И она с криком «караул!» побежала к этим людям. Один из них, оставив товарищей, выступил ей навстречу. Они сошлись, он замахнулся, но она, предвидев удар, увернулась и ударила похитителя поленом по голове. Он покачнулся, и в этот миг Нерецкому удалось высвободиться, он побежал навстречу Александре.
– К Невскому! – крикнула она. Но поди знай, в которой стороне проспект, где ходят люди, куда не осмелятся выскочить злодеи.
Взявшись за руки, Александра и Нерецкий кинулись бежать, куда глаза глядят. Их преследовали, но бесшумно; судя по топоту, человека три, а казалось, что их было больше.
Подвернулся по правую руку переулок, Александра потащила туда Нерецкого, чая, что если скрыться со злодейских глаз, то опасность минует. Но из переулка им навстречу выскочил человек в епанче и маске, растопырил руки, и стало ясно: тоже враг.
Оставалось бежать прямо. Александра все не могла понять – куда их гонят. Наконец увидела: к набережной Мойки.
Там было несколько спусков к воде, у которых стояли лодки. Большинство здешних жителей не держали галер, как богатые господа, и весел на ночь тоже не оставляли.
Александра, понимая, что останавливаться нельзя, сбежала по деревянным ступеням к воде. Прямо перед ней была лодчонка – не более полутора сажен в длину.
– Прыгай сюда! – велела она любимому. – Мы оторвемся от них!
– Как? – не понимал Нерецкий.
– Не кинутся же они за нами вплавь!
Подтянув лодку за веревку, Александра ловко перебралась в нее и подала руку Нерецкому.
– Проклятый узел… – пробормотала она, не сразу сообразив, что узел, если дернуть за хвост веревки, развязывается сам собой. Вдруг это случилось, и она ногой, как делают настоящие лодочники, оттолкнулась от нижней ступени. Течение было слабое, но лодку сразу утащило на целую сажень от берега.
– Как же мы без весел? – спросил Нерецкий.
– Боишься манжеты замочить? Ничего, главное – оторваться… потом разберемся… кажись, удалось!.. А теперь говори прямо – ты этих злодеев знаешь?
– Каких злодеев?
– Тех, что тебя пленили… Да отгребай же! Нам нужно на середину… У них могут быть пистолеты?
– Отчего ты решила?
– Оттого, что ты не кричал «караул!»
Александра скинула кафтан и мокрыми руками с трудом расстегнула мелкие пуговицы камзола. Затем она быстро вздернула вверх рукава.
– Послушай, я не знаю, как тебе объяснить… Это все из-за письма… – начал Нерецкий. – Только сейчас я понял… Это опасность, да, большая опасность…
– Да греби же ты!
– Я не должен был покидать их, я должен был объясниться…
– С кем – со злодеями?
– Пусть бы они даже покарали меня… я заслужил!..
– Кончай городить дребедень!
Впереди был Синий мост, лодочка вошла под него, затерялась во мраке, выбралась. Александра пыталась разглядеть среди потемневших, уходящих в воду стен деревянной набережной подходящий спуск.
Меж тем злодеи, преследовавшие Александру с Нерецким и загнавшие их в воду, прошли к следующему спуску. Там ждала их шестивесельная большая шлюпка. Перескочив на борт, злодеи, а было их пятеро, отдали гребцам приказ – и судно, неторопливо отчалив, вышло на середину реки, развернулось, и тут уж весла ударили в воду с полной силой.
Александра заметила погоню, когда шлюпка приблизилась на опасное расстояние.
– Мы пропали! – воскликнула Александра. – Сейчас же прыгай в воду! Нам нужно доплыть вон туда. Скидывай туфли… Всего десяток сажен!
– Сашетта, я не умею плавать! – признался Нерецкий.
– Как можно не уметь плавать? – удивилась она. Ей казалось, что всякий столичный житель рождается с этим искусством в крови.
– Я не научился…
Восемь пар весел мерно шлепали по воде, короткий форштевень шлюпки уже навис над лодочкой.
– Не валяй дурака, Agnus Aureus! – крикнули с борта. – Никуда не двигайся!
– Я не виноват! – отвечал Нерецкий. – Клянусь алтарем! Не виноват!
– Да прыгай же! – твердила Александра. – Я вытащу тебя, я умею! Не бойся! Им не так легко причалить к спуску! Ну?
И тут случилось непредвиденное – шлюпка, задев ненароком лодочку, опрокинула ее. И Александра, и Нерецкий с головой ушли в воду.
Александра не слишком испугалась и даже исхитрилась не хлебнуть грязной воды. Она вынырнула и услышала рядом плеск. Нерецкий бил руками по воде, и при этом молчал, хотя, казалось бы, должен звать на помощь. Вода каким-то дивом держала его. Со стороны он, возможно, и не выглядел тонущим.
Решив, что мастерство плаванья в нем все же проснулось, Александра крикнула:
– За мной, к берегу!
И она, скинув в воде туфли, поплыла саженками, оборачиваясь через плечо.
Видимо, Нерецкий смертельно перепугался – когда ему протянули со шлюпки весло, он ухватился, как за пресловутую соломинку. И тут же опомнился – ощутив, что его в три руки втаскивают на борт, стал отбиваться.
Александра, поняв, что произошло, развернулась и поплыла на помощь.
Однако вмешалась некая третья сила – еще одно гребное суденышко приблизилось, и веселый голос позвал:
– Эй, сюда, к нам, не бойся!
Адресовался ли этот призыв Нерецкому – Александра не поняла. Когда из воды торчит одна твоя голова, очень трудно понять превратности морского сражения – а началась именно схватка, с попытками взять вражеское судно на абордаж.
Но вторая лодка имела лишь двух гребцов, и шлюпка, самую малость отдалившись, стала уходить в шесть весел, нагнать ее было уже невозможно.
– Пустите меня на берег, я бегом! – потребовал молодой резкий голос. – Я догоню и все узнаю!
И впрямь, имело смысл преследовать похитителей Нерецкого берегом.
– Ефрем, к спуску правь! – приказал мощный бас. – А второго кавалера они тоже выудили?
– Да вот же он!
– Эй, кавалер, хватайся за весло, вытащим! – крикнули с лодки Александре. – Да не бойся – свои!
Глава четырнадцатаяПобег
– Я люблю тебя, Мурашка, – сказала Мавруша, в который уж раз. – И всегда буду любить. Ты мне как сестра.
– И я тебя, Сташка, люблю.
– Так отчего ты молчишь? Отчего ты мне не расскажешь, что с тобой творится? Думаешь, я глупенькая, не пойму? Оттого только, что я еще никогда и ни с кем не целовалась? Ну, что я могу для тебя сделать?
Поликсена не ответила. Она не хотела вспоминать былое. Мавруша с неуемной жаждой дружеских излияний уже становилась навязчива, а Поликсене более всего хотелось бы оказаться в обществе женщины пожилой, этакой доброй бабушки, которая не допытывалась бы подробностей, а сказала попросту: вот здесь ты, голубушка, будешь жить, под моим теплым крылышком, тут будет тебе хорошо, и это уж навсегда.
Как большинство смольнянок, Поликсена не знала, что такое родной дом, не знала материнских забот, и хотя отменно разбиралась в древнегреческих колоннах и орнаментах, не умела жить среди людей. Ей требовалось сейчас одно – чувство безопасности, а его-то в доме Александры и не было. Поликсена понимала – ее приютили, как ту кошку, что живет на конюшне, взяли в дом ради Мавруши и христианского милосердия, но это милосердие не беспредельно. Сейчас Александра занята своими делами, но когда появится ребенок – она непременно отыщет московскую родню Поликсены. А возвращаться в Москву нельзя – лучше умереть.
Плохо все сложилось у смольнянки, очень плохо. Не приучи ее наставницы к возвышенному образу мыслей – она бы вцепилась в невенчанного супруга зубами и когтями, шум бы подняла на всю столицу, и плевать на его роковую любовь – коли постараться, то удалось бы его привести под венец. А вот не смогла – было в ней сильнейшее убеждение, что нельзя становиться на пути подлинной любви, а коли окажешься между двумя созданными друг для друга сердцами, непременно нужно отступить. Итог же таков – дитя под сердцем и порог монашеской кельи впереди. Поскольку лучше в келью, чем к родне.
Угловая комнатка, где жили Мавруша с Поликсеной, была довольно далеко от гостиной, но и сюда долетел шум. В жилище госпожи Денисовой творилось нечто невероятное, дворня носилась взад и вперед. Вдруг влетела горничная Танюшка:
– Барыня велела взять турецкий таз!
Этот огромный медный таз, со сложным узором насечкой по краю, прислал брат покойного мужа Александры с турецкой войны – он тогда всю родню оделил военной добычей. Она отдала таз в пользование Мавруше, и вот он понадобился.
– Что случилось? – спросила горничную Мавруша.
– Ах, сударыня, такое, такое! – Танюшка скрылась с тазом, а Мавруша сказала подруге:
– Ты будь тут, а я схожу погляжу. Сдается, гости. Но ведь она гостей не ждала…
Мавруша ушла и пропала.
Поликсене было нечем заняться. Она подсела к большим пяльцам, на которые была натянута недавно начатая Маврушей вышивка, но сделав несколько стежков и поняла, что портит работу. На этажерке стояли мольеровы комедии, вольтеровы трагедии, Расин, Корнель, Сумароков – Мавруша не представляла себе жизни без пьес: читая, она устраивала в голове настоящий спектакль с декорациями и костюмами. Однако желания читать у Поликсены не возникло. Она сама не знала, чего желает: со Сташкой, тягостно, без Сташки – уныло.
А шум не утихал – там, за дверью, творилось нечто любопытное, настолько, что Сташка ушла и пропала. Поликсена подумала – и вышла из своего заточения.
Все двери были отворены, раздавался голос Сашетты – звонкий и радостный. Поликсена впервые слышала, чтобы госпожа Денисова говорила так громко. Это был прямо-таки детский восторг!
Поликсена пошла на голос. Зачем – неведомо. Александра ей не очень-то нравилась – слишком деятельная, самоуверенная, слишком нарядная, бог весть что о себе вообразившая лишь потому, что малюет акварели с цветами. Поликсена совершенно не видела в ней возвышенных чувств – одно кокетство с кавалерами. И будущее Александры казалось ей самым заурядным – разумный брак с человеком того же круга, который может быть в семейной жизни добрым товарищем, не более, без самозабвенной страсти, и на что ей страсть, без жертвенной любви – да ей и не понять таких слов…