Человеческая голова так устроена, что пока не случится неприятность – она соображать не начинает. Кабы Ероха не получил удар под коленку – то и бежал бы, как резвое дитя, совершенно не беспокоясь, что делать, когда шлюпка, миновав новую Голландию, выйдет в Неву. А вот как стало неловко ступать – так разум и проснулся. Ероха стал высматривать на Мойке одинокого чудака-рыболова. Он не понимал, как можно просидеть над водой несколько часов, чтобы принести домой пару уклеек коту на ужин, но сейчас благословлял эту блажь.
Рыболов, сидящий на деревянных ступеньках узкого спуска, ему не был нужен. Он искал взглядом такого, что выехал на лодочке подальше от прибрежной грязи. И вскоре нужный чудак обнаружился не доходя Цветного моста, впрочем, многие называли его Поцелуевым, полагая, что в давние времена тут держал трактир купец Поцелуев.
– Эй, дядя! – негромко окликнул Ероха. – Греби сюда! Дельце есть! Ну? Пятак дам, ну? Гривенник дам!
– Чего тебе? – спросил рыболов.
– Да подгребай же! Чего вопить?
– Пошел ты…
– И гривенник не надобен?!
Ответа не было. Видимо, свое глупое времяпрепровождение чудак ценил дороже.
– Два гривенника! – предложил Ероха.
И тут в игру вмешался тот, кто обогнал его на полсотни шагов. Очевидно, этот бегун уловил Ерохин замысел.
– Греби сюда, дядя! – послышалось из темноты. – Три гривенника!
Это были огромные деньги. На четыре копейки в день можно было в столице жить весьма сытно.
Тут надо сказать, что у Ерохи было при себе не более двадцати копеек. Добрый Ворлыхан присылал парнишек, чтобы покараулили, пока Ероха дремлет на лавке, присылал и провиант, а мысль дать новоявленному шуру живые деньги в руки в его умную голову не приходила. Ероха был готов расстаться с деньгами ради благого дела – но он же был готов при необходимости выкинуть чудака из лодки и самому сесть на весла. Грести он умел неплохо.
– Эй, дядя! Я первый тебя позвал! – возмутился Ероха. – А тут какой-то мазурик перебивает!
– Что ж не перебить, когда деньги есть? – отвечали из тьмы. – Греби сюда, дядя, договоримся!
– Эй, дядя, стой, где стоишь! – приказал Ероха, хотя в том не было нужды – рыболов и так не двинулся с места. – Сейчас вот поглядим, что это за богатей завелся!
– На кулачках биться хошь? – спросил богатей.
Ероха на миг задумался. Он предложил бы рубиться на саблях – да только встретить ночью на Мойке человека, вооруженного турецкой саблей, было бы чудом. Опять же, сабля может и голову снести. Такая перспектива и вовсе не устраивала. Конечно, голова у бывшего мичмана дурная, да ведь своя… А кулачки – что ж? Какой мужчина не умеет ими пользоваться?
– Хочу, иди сюда! Тряпицу приготовь – кровавые сопли утирать!
Противник подбежал и встал шагах в пяти.
Ероха увидел перед собой человека невысокого и щуплого. Он был убежден, что уложить этого человека несложно – разок треснуть по голове, и тот поползет на карачках искать в грязи разлетевшиеся зубы. Лодка с веслами, считай, в кармане.
Однако Ефимка Усов, хоть ростом не выдался, прошел суровую школу. В Туле заводские рабочие уважали кулачные бои, хороший боец был в цене, мальчишки всячески им подражали, и Усов столько раз дрался, что не упомнить. Кулаками работать он умел – они у него и были, при легкокостном сложении и узком запястье, как два чайника. Опять же, возня с железом дает человеку силу – а Ефимке и ковать приходилось, и уголь в топку лопатой кидать.
Усов бился так, как умел, с ловкими приемами, пуская в ход и ноги. Неудивительно, что Ероха, растерявшийся от такой бойкости, скоро корчился на земле, держась за брюхо.
– Эй, ты жив? – спросил на всякий случай Ефимка.
– Чтоб тя… черти… – был невнятный ответ.
– Дядя, греби сюда! Вот полтина! Слышь? Полтина!
Рыболов и не шелохнулся.
– Вот старый дурень… – пробормотал Ефимка. – Ну, стало, ни тебе и не мне он не достался. Прости – зря я тебе отвесил…
Ерохино сознание затуманилось.
Перед тем как выйти в бой, он кинул саблю с кинжалом у какого-то забора, и вот сейчас проснувшаяся злоба требовала: убей супостата, ты из-за него шлюпку упустил, тебе к Ржевскому дороги больше нет, убей!
Ероха пополз к оружию.
Усов, уже изготовившийся бегом преследовать шлюпку, задержался, с подозрением глядя на Ерохины маневры. И когда Ероха, схватившись за сабельную рукоять, с трудом поднялся на одно колено, опознал в его руке оружие и присвистнул. Луна светила достаточно ярко, чтобы по бликам на металле узнать резко изогнутый клинок.
– Эй, что это у тебя? – спросил Ефимка. И на всякий случай отступил.
Ероха, с совершенно помутившимся рассудком, стоял на коленях, вооруженный турецкой саблей, и потрясал ею грозно.
– Ишь ты! – даже с восхищением произнес Усов. – Вояка! Ты что, на турецкую войну ходил, что ли? Уймись.
– Убью, – пообещал Ероха.
– Да ты сперва на ноги подымись.
– Ты… сволочь, сука… Ты все мне погубил… убью…
– Ладно, недосуг мне. Прощай, вояка.
Усов обошел Ероху по большой дуге и, выйдя к ограде набережной, стал высматривать шлюпку.
– Ушли, увезли… – бормотал Ероха. – Господи, что же я Ржевскому скажу?..
– Погоди-ка, – обратился к нему Усов. – Ты для чего хотел лодку нанять? Не за шлюпкой ли гонишься?
– Не твое собачье дело.
– Ты отвечай прямо! Не то и саблю у тебя, дурака, отниму, и вдругорядь в луже изваляю! – прикрикнул Ефимка. – Думаешь, не отниму? Да у нас в Туле этих сабель – что грязи, все парнишки махать умеют, сколько раз у пьяных отнимал…. На что тебе шлюпка?
– Пошел…
– Ну и хрен с тобой! – Ефимка побежал прочь.
Тут Ерохина планида, видать, зазевалась – в голове у подопечного наступило просветление, и он осознал ошибку.
– Стой, стой! – выкрикнул он. – А тебе шлюпка на что?
– Человека на ней злодеи увозят! – отвечал Усов, чуть замедлив бег. – А мне велено дознаться – куда! Ну тебя к бесу с твоими затеями, она уж далеко ушла…
– Да стой ты! Нерецкого?
– Нерецкого!
Тут оба драчуна встали в пень – Ероха не поднимаясь с колен, а Ефимка – чуть ли не на лету. Это состояние у них продлилось пару мгновений, после чего Ефимка запрыгал на одной ноге, стараясь сбить скорость и развернуться, Ероха же пополз к нему на коленках, как безногий солдат на паперти, спеша к богатому благодетелю.
– Нужно брать лодку, – сказал, подбежав, Усов.
– Стой тут, заговаривай ему зубы…
Больше никакой дипломатии не потребовалось.
– Дед, эй, дед! – заголосил Ефимка. – Да повернись ты хоть ко мне, потолкуем! Ты чего полтину брать не желаешь? Ну, а шестьдесят копеек возьмешь? Дед, коли не веришь, к ступенькам подгреби, я деньги покажу! Уж больно лодка с веслами нужна! Грешно тебе, дед, отказывать – тут такое дело! Слушай, дед, а за рубль свезешь?
– Рубль? – тут рыбак соблаговолил посмотреть на безумца, сулящего такие деньги за грошовую услугу. – Мало! – заявил он, поняв, что может поймать за хвост неслыханную удачу, главное – как следует поторговаться.
– Рубль с гривенником? Мало?.. Неужто полтора рубля возьмешь?
– Мало!
Ефимка готов был повышать плату хоть до тысячи, но не пришлось. Дед вдруг отчаянно заколотил веслами по воде и стал ругаться столь отчаянно, что в Туле и слов-то таких не слыхали. При этом лодчонка выделывала странные маневры. Ефимка сбежал к самой воде и, когда лодка ткнулась носом в ступеньки, выдернул оттуда горе-рыбака вместе с удочкой, как морковку из грядки.
– Дурак ты, дед. На полтину соглашаться надо было, – сказал он, усаживая возмущенного старика на ступеньки. А затем прыгнул в лодку.
– Ты что, сдурел? – возмутился Ероха. Его лицо торчало из воды возле кормы.
– Нет! Вылезай, хватай свое лопотье – и сюда. А я подержу лодку саженях в двух от берега, чтобы этот жадюга не дотянулся.
Дед понял, что стал жертвой лихих налетчиков и, как положено в таких оказиях, завопил «караул!». Как на грех, десятские, обходившие свои кварталы, оказались поблизости.
Ероха на берегу, сгребши свою амуницию в охапку, чудом увернулся от протянутых рук. В лодку он прыгал через ограждение, кинув туда сперва вещи, и чуть не опрокинул суденышко. Тут выяснилось, что грести как следует Ефимка не умеет, и полуголый Ероха, в одних мокрых портах, сам сел на весла. Сабля и кинжал остались в подзаборных кустах.
– Мы их все равно не нагоним, – сказал Ефимка. – Ты высади меня, я берегом побегу.
– Да как же! Не слышишь, что ли?
Десятские преследовали лодку, приказывая остановиться. Да кто их слушать станет…
– Тем берегом, другим. Может, соображу, куда шлюпка подалась.
– Коли не свернула в Крюков канал, то у нас есть шанс оторваться от десятских. Они по воде, аки посуху, на новую Голландию не перебегут. Похоже, к Неве курс держат.
– Что держат?
– Потом растолкую.
Возможно, в это время шло в небесах словесное прение между двумя планидами – Ефимкиной и Ерохиной. Похоже, Ефимкиной удалось одержать верх. Увидев еще двух безумцев на берегу, коим не спалось в летнюю ночь под теплым боком жены, а непременно нужно было сидеть в неподвижности, таращась на поплавок, Усов спросил их о шестивесельной шлюпке. Шлюпку они заметили и указали ее путь.
Понемногу, от рыболова к рыболову, приятели выяснили, что шлюпка, уже не слишком поспешая, подалась к Неве, дальше – вдоль берега Васильевского острова, к Гавани, а у Гавани, пересекши реку, Ефимка с Ерохой увидели на причалах еще рыбаков, из которых один приметил шлюпку и сообщил, что на ней подняли парус.
– Не догоним, – затосковал Ефимка. – Ох, не догоним, упустили…
– Да ты и впрямь не здешний, – заметил Ероха. – Тут в любое время ходят ялы и баркасы к Кронштадту и обратно. И транспорты ходят, и баржи. Может, с кем сговоримся. Окликать надобно!
Они уже успели, понятно, представиться друг дружке, хоть и без поклонов. Ефимке ничего не сказало имя Ржевского, которым щегольнул Ероха, да и личность Нерецкого была ему любопытна лишь потому, что за Нерецким охотился Майков, а Майков вызвал сильные и очень нехорошие подозрения «крестненького», да и самого Ефимки. Ероха же удивился, узнав, что в эту историю впутался добрейший увалень Новиков, а что до Михайлова – сие было странно, но вполне соответствовало михайловскому нраву. Ероха знал, что в этом флотском офицере сидит тщательно скрываемая готовность преспокойно, без суеты, ввязаться в головоломное приключение, он ее нюхом чуял, поскольку и сам был таков.