– Такое случается, – подтвердила госпожа Ольберг.
– Я думаю, если окажется, что я в ожидании, он наберется духу и предложит мне руку и сердце. Тем более, что у меня влиятельные родственники… Но я в беспокойстве. Видите ли, я вдова. За два года замужней жизни я не смогла зачать дитя, хотя делалось все возможное.
Тут Александра несколько покривила душой – муж, будучи старше нее на четверть века, не имел большой склонности к амурным шалостям. Поглядывая на бодрого и деятельного господина Ржевского, который также был порядком старше супруги, и при этом их соединяла истинная и неподдельная привязанность, Александра чуточку завидовала: она могла бы полюбить человека в годах, если бы он не ленился и хоть попытался воспитать из неопытной молодой супруги способную наслаждаться женщину. Покойный Василий Фомич совершал некоторые усилия для рождения дитяти – но мог бы, как впоследствии поняла Александра, удвоить и даже утроить их количество.
– Я понимаю вас, – госпожа Ольберг покивала и даже придала красивому, самую чуточку нарумяненному и безукоризненно правильному личику сочувственное выражение.
– И потом, когда мужа не стало… я ни разу не ощущала беспокойства по этому поводу… Одним словом, я желаю знать, что со мной! Могу ли я родить дитя? Или для этого нужно как-то лечиться?
– Я рада, что вы пришли ко мне. Русские женщины обращаются к каким-то подозрительным особам, те их пичкают ужасными вещами, чудо, что они выживают, – сказала госпожа Ольберг. – Или же устраивают сущее колдовство – увешивают спальню пучками ивовых прутьев, поджигают какие-то сухие травы и коптят в дыму бедную женщину…
– Вы вовсе не верите в народные средства? – осведомилась Александра.
– Иные приносят пользу. Я знаю, что женщине, желающей стать матерью, нужно есть больше орехов. Как они действуют – врачи не понимают, но дети рождаются. Угодно ли кофею?
– С удовольствием!
– Вас не смутит, если я буду вас расспрашивать о самых тайных проявлениях натуры?
– Я для того и пришла.
Белобрысая девица принесла серебряный поднос, а на нем – модный серебряный сервиз-дежене. Похоже, госпожа Ольберг прекрасно зарабатывала.
Она стала задавать дотошные вопросы, и Александра отвечала, как умела.
На самом деле бесплодие Александры как раз народными средствами и объяснялось. Старая нянька, давно получившая вольную, но жившая на покое в Спиридонове, снабжала ее сушеными букетиками для заваривания настоя. Что там было – Александра даже не спрашивала.
Потом госпоже Ольберг принесли две записки, она стала их читать. Александра с любопытством разглядывала красиво убранную гостиную – ей понравились даже акварели в скромных позолоченных рамках, пейзажи с развалинами замков, а по этой части она была грамотной и придирчивой ценительницей.
На кухне что-то с дребезгом упало. В соседней комнате запищала птица – может, обычный чижик, может, щегол, – в птицах Александра не разбиралась. Белобрысая фрейлейн что-то крикнула по-немецки в окошко.
А следующий звук, который достиг ушей Александры, был стук, похожий на перестук каблуков. И доносился он сверху.
Она сразу насторожилась. Наверху – две квартиры, одна пустует, другую снимает Нерецкий. Но Нерецкий умчался в Москву. Кто же там расхаживает?
Эта загадка сразу же заняла все помыслы Александры.
Госпожа Ольберг предложила особое обследование, и тут Александра, опомнившись, сказала, что к такому она не готова. Ей казалось невозможным позволять себя трогать женщине так, как должен трогать мужчина. Роды – другое дело, роды – вопрос жизни и смерти, да опытные дамы говорят, что хорошая повитуха справляется с тяжелыми случаями лучше доктора.
– Вы хотите сперва попробовать лекарства? – спросила госпожа Ольберг. – Я могу написать записочку к своему аптекарю. Попейте месяца два или три…
Но Александре нужно было попасть в этот дом гораздо раньше.
– Да, конечно, – согласилась она, – только я бы хотела советоваться с вами чаще, и я могу платить за визиты…
– Разумеется. Я беру дорого, – предупредила госпожа Ольберг. – Это плата не только за мои услуги, но и за молчание.
– Наверно, дамы, что приезжают к вам, могут прийти и с другого хода, со двора? – спросила Александра. – Мне бы не хотелось, чтобы видели, как я сюда вхожу. Злые языки, вы понимаете… наверняка припишут вам те медицинские операции, которых вы не производите… или производите?..
– Изгнание плода? – прямо поинтересовалась госпожа Ольберг. – Я умею это делать, но берусь в исключительных случаях.
– Одна моя родственница умерла, доверившись какой-то неумелой бабке. Было сильнейшее кровотечение. А ваши средства каковы?
Задавая вопросы, Александра прислушивалась – что там, над потолком? Вот каблуки прошли к окну, тому, что выходит во двор, вот простучали обратно. Женщина расхаживала, делая какие-то домашние дела, и расхаживала по квартире Нерецкого!
– У вас только одна служанка – та, которую я видела? Или есть другие помощницы?
– У меня три опытные помощницы, а Эльза – комнатная девушка, она занимается лишь хозяйством.
– Наверно, они тут и живут, в вашем доме?
– Они живут неподалеку. Если они мне нужны, я могу послать Эльзу, и через десять минут они явятся. Обычно я знаю, где буду принимать роды заранее, и еду туда с помощницей заблаговременно. Вот, извольте, – госпожа Ольберг показала записную книжку, – тут все расписано. С двадцать седьмого июня я на несколько дней переселяюсь в один очень приличный дом, где дама рожает впервые.
– Но это уже совсем скоро! Как же быть дамам, которые захотят нанести вам визит?
– Тут остаются Эльза и одна из моих помощниц. На какие-то вопросы ответить они смогут.
Александра понимала, что пора уходить, но покинуть дом, где по квартире Нерецкого бродит какая-то особа на каблуках, она так просто не могла. Пришлось сделать над собой усилие.
Получив записочку к аптекарю и уплатив за визит двадцать рублей (эту цифру госпожа Ольберг произнесла преспокойно и очень отчетливо), Александра вышла на лестницу и снизу уставилась на дверь квартиры Нерецкого. Она сообразила, которая из двух дверей ей нужна, и смотрела, словно пытаясь силой взгляда выманить ту женщину на каблуках и хотя бы посмотреть на нее.
Нерецкий все твердил о преграде и о невозможности счастья. Не это ли он имел в виду? И если это – вот две возможности. Первая – он женат, но отчего-то не показывается с женой в обществе. Вторая – он поселил у себя любовницу с мерзким характером. В первом случае остается только порыдать в подушку. Брать в любовники женатого человека Александра не желала. Во втором – еще можно побороться!
Лучше всего было бы истребить соперницу до возвращения Нерецкого. Это сложно, однако способы есть. Та же тетка Федосья Сергеевна как-то, выпив мадеры, хвалилась, что за три дня подобную задачку решила и поганую тварь от жениха отвадила. Вот пусть бы и поделались опытом.
Но тетка непременно спросит – жених ли тот кавалер, ради которого ты, Сашетта, стараешься?
И в самом деле – сдается, что жених…
На улице стоял дворник с метлой на манер солдата с ружьем. Увидев, что дверь приотворяется, он тут же подскочил и распахнул ее до отказа.
– А что, любезный, не знаешь, можно ли снять ту квартиру в третьем жилье, что пустует? – спросила Александра.
– Как не знать! Для того она и пустует! – загадочно отвечал дворник. – Хозяин здесь не живет, а через дом, я покажу. Квартира славная, имеет выход во двор, а со двора – в переулок, для дам удобно весьма!
Тут Александра сообразила – у госпожи Ольберг какие-то свои договоренности, чтобы дамы, которым нужно тайно родить, могли поселиться тут же, в доме, и пользоваться ее услугами в любое время.
– Я приеду вскоре, и ты все покажешь, – с тем Александра дала дворнику очередной двугривенный, лакей помог ей войти в экипаж, и она велела везти себя к Ржевским, но неторопливо. Многое нужно было обдумать.
Уже на Итальянской она изобрела новый ход – после визита поехать к Гавриловым и там разведать про Нерецкого, но исподволь, объяснив, что влюбилась юная девица, смольнянка, которую приходится опекать, и надобно понять, что за человек. Это было чистой правдой.
Госпожа Ржевская вышла к гостье из детской – летом провиант портится быстро, а животики у деток слабые, к тому же они могут съесть что-то непредсказуемое и не признаться. И вот все трое маются, а правды от них не добиться.
– Я написала к мадам Лафон, – сказала госпожа Ржевская, – и она, попросив моего человека подождать, тут же дала ответ. У Поликсены Муравьевой есть старая тетка, живет в Санкт-Петербурге, где-то на Морской улице, а может, на Галерной, по прозванию – Арсеньева, то ли Марья Арсеньева, то ли Дарья Арсеньева. Особой любви к родственнице не выказывала, иногда навещала, а госпоже Лафон запомнилась тем, что одноглаза. А прочая родня – в Москве.
– Они все поблизости, найти будет нетрудно, – и Александра от всей души поблагодарила бывшую смольнянку.
Дома ее ждала Мавруша – чуть ли не на пороге встретила.
– Я кое-что разузнала, тетку твоей Поликсены, считай, нашла, – похвалилась Александра. – Сейчас дам Гришке записку, пусть прогуляется по Морской и Галерной, поспрошает – коли жива, найдет и доложит! Вели подавать обед.
Летом, в жару, особо есть не хотелось, и обед мог быть сервирован мгновенно: ботвинья и холодные рубленые котлеты стояли на леднике, бланманже также, а приготовить кофей – дело десяти минут, и нарезать к нему сыр – тоже минутное дело. Закусывать кофей сыром Александру приучил еще покойный муж. В таких вещах он знал толк.
Гришка был послан на поиски тетки, скромный обед съеден, а потом, отдохнув, Александра собралась к Гавриловым. Мавруше было поручено дождаться Гришки и, коли он точно нашел кривую старуху, послать и его к Гавриловым, чтобы от них уже сразу ехать на Галерную или на Морскую.
Поиск пропавшего письма Александра отложила до лучшей поры – она поняла, что госпожа Ольберг вовеки не проболтается о загадочном младенце, и решила попытать счастья с ее помощницами – вдруг да окажутся корыстолюбивы? А ей бы хоть зацепочку…