Булатный перстень — страница 49 из 88

Михайлов поднял фонарь повыше. Зрение у него было отменное, да и слух не хуже. Довольно близко, в полусотне шагов, на воде началась возня – двое, спустившись в суденышко, пытались отчалить; наконец им это удалось, но грести они не стали, лодочка сама пошла по течению, ее потащило под мост…

– Что за притча? – прошептал Новиков. – Весел у них, что ли, нет?

И тут к большой шестивесельной шлюпке подбежали люди, поочередно прыгнули в шлюпку, один сел к рулю, шлюпка начала маневр – ей нужно было оказаться на просторе, чтобы набрать скорость.

– Глянь, Ефимка, да это ведь погоня, – сказал Новиков.

– Вижу…

Михайлов тоже сообразил, что творится на воде. Дядя Ефрем подогнал шлюпку к спуску.

– Сползай осторожненько, – велел Михайлов Новикову, – не то опрокинешь наш фрегат. А ты, Усов, прыгай сюда! В тебе весу – как в воробье. Посмотрим, что там затеяли…

Глава пятнадцатаяВстретились…

Александра ухватилась за протянутую руку. Рука была сильна неимоверно – выдернула ее из воды, так что она легла животом на борт и быстро перевалилась в лодку.

– Слава богу, – сказал бас, только что призывавший «сюда, к нам, не бойся». А другой голос, загадочно знакомый, спросил:

– Ты, сударь, часом не Нерецкий ли?

– Нет, – ответила Александра.

– Да пустите же на берег! Я их догоню! – не унимался молодой голос.

– Правь к берегу, дядя Ефрем, да не к тому – к другому, к Васильевскому. Вон, туда! – велел бас. – Ефимка, готовься, для тебя швартоваться не станем.

Александра не знала, как быть. Мокрая одежда раздражала, холодила тело, любимый кафтан уплыл, волосы впору было выкручивать. Вместе с кафтаном пропал кошелек: были бы деньги – наняла бы лодочника, доставил бы к самому дому, а там на поварне еще не остыла печь… Хотя первым делом следовало бежать, искать на улицах десятских, сообщать в полицию, что Нерецкий похищен и увезен в лодке!..

– Пошел, крестничек!

Человек со знакомым голосом осветил уходящие в воду деревянные ступени. Другой перепрыгнул на них, взбежал, повернулся:

– Сколько могу – буду преследовать! – И топот бегущих ног вскоре затих вдалеке.

– Эй, эй! Дорогу-то к моему домишке помнишь? – загремел бас. – Ты мужиков спрашивай – где флюгер корабликом! Как что разведаешь – тут же ко мне!

– Вот ведь неуемная душа, – произнес знакомый голос, вроде и неодобрительно, однако с примесью зависти. – Ну, сударь, кто ты таков и отчего в воде оказался?

Это относилось к Александре.

– Превратности судьбы, – кратко отвечала она.

– Эй, да ты, сдается, не сударь, а сударыня! – догадался бас. – Ну, Михайлов, славную рыбку мы выудили! Ну-ка посвети! Дядя Ефрем, правь к берегу! Даму надобно обсушить!

– Нет, на Васильевском мне делать нечего, – быстро сказала Александра. – Если бы вы были столь любезны и доставили меня поближе к Миллионной, то век бы вам была признательна…

Она уже выстроила план – накинуть хоть какое платьишко, обуться, взять с собой кого-то из людей и возвращаться на Вторую Мещанскую. Там наверняка что-то выяснится – дворня из губернаторского дома вышла помочь кучеру Семену, может статься, уже позвали десятских, которые ночью должны ходить по улицам; Семен непременно рассказал, кто его ударил…

Михайлов, узнанный окончательно, осветил Александру, но она успела отвернуться и сидела с независимым видом – настолько, насколько это вообще возможно, вымокши насквозь.

– Поворачивай, дядя Ефрем, – распорядился бас, – да только неладно получается, в мокром-то… Вы скиньте все с себя, мы глядеть не станем, и завернитесь ну хоть в мой подрясник…

– Благодарю, не надо.

– Ты спроси эту даму, точно ли с ней в лодке был Нерецкий, – буркнул Михайлов.

– Что вам за дело до Нерецкого?

– Есть дело, впрочем, я не представился… Капитан второго ранга в отставке Новиков, – сообщил бас и, приподняв зад над сиденьем, кое-как поклонился. – А это – товарищ мой, капитан второго ранга Михайлов, прошу любить и жаловать.

Михайлов недовольно фыркнул.

«И надо ж было тому случиться, что именно они выудили меня из воды, подумала Александра, – экая насмешка Фортуны. И ведь признал, оттого и сердится, оттого и нос воротит!»

– Вы почтили нашу лодку своим присутствием… – продолжал Новиков

– Это было вовсе необязательно, я хорошо плаваю! – перебила Александра. – Лучше, чем полагается даме из хорошего общества, – строптиво добавила она. – И я бы прекрасно сама добралась до берега. Вы же видели – я не тонула, на помощь не звала!

– Ах, сударыня, тот, кто тонет, редко орет, он лишь глаза таращит да руками по воде бьет, – сказал Новиков. – И голову задирает, и рот невесть зачем разевает, и задыхается с перепугу. Коли не знать этих признаков, то и не всегда догадаешься, что опасность велика.

– Вы полагаете, господин Новиков, что от смерти меня спасли, коли я не вопила? – удивилась Александра. – Когда бы потребовалось, то я с несколькими привалами доплыла бы до своего дома.

– Коли вам не нравится мой подрясник, а он действительно страшен, как смертный грех, то могу предложить кафтан. Раздевайся, Михайлов, – приказал Новиков, – надобно ж даму как-то согреть.

Михайлов быстро встал, сорвал с себя кафтан, бросил его на колени Александре, после чего шлепнулся обратно.

– Ну, не кобеньтесь, сударыня, и не жеманничайте. Простудиться после ночного купания проще, чем вы думаете. Вам ведь, поди, еще не доводилось ночью купаться, – очень кстати предположил Новиков. – Стягивайте камзол.

– Доводилось, и по снегу бегать босиком доводилось, и под дождем тоже, – с некоторым злорадством сообщила Александра. – У меня лет до четырнадцати и шубы зимой не было, был один лишь байковый капот, в нем гулять велели.

– Вы росли у чужих? Вы сирота? – с сочувствием и тревогой спросил Новиков.

– Нет, это были затеи моей покойной матушки. Ее старший братец и отец, то бишь мои дядя и дед, ввязались при покойной государыне в какое-то темное дело, были судимы, ей пришлось скрываться, жить у дальней родни, отчего – не знаю, она не говорила. Потом все как-то уладилось. Но в душе у нее поселился страх – ей все чудилось, что наше благополучие вот-вот оборвется. И она готовила меня к тяжким испытаниям. У нас было правило – коли я промочу ноги, не переменять чулки – сами на ногах и высохнут. Летом, чуть вставало солнце, будили меня и водили купать на реку…

– Это жестоко, – сказал Новиков. – Как можно этак с детками?

– А ничего страшного я в таком обхождении не вижу. Пришедши домой, давали мне завтрак, состоявший из горячего молока и черного хлеба, чаю мы не знали. Пища моя была: щи, каша, иногда кусок солонины, а летом зелень и молочное. Чем плохо? В пост, правда, особливо в Великий, даже рыбы не было. А поутру горячее сусло или сбитень. Очень бодрит! Многие пеняли моей матери, что она так грубо меня воспитывает, она всегда отвечала: «Я не знаю, в каком она положении окажется: бедном или выйдет замуж за такого, с которым вынуждена будет по дорогам ездить, – все вытерпит: и холод, и грязь, и простуды не будет знать. А ежели будет богата, то легко привыкнет к хорошему». Но на самом деле она боялась не дорог… Она не хотела, чтоб я чего-нибудь боялась… – сказав это, Александра покосилась на Михайлова.

– Удивительная мать, – искренне восхитился Новиков.

– Теперь видите, что беспокоиться обо мне не стоит? Возьмите кафтан! – Она переложила михайловскую собственность на колени к Новикову.

Михайлов так ловко расположил фонарь, чтобы лицо Александры оставалось в тени. Это даже было смешно – до какой степени он не хотел ее видеть. Но, надо полагать, все же взглянул украдкой – когда она удерживала кафтан, на свету оказались ее руки в обвисших мокрых манжетах дорогой батистовой рубахи.

– Послушай, Новиков, – сказал он – разом сердито и неуверенно. – Нужно понять, какое отношение имеет эта дама к Нерецкому и Майкову. Необходимо!

– Отчего ты вообразил, будто она имеет отношение к Майкову?

– Помнишь мои подозрения? И пропажу перстня?

Новиков сообразил, в чем дело, и уставился на Александрину правую руку.

– Точно – он! Тот самый! Сударыня, не дадите ли перстенек разглядеть?

Александра сняла перстень, чудом не соскочивший с пальца в воде, и положила на огромную ладонь Новикова. Тот передал безделушку Михайлову, который примерил на безымянный палец левой руки, и перстень занял свое место так ловко, словно для этого пальца и был откован.

– Хотел бы я понять смысл этой интриги, – пробормотал Михайлов. – Если перстень у меня стянул Майков, то как он попал к ней?..

– Сударыня, мало кто из дам может похвастаться, что носит колечко из российского булата, – сказал Новиков. – Как оно к вам угодило? Вы купили его? Подарено? А коли нашли – то где?

– Этим кольцом обручился со мной некий молодой человек, – честно ответила Александра.

– Краденым перстнем? – не выдержал Михайлов.

– Краденым?! – возмутилась она. И тут же подумала – а и впрямь, Павлушка мог где-то стянуть сию безделицу…

– Да. Он пропал с моей руки как раз накануне войны. Его нагло украли. А был мне подарен человеком, который сам его изготовил, – не глядя на Александру, сказал Михайлов. – Тот человек может его опознать.

– Этот перстень из булата, он на всю Россию один такой, – добавил Новиков. – Я его рисовал. Коли угодно, покажу рисунок. Сударыня, кто вам его дал?

– Либо Майков, либо Нерецкий, – уверенно заявил Михайлов.

– Ни тот, ни другой!

– А все же? – не унимался Новиков. – Дело-то необычное. Да и не обручаются такими перстеньками.

– Перстень попал ко мне самым невинным способом. А коли не верите, то и разговаривать не о чем, – сердито сказала Александра. – Какое вам дело до того, кто и как со мной обручился?

– Перестань, Новиков. Мы это и сами выясним. А сию даму нужно пересадить на другую лодку – вон, кстати, и фонарь горит, какой-то лодочник припозднился. Полагаю, когда изловим Майкова, он и про перстень много чего скажет.