– Если мы попадем в самый крайний пруд, то сможем беспрепятственно проплыть по всему острову, – объяснял Родька. – Ведь незваных гостей ждут снаружи, а мы-то будем уже внутри!
– Но есть ли там канал, чтобы провести лодку? – спросил, загоревшись этим планом, Михайлов.
– Должен быть, иначе как же при нужде спускают воду в прудах? – ответил вместо Родьки Новиков. – Особливо когда при сильном паводке впридачу западный ветер нагоняет воду и она перехлестывает в пруды через валы. Но надобно будет, чтобы скрыться из виду, уйти за Крестовский остров. И, его обогнувши, подкрасться к Елагину.
– А павильон где?
– Да вот же, – Ероха указал рукой. – Господин мичман прав – пруды цепочкой тянутся от западной оконечности острова почти до самого павильона. Другое дело – что мы, идя на веслах, поднимем шум, а береговые валы чуть ли не вплотную к прудам насыпаны. Может статься, что они тем прудам – заместо северного берега. И по ним ходят часовые…
– Попытаться надо, – решил Михайлов.
– А кто из нас умеет снимать часовых? – вдруг спросил Новиков. – Я – нет. Если я подкрадываться возьмусь, меня за версту услышат.
– Ч-черт… – прошипел Михайлов. Это означало: если б не нога!..
– Я, – сказал Ероха. – Правда, до сих пор не приходилось, но… Усов, пойдешь со мной?
– Крестненький, надо?
– Надо, – мрачно ответил Михайлов.
Между тем лодка развернулась в сторону Малой Невки, чтобы, как велено, обогнуть Крестовский остров и подойти к Елагину с запада. Это был долгий и неприятный путь, но иного не находилось: отойдя подальше, заметили, что по валам действительно прохаживаются какие-то два человека. Вряд ли часовых поставили много – остров-то всего версты в две длиной, в самом широком месте с версту шириной, но дело-то не в количестве, а в способности поднять тревогу.
– А хорошо бы – пришли, а там уже давно Ржевский навел порядок, – мечтательно произнес Новиков. – И тогда – с чистым сердцем домой, к дитятку. Может, допустят порисовать?
Под мерный плеск весел он затеял с Родькой разговор о младших Колокольцевых, чьи миниатюрные портреты собрался писать. Родька, до сей поры не имевший знакомств среди художников, был премного доволен – сам он, хоть и учился рисованию с черчением, дальше попыток изобразить отломанный гипсовый нос двухвершковой длины не пошел, хотя страшные рожи мелом на заборе ему весьма удавались.
В удобном месте высадили Павлу, приказав ей добираться домой, как знает.
Выйдя из-за Крестовского и пройдя с полмили на восток, увидели оконечность Елагина.
– Ну, что? – спросил Ефимка. – Туда, что ли?
Вслед за ним все посмотрели на Михайлова.
А он и сам понимал, что теперь пора что-то предпринять. Прошло уже немало времени, когда Ржевский обещал найти единственно подходящее средство, чтобы справиться с бедой. Он говорил очень определенно и твердо и собирался доставить это средство на остров – но как оно могло подействовать?
– Коли часовых на валах нет, стало быть, сенатор уже вмешался и что-то предпринял. Я так полагаю, – сказал Михайлов. – Но сдается, кто-то по валу бродит…
– И это непременно часовой? – Новиков приложил руку ко лбу, вглядываясь в мелькающую фигурку. – Или кто-то из елагинской дворни послан…
– Для чего?..
– Надо искать канал, – подал голос Родька. – Вон там, совсем близко от берега, начинается крайний пруд, который кажется, занимает весь этот конец острова, вокруг него вал, да немного суши у пруда. Господин Ерофеев, вы видите створ?
Ероха резко повернулся к Родьке.
Жизнь стремительно менялась – вот и еще один человек назвал Ероху господином Ерофеевым, и не простой человек – флотский! Почти мичман!
– Вон что-то на манер створа, – отвечал Ероха. – Но черт его знает, если часовой вооружен и имеет приказ стрелять? А мы идем открыто, на лодке, – лучшей мишени и не придумаешь.
– Ты хочешь добраться вплавь и снять часового? – спросил Михайлов. – А коли он там не один?
– Я с ним поплыву, – сразу вызвался Ефимка. – Ничего, авось не утопну.
– А чем будете вязать часового? – задал разумный вопрос Новиков. – Погодите! Есть чем вязать! И кляп ему в рот тоже есть! – Он достал из карманов бинты и мешочки с сушеным мхом, которых было четыре. Два отдал Ерохе, два приберег для Михайлова.
Затем лодочнику велели править вверх по Средней Невке и понемногу забирать к Крестовскому. Ероха с Ефимкой скинули верхнее, остались в исподнем и с того борта лодки, что был обращен к Крестовскому, ушли в воду.
Две головы, черная и светлая, медленно двигались к Елагину, Михайлов смотрел вслед и завидовал. Он понимал, что Ероха плывет медленнее, чем умеет, из-за Усова, и все равно сердился: будь он на Ерохином месте, показал бы крестничку, что есть настоящее плаванье. Нырнув в десятке сажен от берега, вынырнул бы уже на самом мелководье.
– Подплывают, – сказал Новиков. – Надо бы отвлечь. Споем, что ли?
И затянул прежалостно на одной ноте:
– Когда б я птичкой был,
Я к той бы полетел,
Котору полюбил,
И близко к ней бы сел,
Коль мог бы я, запел:
«Ты, Лина, хороша,
Ты птичкина душа!..»
Тут у него с непривычки к пению пресеклось дыханье.
Родькин хохот слышно было, пожалуй, в самом елагинском дворце.
– Птичка, – твердил он, – птичка!..
– А что ж? Глотка у меня мощная, голос на сто сажен уж точно улетел, разве ж я часовых не отвлек? – даже обиделся Новиков.
– Моя теща в таких случаях беспокоится, как бы от музыки молоко не скисло, – заметил Михайлов.
– Ну, сам тогда пой, – обиделся Новиков. – А я послушаю, и, коли от твоего пения зубы не разболятся…
– Да ну тебя, – сказал он, вглядываясь в береговую кромку. – Сдается, они отыскали створ. А часовой – вон появился, коли это доподлинно часовой…
Тут фигура на валу пропала. Только что была – и сгинула.
– Вперед, братцы! – приказал гребцам и лодочнику Михайлов. – Вон туда правьте, где меж травы что-то чернеется!
Через десять минут лодка уже шла вдоль вала.
И тут на валу появился Ефимка.
– Крестненький, это был часовой, с пороховой трубой! – доложил он.
– Фальшфейер, – догадался Михайлов. – Основательно они подготовились. А где Ерофеев?
– С часовым разбирается. Мы его связали.
– Канал нашли?
– Нет никакого канала. Может, он дальше будет?
– Позови Ерофеева.
Ероха явился с новостью: он узнал часового, это был матрос с «Ростислава», раненый в мякоть бедра и оттого вывезенный с судна в госпиталь. Он ничего не знал, кроме того, что мичман с «Ростислава» отыскал его в госпитале и привез с собой. Приказание было дано такое: коли кто приблизится на лодке, сигналить огнем.
– Фальшфейер знатный, – сказал он, показывая аршинную картонную трубку. – Не простой, сдается, а синий.
– Как ты это проверишь? – спросил Новиков. – Не на вкус же? В одном фунте пороха шесть унций муки ни за что не ощутить.
– Днем и на глаз можно. В синих фальшфейерах к селитре и сере добавляют такие кристаллы растертые, золотого цвета, как называются – у канониров надобно спрашивать.
– Матрос с флагмана, этого еще недоставало, – проворчал Михайлов. – И на самом флагмане измена. Отчего государыня не уберет Грейга? Ведь в нем же корень зла! Может, он сам и прислал сюда своих людей?
– Погоди за государыню решать, – одернул его помрачневший Новиков. – Нужно перетащить часового в лодку. Он, может статься, Ржевскому пригодится.
– Шешковскому он пригодится!
Малость успокоившись, решили – лодка медленно пойдет вдоль северного берега острова, а Ероха с Ефимкой – пешком вдоль прудов, высматривая других часовых.
Оказалось, тот, которого пленили, был единственным. Его поставили в стратегически правильном месте – он видел бы и тех, кто норовит пристать к южному берегу, и тех, кто хочет войти в Большую Невку.
Двигаясь вдоль северного берега, сперва не видели ничего, кроме вала; потом заметили вдали крышу дворца; наконец, на небе явился за кронами деревьев силуэт старинной круглой башни с островерхой крышей.
– Вот он, павильон, – сказал Ероха. – Что дальше делать будем? А, Михайлов?
Ржевский просил вывезти только Александру – это исполнить не удалось, и даже если бы сенатору михайловская команда ему понадобилась – он бы попросту не знал, где ее искать.
– Подождем, – отвечал Михайлов. – Ржевский сказывал, главный затейник отчего-то не любит дневного света и приедет лишь в потемках, а без него не начнут.
– Ну так потемки – вот они… небо-то пока светлое, а там, под деревьями, уже мрак, – заметил Новиков.
– Надо, пока светло, высадиться, – предложил Родька. – И тропинку найти. А то вал высокий, а вы, Алексей Иванович, хромаете.
– Нет, надо пройти еще вперед, там точно есть канал, и через него мы войдем в большой пруд, – возразил Ероха. – А от пруда до павильона – шагов с сотню, не более, ей-богу! Я знаю, я там был!
Канал был узок, лодочник страх как не хотел входить туда, насилу уломали. Потом лодка пересекла пруд с севера на юг, и общими усилиями высмотрели подходящее место для высадки, – маленький невысокий мыс.
– Отведи лодку на середину пруда, – велел Михайлов лодочнику. – Мало ли что. И жди нас. Мы покричим, если что.
К павильону шли гуськом – впереди, разумеется, Ероха, белея во мраке исподним, за ним Новиков, дальше – Михайлов и Ефимка. Замыкал шествие Родька, которому поручили самое главное – в случае непредвиденных обстоятельств по первому же слову бежать к пруду и звать лодку, чтобы произвести правильное отступление.
Оружия на всех было негусто – новиковская шпага, с которой он все равно не умел обращаться, Родькины пистолеты, один из которых забрал Михайлов, да большой нож, которым непонятно где разжился Ефимка. Можно было считать оружием и тяжелую трость, которую Михайлов называл оглоблей.
– Стой… – сказал вдруг Ероха и попятился.
– Что за черт? – спросил Новиков, не столь испуганно, как удивленно.