– Ох, посмотри, чего устроили… – Афанасий толкнул муллу локтем в бок так сильно, что тот даже скривился.
– Вижу, – ответил тот. – А чего хотеть, война…
Их привели в лагерь, устроенный в ложбине, почти такой же, какой был у прошлого города, названия которого никто из рекрутов так и не узнал.
Рассадили у большого костра и вручили каждому по большому куску мяса на огромной толстой лепешке и по паре каких-то местных фруктов, слегка отдающих тухлятиной.
– Ну, наконец-то, – блаженно просипел Афанасий, вгрызаясь зубами в добрый, хоть и сыроватый кусок бараньей ноги. – Хоть поедим от пуза. Может, еще и отоспаться дадут.
– Зря радуешься, – окоротил его мула, сплевывая попавшуюся в волокнах мяса жилу.
– Почему?
– С чего б им нас так кормить?
– Может, мяса у них в избытке, да и перед работой подхарчить людей надо, не на пустое ж пузо… – прошамкал Афанасий, утирая с подбородка сок отдающего тухлятиной фрукта. – Не кручинься, хорошо все будет.
– Аллах велик, – вздохнул мулла, пожав плечами.
Рекрутам дали не только нормально поесть, но и как следует отдохнуть. Утром разбудили не рано, когда пушки уже начали выводить басовую песнь, застилая окрестности кислой пороховой гарью. Дали спокойно умыться в ближайшем ручье, снова покормили. Не так разносольно, как с вечера, но тоже неплохо.
– Не нравится мне это, – пробормотал Афанасий, дожевывая подсушенный край последней лепешки.
– А чего это тебе не нравится? Кормить начали, поить, – сунулся с боку один из рекрутов, детина с выбитыми передними зубами. – Жизнь пошла.
– Жертвенных животных тоже кормят и моют перед закланием, – так же мрачно ответил мулла, гоняя из одного угла рта в другой сорванную былинку.
– Да ладно вам, нытики, – усмехнулся щербатым ртом рекрут.
– Что, совсем, думаешь, плохо дело? – спросил мулла у Афанасия.
– Да опять пошлют куда-нибудь в пекло самое, – ответил купец.
– Да уж, – неопределенно протянул мулла. – А вот и началось.
Воины подступили с разных сторон, пинками собрали рекрутов в колонну и повели к оружейному двору. Путь их пролегал по краю полого сбегающей к реке долины, откуда было видно все поле боя.
Хорасанцы подогнали к первой линии обороны множество осадной техники. Деревянные коробы, защищающие от стрел, передвижные осадные башни с перекидными мостами, стационарные осадные башни для стрельбы поверх первого ряда укреплений. Катапульты с зажигательными снарядами. Баллисты, мечущие во врага похожие на оперенные колы стрелы. Несколько пушечных батарей, полдюжины орудий в каждой. Изрыгая из жерл пламя, они утюжили брустверы, мешая с грязью защитников в легких доспехах. В местах попопадания вставали фонтаны черной земли, разлетались укрепляющую землю доски, тряпки и обломки.
За башнями перегруппировывалась пехота, строясь в атакующие клинья. Всадники горячили коней на холмике вне досягаемости вражеских стрел. За инженерным двором расположился лагерем слоновий полк. Несколько дюжин слонов с обшитыми медью беседками на спинах меланхолично объедали листья с ближайших кустов. Огромных животных, казалось, вовсе не интересовала вся эта суматоха.
Рекруты качали головами, цокали языками, перешептывались, показывая пальцами. Воины, обычно сурово пресекающие разговоры в строю, на этот раз не препятствовали, сами зачарованные масштабностью развернувшейся перед ними картины.
Новобранцев загнали на оружейный двор и поделили на две команды. Первую увели куда-то, а вторую, куда попали Афанасий и мулла, направили к невиданному сооружению.
В основании ее была огромная телега с цельными колесами, без спиц, но с вделанными в них колышками. На телегу было водружено хитрое устройство, состоящее из положенных друг на друга досок, к каждой из которых тянулось множество веревок с блоками. Зацеплены они были за вороты с огромными рукоятями. Под досками был устроен еще более хитрый механизм, состоящий из множества деревянных шестерней и длинного железного штыря с насечками. Около него располагался штурвал навроде корабельного, тоже с ручками, только подлиннее. Почти все узлы с рукоятями были прикрыты спереди деревянными щитами от стрел, а штурвал и вовсе медным листом. Главные механизмы защищала будочка о четырех опорах, с треугольной крышей-домиком. Деревянные щиты над колесами были самыми маленькими и тонкими.
Прикинув направление тяг и расположение зубчатых колес, Афанасий догадался, что это был раздвижной мост. Достаточно подкатить такой к вражеской стене и закрутить ручки, чтоб вперед выползло складное полотно, которое ляжет на верхнюю стену, и нападающим останется только пробежать по нему, спрыгнуть и начать бой. А подкатить эту махину к стенам придется… Да вот именно им и придется, с грустью подумал купец. Хорошо хоть везти придется не через заболоченные поля с ростками риса, а по главной дороге.
Он оглянулся на долину. На этот раз хорасанцы решили поберечь людей и не послали их на земляные укрепления. Предпочли разнести их издалека. Может, быть и с деревянными поступят так же? Нет, вряд ли, с грустью подумалось ему. Тогда они не стали бы впрягать туда рекрутов сейчас, подождали бы пару дней, пока пушкари не сделают свою работу.
Словно в подтверждение его дум, защелкали кнуты, раздались команды. Афанасий вздохнул и, поплевав на покрытые крепкими мозолями руки, взялся за рукоять. Рядом пристроился мулла и еще несколько человек.
На корму сооружения забрался хорасанец с обшитой кожей бочкой. Поставив ее перед собой, зажал коленями и начал выстукивать ладонями замысловатый ритм. Ударов было много, но складывались они вместе в неторопливый, пульсирующий рисунок, от которого ноги сами просились пуститься в размеренный шаг. Прозвучала еще одна команда, и под щелканье бичей надсмотрщиков рекруты налегли на рукояти. Скрипя и раскачиваясь, телега тронулась с места.
– А не так и тяжело, – подал голос мулла.
– Это под горку, по ровной дороге, а каково будет, когда появятся рытвины и вода подмочит? – спросил Афанасий.
Бедолага не ответил.
Вперед выбежал отряд легких пехотинцев, одетых лишь в набедренные повязки. Все их вооружение состояло из коротких палиц, больших кожаных щитов и медных обручей на голове. Сзади пристроился отряд тяжеловооруженных ратников в панцирях и островерхих шлемах с бармицей[19]. В руках у них были короткие копья и круглые щиты с большими умбонами[20], на ногах бронзовые поножи, за поясами тяжелые, больше похожие на мечи сабли. Именно им придется лезть на стены, подумал Афанасий, вспомнив сверкающие мечи огнепоклонников, разваливающие пополам легковооруженных хорасанских воинов.
Следом за пехотой включилась в осадную колонну таранное орудие, сколоченный из толстых бревен дом на колесах. Болтающийся внутри него на веревках таран был вытесан из цельного ствола огромного дерева. На переднюю часть надета кованая голова барана с выдающимися вперед рогами.
Дорога спустилась с горы и пошла ровнее. Катить стало трудней, рекруты начали поскальзываться, но ритм барабана и гуляющие по спинам плети гнали их вперед. Сбоку пристроился отряд стрелков.
Афанасий нет-нет да и бросал украдкой взгляды на их оружие. Оно не было похоже на русские пищали или европейские аркебузы. У хорасанских самопалов не было приклада, просто прямая палка, к которой железными обручами крепились три ствола. Помимо этой громоздкой штуки, у каждого имелся заостренный снизу для втыкания в землю шест с развилкой на конце для укладывания на него ствола. Пониже развилки имелось отверстие, в которое был продернут шнурок, другим концом привязанный к руке. Острый конец, похоже, использовался также в качестве шомпола для заталкивания в ствол пули, пороха и пыжа. Сами пороховые заряды висели на поясах и перевязях специальными свертками. Пули и пыжи покоились в кожаных мешочках. Из доспехов на воинах были только стеганые куртки да кожаные шапки на твердом каркасе. Из оружия, кроме самопалов, лишь кинжалы. Набитых сушеной травой подушечек на плечо, без которых аркебузиру могло сломать кости отдачей, тоже не было. Гладкий конец хорасанского самопала зажимался под мышкой. Точность стрельбы при этом падала, конечно, зато пороха в ствол можно было набить побольше, что обеспечивало дальность выстрела гораздо большую, чем у летящей стрелы.
Рекруты докатили лестницу до дна ложбины. Дорога в этом месте была сильно разбита, усыпавший ее песок сметен в сторону, обнажая сырую землю. Она жирными комьями висла на ногах, хлюпала под подошвами, а тяжелые колеса лестницы увязали в ней на три вершка. Сколь ни рвали люди жил, сколь ни надрывались надсмотрщики, сколь ни пыжился барабанщик, двигалась не быстрее сонной черепахи.
А как пошла дорога на подъем, стало и вовсе невмоготу. Начальник караула велел раскачивать лестницу, но колеса только глубже вязли в хлябях земных. На помощь прибежали два десятка человек, отряженных от тарана, стали толкать сзади, ухватились за свободные рукояти, но и это не помогло. Тогда пособили легкие пехотинцы – привязали к передку веревки и впряглись, как волжские бурлаки. Мало-помалу лестница двинулась с места, тяжело кренясь на подъеме, норовя вырваться из рук и скатиться назад, передавив везущих.
Наконец удалось вытащить махину на ровное место. Солдаты выпряглись из своей сбруи и побежали вперед. Задние вернулись к своему тарану. Видя, что люди вконец обессилены, командир дал отбой. Рекруты попадали, кто где был. Мулла привалился головой к плечу Афанасия и засопел, размазывая по лицу грязь. Его непривычные к тяжелой работе руки тряслись.
– Что, брат, притомился? – спросил купец.
– Да уж, весьма. Не могли они слонов в эту тяжесть впрячь.
– Видать, слоны для боевых действий нужны, их утомлять да под стрелы подставлять негоже.
– А нас можно, значит?! – запальчиво воскликнул мулла.
– А что жизнь человека? Пшик. Эти помрут, бабы новых нарожают, – ответил Афанасий. – А смотри-ка, мы эту штуку почти до самых укреплений дотолкали. А я и не заметил за тяжестью.