По дороге она заехала в модные лавки – к возвращению Нерецкого из Москвы следовало принарядиться. Всякий раз, когда при очередном сумасбродстве моды появлялась необходимость в новых нарядах, Александра или бурно радовалась ей, или тосковала. Радовалась – когда на примете был кавалер, для которого стоило казаться красивой, тосковала – когда платьем или туфлями могла порадовать только себя.
У Гавриловых уже сидели гости, обсуждали новость – Грейговой эскадре приказано двигаться на поиск неприятеля. Этого следовало ожидать с часа на час, и все же Александра взволновалась – ведь и «Мстиславец» уходит в опасное плаванье.
Она понимала, что «естественный человек» Михайлов – ее каприз, вспышка азарта, летняя забава свободной и независимой женщины, а когда на тебя рухнула, как сосулька с крыши, истинная любовь, уже не до забав. Но он все же был ей симпатичен, она видела его хорошие качества, и при мысли, что он может погибнуть, Александра сильно забеспокоилась.
Разговор о Нерецком как-то не сложился. То ли госпожа Гаврилова знала о нем очень мало, то ли, наоборот, слишком много. Александра поняла только, что это – светское знакомство, где-то в гостиной он пел романсы, был всеми обласкан, вдруг вошел в моду, его стали приглашать, и все это случилось, пока она гостила в имении Вороновых. Надо полагать, он и до этого жил в Санкт-Петербурге, где-то служил, а уж в Москве наверняка известен многим, потому что сам, сдается, москвич, там вырос.
Стало ясно, что толку здесь не добьешься – эта бестолковая Воронова даже не знала, женат ли он!
Александра отвлекла внимание госпожи Гавриловой от Нерецкого, рассказав об английских кружевах, которые видела на Невском, и о новостях, которые услыхала в модной лавке: Смирнов сватается к Узденниковой, а старая графиня Урецкая выдает замуж внучку. Как-то случайно упомянула о визите к Ржевским.
Госпожа Гаврилова, узнав, что у Ржевских заболели детки, разволновалась и решила послать к ним своего доктора Игнатьева, который как раз находится в гостиной. Доктор был немолод и не слишком известен в свете из-за своего русского происхождения, но его принимали и ценили в десятке семейств, этого ему было довольно. Александра тут же обещала отвезти его в Итальянскую и, когда собралась, позвала с собой.
Ей хотелось наедине потолковать с ним о госпоже Ольберг и ее секретах.
Игнатьев был из тех полковых лекарей, которых никакой чумой не испугаешь. Он побывал в чумной Москве с экспедицией графа Орлова, он и во флоте успел послужить, хотя недолго, и с ним можно было говорить прямо.
– С госпожой Ольберг та беда, что об ее успехах знают все, а про ее неурядицы – никто, – объяснил доктор. – Скажем, некая дама тайно ее навещала и скончалась. Никто не догадается обвинить эту Ольберг, потому что о тех визитах никто и не знал.
– Отчего скончалась? – испугалась Александра.
– Оттого, что вздумала от плода избавиться, к примеру. Или тайно родить по разным причинам. Ее Ольберг после родов в наемный экипаж усадит, до дому бедняга доберется, а там – горячка, антонов огонь, и все, царствие небесное.
– А что, не было ли в последнее время таких смертей?
– Если и были – родня молчит, чтобы сраму не нажить. Померла – и померла.
– Дитя жалко…
– Дитя все равно бы отдали кормилице. Но и тут закавыка – хорошую кормилицу надобно уметь сыскать. Нужна здоровая, опрятная, честная, непьющая. Коли вы, сударыня, вздумаете рожать, спросите меня – я помогу найти.
– Я, как вы видите, еще и замуж-то не собралась! – со смехом ответила Александра. – Но у меня есть одна подруга, которой кормилица скоро потребуется. Приезжайте ко мне завтра или на другой день до обеда, мы это обсудим!
Она сообразила, что дитя, пропавшее вместе с письмом, можно поискать и через кормилицу.
У Ржевских все еще было беспокойно. Александра ввела доктора в гостиницу, представила хозяйке, начался разговор, для бездетной женщины совершенно не интересный. Поскольку о встрече с доктором было сговорено, Александра собралась уезжать, встала с канапе, и тут госпожу Ржевскую вызвали ради какого-то дела.
Она вернулась пять минут спустя с толстым пакетом из плотной бумаги. На нем было красиво написано по-французски имя сенатора Ржевского.
– Для мужа принесли, мне сперва отдавать не желали. Так что Вы изволили говорить про рисовый отвар? – спросила она Игнатова, положив пакет куда пришлось – а это оказался столик для рукоделия.
– Я поеду, друг мой, – сказала Александра. – Жду человека, которого послала разведывать насчет Арсеньевой. Он должен был найти меня у Гавриловых, не нашел. Хочется поскорее отыскать эту Муравьеву, а то Мавруша мне покоя не дает. Вы же знаете эти клятвы в дружбе до гроба.
– Как не знать! – Ржевская поцеловала Александру в щеку. – Приезжай завтра или как выйдет. Надеюсь, за ночь мои поправятся…
Александра вышла из дому, села в экипаж и, проезжая по Итальянской, рассеянно глядела в окошко – нужно было распределить свое время так, чтобы всюду побывать и ничего не забыть. Экипаж обогнал человека, одетого, на взгляд художницы, более чем странно – в кафтан цвета голубиной шейки, достойный воспитанного кавалера, и глубоко натянутую матросскую шапку. Она отметила эту несообразность и покатила дальше.
Дома ее ждал сюрприз – Мавруша пропала.
– Фрося! Как она могла уйти? – возмутилась Александра.
– Да кто ж знал, барыня-голубушка? Гришка прибежал, сказал – приказание исполнено, дом, где госпожа Арсеньева живет, найден. И он уж к вам собрался бежать, а тут она случилась, давай спрашивать – где найден, далеко ли. Гришка и ответил, а потом подался на поварню – проголодался он. А тут барышня, видать, и убежала…
– Вот чертова девка!
Александра знала, до какой степени смольнянки не приспособлены к обычной жизни. Если Мавруша сдуру заблудится – то может не найти обратной дороги. Впору в часть идти, давать ее приметы. Но если ее вернут с помощью полиции, это будет позор…
– Говоришь, она поняла, где Арсеньева живет?
– Да, на углу Большой Морской с Кирпичным!
– Девки, собирайтесь, пойдете ее искать. От нас до Большой Морской недалеко, ну да она короткого пути может и не знать. По всем окрестным улицам придется пробежать. К Неве выйти! Может, она куда-то туда забрела и идет себе по набережной, пока Нева не кончится! А Гришку, дурака, в Спиридоново отправлю коров пасти!
Александра с перепугу разбушевалась. Девки, не часто видевшие барыню в таком гневе, помчались исполнять приказ.
Не прошло и получаса, как Маврушу привели. Ее действительно нашли на набережной, где она восторженно разглядывала Петропавловскую крепость.
– Ты не могла сказать внятно, что хочешь на прогулку? Я бы велела тому же Гришке тебя сопровождать! – напустилась на девушку Александра. – Шататься неведомо где, одной! Я уж бог весть что передумала! Я уж думала, ты сама к госпоже Арсеньевой побежала!
– Почему я должна к ней бежать? – удивилась Мавруша.
– Ты Гришку о ней выспрашивала.
– Так любопытно же! И разве я бы без вас осмелилась? Я и говорить-то с такими дамами не умею. Нет, я не так глупа, чтобы самой к этому приступиться и все испортить!
– Это верно, – согласилась Александра. – Тут, может статься, и я бы не справилась. Коли так – прости, да вперед не бегай. Хочешь – вместе на прогулку пойдем, я тебе все покажу, расскажу. А одной – нехорошо.
– Ай, Сашетта! – обрадовалась Мавруша. – Пойдем, конечно! Нас по городу катали в каретах, а рассказывали мало!
Договорились устроить пешую прогулку следующим утром, а потом условиться с кем-то из знакомцев, имевших свою лодку, и покататься по Неве и Мойке.
Все равно ранее двадцать восьмого Александра, поразмыслив, не хотела начинать разведки в доме госпожи Ольберг. Она знала – повивальную бабку в хороших домах зовут к роженице загодя. Если Ольберг с помощницей поселятся там двадцать седьмого, то роды, может, и вовсе приключатся тридцатого. И повитуха будет нянчиться с роженицей еще дня два-три.
– А что, если навестить тетушку Федосью Сергеевну? – спросила Мавруша.
– Ты бы хотела? – удивилась Александра.
– Да, конечно, она такая добрая!
На сей предмет у Александры было свое мнение, но спорить со смольнянкой не стала – и в самом деле, старуха к Мавруше добра, все устроила так, как лучше для девицы.
– Я пошлю к ней, узнаю, когда она может нас принять.
– Ай, как славно!
– Мавренька, отвыкай восклицать «ай!», ты уж не дитя, – напомнила Александра. – Этак все, кто с тобой вздумает поговорить, сразу поймут – ты недавно из Воспитательного общества вышла.
– Я постараюсь, – обещала Мавруша и весь вечер, до отхода ко сну, вела себя ангельски.
Гришка, кратко допрошенный, доложил: Арсеньева точно проживает на углу Большой Морской и Кирпичного, но в последний раз видела Поликсену Муравьеву давно, чуть не два года назад, а узнал Гришка это от горничной. И никакие юные девицы кривую старуху в последнее время не навещали.
Александра все же решила съездить к Арсеньевой – разумеется, без Мавруши, которая свои взвизгами и восторгами испортит беседу. Но сперва следовало провести разведку в доме на Второй Мещанской.
Туда был наутро отправлен Гришка с письмецом, на котором значилось «Госпоже Нерецкой, в собственные руки». От Гришкиного доклада много зависело. Он получил приказ колотиться на третьем этаже во все двери, а если не откроют – буянить, пока не явится либо дворник, либо кто-то из жилища госпожи Ольберг. А ежели госпожа Нерецкая отворит двери – разглядев ее и не отвечая на расспросы, дать деру.
В письмеце была сущая ахинея – поклоны от несуществующей родни.
Прогуливаясь с Маврушей по Невскому, Александра даже отвечала ей невпопад, даже знакомых не признавала, так волновалась о Гришкиной миссии. Неудивительно, что в конце концов Мавруша куда-то пропала и появилась минут десять спустя, очень встревоженная.
– Ай, Сашетта! Я думала – никогда тебя тут не найду! – восклицала она. – Ай, как я перепугалась!