был грубияном и бурбоном, что казалось ей вполне естественным в свете исполняемых им функций. В лешем она искала родственную душу и, поскольку говорил он редко, мало и невнятно, была уверена, что нашла ее.
Однажды она решилась сказать ему о своих чувствах и осведомиться о его. Леший запустил зеленую лапу в косматую бороду, поглядел на свою собеседницу и сказал:
– Отвяжись! У меня полно дел – надо еще ягод насобирать и коры натаскать, некогда мне тут с тобой рассусоливать. И чувств твоих мне даром не надо. И вообще, мы с тобой в близком родстве. Ты ведь никакая не фея, что бы ни говорили твои поклонники. Обыкновенная кикимора болотная. Вот и вали в свое болото!
Маленькая тварь повернулась и поплелась восвояси. Она была такой несчастной, что даже дикому лешему стало немного не по себе.
– Ну ладно, – пробурчал он вслед, – заглядывай иногда! Побеседуем о литературе.
Замок
Домовой попал во Францию по собственному недомыслию. Когда Дунюшку отдали замуж за французского хлыща, он с горя почти потерял рассудок. Потом выпил меду, добавил бражки и понял, что не покинет любимое дитя, которое качал в колыбели.
Припомнил, как приглядывал, чтобы на речном бережку песок не попал ей в глазки. Как следил, чтобы каша варилась без комочков, а в молоке чтобы было много жирной пенки. Как выхватывал камушки из-под ее быстрых ножек, чтобы не упала. Как не допускал к детской кровати лихоманку. Забросил он, по правде говоря, из-за Дунюшки все свои дела. Усадьба осталась не ухожена, кони не приласканы, хлеб всходил по одному только умению кухонных девок. Много, если ключница присмотрит. Да и другие дела всякие… Варенье плесневело от его недогляда. Моль в шубах обнаглела. Балясины на крыльце рассохлись, будто и нет за домом никакого надзора…
А коли так, семь бед – один ответ. Пристроил он знакомого домовенка в родной терем, настращал его не лениться и справлять службу по совести, а сам примостился в сундуке с Дуниной периной из лебяжьего пуха, какую она в приданое получила, и поехал с обозом за тридевять земель.
А там замок! С башенками и подвалами, с балюстрадами да коридорами, с залами и люстрами по сто свечей для парадных случаев. И вот ведь непонятно – баньки простой во всем замке нет, а потайных ходов аж три. На кухне нормальной печи не построено, а в подвалах бочек с питиями, будто уж нового урожая никогда не будет. Дуня разодета в не пойми что, ребрышки стиснуты прутьями, не вздохнуть ей, бедной…
Обвыкал с трудом. Пока суть да дело, пока по-французски наблатыкался, Дуня состарилась и померла.
Со следующими хозяевами замка Домовой почти и не знался. Жил больше на конюшне. Общался только с замковыми привидениями. Характеры у них были склочные, поганые. Один только трехлетний мальчик, которого злая мачеха утопила в реке, болтал с ним запросто. Остальные спесивились и цедили слова.
На конюшне лошадей было то больше, то меньше. Однажды совсем не стало. Призраки были в сугубом волнении, даже забыли про свою гордость и рассказали Домовому, что четырнадцатому потомку Дунюшки отрубили голову на площади Свободы. Тут и кладовые опустели до последнего окорока, и в подвалах бочки пересохли. Домовой совсем заскучал и продремал пару сотен лет, только изредка поглядывая на новых хозяев и новых лошадок.
Да вдруг проснулся. Незнакомый барин стоял в дверях конюшни и говорил по-русски грозно:
– Ты гляди у меня! Чтобы кони лоснились! А то и высечь тебя недолго!
Тут он из грозного стал деловитым и спросил:
– Или уволишься?
– Да что ты, барин, – замахал руками конюх, – с такой-то зарплаты! У меня дочка в Гарварде третью степень делает по математике. Куды ж я уволюсь? А и посеките, коли на то ваша барская воля!
Домовой протер глаза. Он вышел из конюшни – кругом кипело строительство. На кухне сооружали русскую печь. Во дворе ладили баню. В детской няньки тетешкали маленькую девочку. Звали Дуняшей, делали ей «козу рогатую» и между собой говорили, что замок новому русскому продавать ни за что не хотели, да уж он купил и рощи, и луга, и кусок Луары, и всех чиновников департамента земельных владений.
Домовой покачал кроватку, поправил лампадку у образов и подумал, что, когда малышку поведут гулять, надо проследить, чтобы песок у речки не попал ей в глазки.
Подарок на свадьбу
У царя Берендея родилась в добрый час маленькая дочь-царевна. Пока была младенцем – все бы ничего. А чуть у нее молочные зубки выпали – все в тереме забеспокоились. Мамки вообще сон потеряли. А и простые псари да рынды – и те в затылке почесывали. Уж такая девочка росла – на диво! Собой красавица, поет, как иволга. Буквицы рисует золотом да алым. В горелки первая. И нравом, что твой ангел небесный.
За кого же ее такую замуж отдавать? Это где же такие королевичи водятся, чтобы ей пришлись ровней? Искать начали, когда царевне было восемь.
И что вы думаете? Нашли! И красавец, и витязь хоть куда. Поет славно, на лире себе тихонько подыгрывает. И семья приличная. Папа – аглицкий король Артур. Мама – королева Гвиневра. Обо всем сговорились. Начали ладить свадьбу.
Тут все Берендеево царство встрепенулось. Это какие же подарки нужно дарить молодым да по такому торжественному случаю? Бояре стали разыскивать резчиков и заказывать ларцы, чтобы наполнить их лалами да яхонтами. Купцы наняли наилучших охотников – набить такого пушного зверя, чтобы шубы жениху и невесте стачать невиданные. Поверху крытые китайскими шелками, а внутри куницами да соболями бесценными. Из Индии, слышно, слонов отправили в подарок пешим ходом. А у англичан Мерлин, знаменитый волшебник, небось готовит неслыханный подарок – как бы нашим лицом в грязь не ударить…
Для такого обсуждения и собрались тайно главный леший Берендеевых лесов, двое водяных, знатные домовые из царских палат, несколько кикимор запечных и болотных ну и, само собой, Баба-яга. У нее-то для конфиденциальности и собрались. В Избушке-на-курьих-ножках. Сама Избушка тоже имела право голоса: нет-нет, а чего умного и скажет – не гляди, что без головы.
Для начала придумали вышить скатерть. Поручили Марье-искуснице. Велели, чтобы она все царство Берендеево отразила в соразмерной пропорции. Марья начала было кочевряжиться: мол, откуда ей знать те пропорции, она, мол, сроду из своей деревни не выходила. Где какие горы, где какие моря – слыхом не слыхивала. Тут налетели гуси-лебеди, стали ей рассказывать, где чего. Но Марья с чужих слов не согласилась. Пришлось сажать ее в ступу и устраивать обзорную экскурсию над всем государством. Она и тут привередничала – требовала, чтобы ступа летела пониже: ей, мол, нужно и ручейки досмотреть в подробностях, и флору с фауной зарисовать угольком, и общее представление о климатических условиях впитать накрепко. Насилу управились. Отправилась Марья ткать скатерть да вышивать на ней карту всей страны. Обещалась к утру закончить.