– Нет.
– Давай оба сюда.
– Мы на рубле срядились, – сказал лодочник. – Поскольку ночью, и в шесть весел, и бог весть на какой срок…
– И что, тебе мало?
– Было бы нам с молодцами не мало, кабы не ваша, сударик, война с пленными. Кто вас знает, для чего людей в плен берете…
– А если полтину набавлю, то и вопроса не будет?
– А ежели рубль – то хоть самого господина Елагина.
– Два, стало быть, рубля. Разорюсь я с этим «Нептуном», – сказал Михайлов. – Ну, черт с тобой, дядя. Пользуйся моей добротой! Мичман, принимай пленного!
– Так точно, господин капитан! – бойко ответил Родька. – Эй, ты, пошевеливайся.
– Слава богу, – заметил Михайлов, когда Родька отошел подальше. – С этих бесов станется и лодку перевернуть, а он с поломанной рукой не выплывет. Крестник, прыгай в лодку! И тащи меня туда!
– Сделаем иначе, – возразил Ероха. – Михайлов, держись за меня! – И с некоторой натугой поднял Михайлова на руки.
– Теперь знаю, каково быть прелестницей, – сказал тот. – А ты плыви под прикрытием лодки.
Ефимка с Михайловым устроились на носу. Ероха, ежась, вошел в прохладную воду и поскорее пустился вплавь по-лягушачьи, не поднимая брызг.
Михайлов правильно понял маневр Майкова. Vir Nobilis, догадавшись, что их здание рушится, решил уйти с Елагина острова сперва вплавь, а потом уж и думать, как выпутываться из беды. С собой он увлек четверых – двое были членами «Нептуна», служившими в адмиралтействе, двое – легко ранеными офицерами с «Дерись». Все пятеро разделись донага, а одежду с обувью туго свернули с тем, чтобы, плывя на спине, держать ее на груди. Да и плыть-то было – пять минут, не более.
Братья раздевались под мостом, с тревогой поглядывая на ту лодку, что все это время болталась посреди пруда и не пожелала откликнуться на их зов.
Опасения оправдались – лодка, подойдя к берегу, взяла кого-то на борт. И тут же гребцы вспенили воду веслами. Это были сильные и опытные гребцы, недаром за труд просили хорошие деньги. Они действовали слаженно и четко, лодка неслась к мосту быстрее самого ловкого пловца. С перепугу беглецы вздумали уходить саженками и, переворачиваясь, растеряли свое имущество. Но на середине Большой Невки лодка их нагнала, и мало того – на ней синим пламенем вспыхнул фальшфейер, рассыпая искры и освещая лица.
– Я вижу тебя, Майков, – громко сказал Михайлов. – Сдавайся.
– Пошел к черту, – отвечал Vir Nobilis.
– Сдавайся, говорят тебе. Если добровольно – может, какие послабления выторгуешь.
– Не нуждаюсь, – отрубил Майков.
– Не нужно было тебе мой перстень воровать. Вся его ценность – в том, что он откован из первого тульского булата, – сказал Михайлов. – А теперь я знаю, что за пакет твой человек из кронштадского госпиталя передал чухонскому лодочнику. Так что лучше сдавайся и не увеличивай количество своих грехов.
– И не подумаю.
– Добром прошу.
– На черта мне твое добро… – И тут Майков ушел под воду.
– Vir Nobilis! – закричал один из его спутников, плывя к тому месту, где исчез Майков.
– Назад! Ты на мушке! – предупредил Михайлов. – Крестник, стреляй!
Выстрел громыхнул, пуля срезала клок мокрых волос.
– Второй будет в глаз, – предупредил Ефимка. – Мне в Туле доводилось пистолеты пристреливать, а этот – нашего дела, добрый пистолет! Только перезаряжу…
– Собинин, ты, что ли? – спросил ошарашенного выстрелом пловца Михайлов. – Ты ему все равно не поможешь. Потому хотя бы, что правды о его проказах не знаешь. Плыви лучше к острову, о себе позаботься. Крестник, что там?
Он слышал за спиной возню, означавшую скорее всего, что нахлебавшегося воды Майкова поднимают в лодку.
– Сделано, – вместо Ефимки отвечал Ероха.
– Залезай. Молодцы, как его втянете – по веслам и… и на восток. Обогнем остров и выйдем к причалам, понятно?
– Чего ж не понять! Поберегись! – крикнул пловцам лодочник. – И – раз! И – два!
Но когда лодка обогнула мыс, Михайлов велел убавить скорость. Майкова, уложив поперек Ерохина колена кверху задом, привели в чувство, выгнали из него воду и он яростно откашливался.
– Что, Михайлов? – спросил Ероха. – Ловко я его?
– Тебе бы цены не было, кабы не водка, – проворчал Михайлов. – Ну, Майков, слушай. Знаешь ли, куда мы тебя доставим?
– Прямиком к Шешковскому, – был ответ. – Чего ж от тебя еще ждать? Ну, везите! Думаешь, я молчать стану, упираться?
– Нет, думаю, не станешь. Всю сотню братцев своих выдашь и правильно сделаешь.
– Сотню?! – Майков рассмеялся. – Сотню! Это ты, Михайлов, старые новости наконец услыхал! Сотню! Да у нас на каждом корабле, на каждом фрегате свои люди! Нас тысяча! И еще прибавляются!
– А коли вас тысяча, отчего лишь «Дерись» и «Память Евстафия» уклонились от боя?
– Оттого, что лишь они получили от гроссмейстера такой приказ! – тут же нашелся Майков.
– И что, ты всю тысячу поименно можешь назвать?
– Отчего нет? Шешковскому будет что за мной записывать! Ты, Михайлов, тоже можешь делу помочь – в знак давнего приятельства. Замолви словечко – пусть меня к самой государыне отведут, я только ей могу секреты выдать.
– Все секреты?
– Не знаю… не решил еще…
– Так… – пробормотал Михайлов.
Пристань была близка, там мелькали фонари и факелы. Он разглядел княгиню Шехонскую, разглядел и Ржевского, о чем-то с ней толкующего наедине, отогнав лакеев подальше, у самых сходен. А шагах в двадцати от них высмотрел Александру с Нерецким. При них стояли лакеи княгини– зачем-то охраняли.
Неподалеку находились Голенищев-Кутузов с ларцом и сундучком, а также Родька, который, сдавши пленного, всем видом показывал: без меня бы не было победы! А вот Новиков где-то отсутствовал.
Михайлов понимал, что нужно принять решение. Ржевский правильно разгадал стратегию и тактику Майкова – назвать имена масонов и их количество, чтобы следствие по делу об измене парализовало флот. Это, может, и не означало прямой победы Карла Зюдерманландского, но сильно улучшало его позиции.
– И что, коли Швеция в войне победит, настанет царство всеобщего благоденствия? – спросил он.
– Не сразу, но эта победа приблизит торжество идеи над стяжательством и властолюбием, – сразу сказал Майков.
– А потом?
– Потом – братский союз лож, не знающий границ.
– Иными словами, ни у кого более не будет Отечества?
– А зачем оно, если в мире царит общее благоденствие под солнцем высокого разума?
– И род человеческий вмиг переобразится?
– Да. Все поймут власть идеи…
– Власть… А что, «идея» сама будет отдавать распоряжения, или все же ею будет кто-то управлять?
– Я ж говорю тебе – на то у нас братский союз лож! Ты просто не знаешь, Михайлов, сколько нас! В каждой стране, в каждом городе есть ложи, объединяющие умнейших, просвещеннейших людей!
– Как все они меж собой договорятся?
– Если у всех одна идея – должны договориться.
– Когда у нас с боцманом Угрюмовым возникает идея – нижнюю палубу в хорошую погоду помыть или виндзейли зашить, и то порой договориться не можем.
– Но это же совсем просто! Ты слыхал такое слово – демократия?
– Не слыхал. Крестничек, помоги Ерофееву связать философа и кляп ему в зубы сунуть. Потом уложите на дно лодки…
– Михайлов! – воскликнул Майков и более не издал ни звука, лишь брыкался.
– Правь, дядя, к пристани и, меня высадив, сразу отходи и жди, – велел Михайлов лодочнику. – Сегодня будет еще работенка. Хоть ты и жмот, и вымогатель, но получишь более обещанного.
– Не надобно мне ничего, – тут же отказался лодочник. – Этак ты на меня зуб заимеешь, а потом – и к Шешковскому? Знаю я тебя! Уж не рад, что связался!
– Ну, мне же лучше. Эй, мичман Колокольцев, сюда!
– Все сделано! – доложил, подбегая Родька. – Господин сенатор благодарил!
– Хорошо, господин мичман.
Михайлов, опираясь на трость, медленно пошел к Ржевскому, который, прощаясь, целовал руку княгине. Видимо, они условились, что она оставит своих людей и одну из лодок.
– А что делать, батюшка? – услышал Михайлов горестные слова княгини. – Всю придурь ему прощаю, все шалости. Муж ведь венчанный. Хочешь сидеть в потемках – сиди! Хочешь гобелен заказать с циркулями, ключами и крестами – заказывай, сколько б ни стоило, хотя свои девки дома куда лучше гладью вышьют. Да и вперед прощать придется. А тебе за твое добро ко мне отплачу, не сомневайся. У тебя вон дочка растет – фрейлиной будет. А то и жениха ей посватаю богатого.
– Вот, ваше сиятельство, человек, который всю эту интригу распутать помог. Капитан второго ранга Михайлов, – представил Ржевский, и пришлось кланяться.
– Экий статный молодец, – одобрительно сказала княгиня. – Ты уж, Алексей Андреич, научи его, что говорить, чтобы вреда поменьше вышло… Ты понимаешь?..
– Как не понять, ваше сиятельство.
– Павлушу жалко, – княгиня указала на Голенищева-Кутузова. – Он ведь мне родня – и его к ответу притянут! А он от государыни похвалу получил, когда прибыл от адмирала доложить о баталии. И все им довольны, и вдруг – такая беда… Ладно, заболталась я. Прощай, батюшка. Митька, Ивашка! Грузите меня на это корыто! Да бережнее!
Михайлов поклонился, хотя и с хмурой рожей. Следовало принять решение, и он, как всякий смертный, этот миг оттягивал.
Родька не стал вмешиваться в разговоры старших, отошел в сторонку и ждал, пока позовут.
– Я заберу Нерецкого с собой, чтобы спозаранку отвезти его… неважно, куда, – сказал Ржевский, – чтобы он поведал о своих похождениях. Умолчать о наших ночных проказах невозможно. Елагин с перепугу, не дожидаясь рассвета, примчится во дворец и усядется перед дверью кабинета государыни. Он знает, что я молчать не стану, и постарается первым делом себя выгородить – мол, знать ничего не знал, тем лишь грешен, что доверчив и дал князю Шехонскому ключ от павильона.
– Да, – согласился Михайлов, ожидая вопроса о Майкове. Но, похоже, и Ржевский оттягивал миг, когда придется решать судьбу предателя.