– Пойдем, отцепим любовника от женской юбки, – хмуро сказал сенатор. – Сам он ко мне подойти, конечно, не решится.
Михайлов совершенно не желал встречаться с Александрой еще раз – довольно того, что они в подземелье оказались рядом. Но Ржевский сделал жест, означавший «идем», и Михайлов подчинился, отставая от него шага на полтора.
– Сашетта, поцелуй жениха, и я заберу его. Время позднее, а до утра я должен многое с ним обсудить, – обратился сенатор к Александре.
Она шагнула вперед, загородив собой Нерецкого.
– Нерецкий, лодка ждет, – сказал Михайлов. – Извольте идти.
Получилось грубо, да и голос преобразился, сделался похож на собачий лай. От этого Михайлов еще больше рассердился. А самое скверное – рука не просто сжала рукоятку трости, а перехватила оглоблю так, чтобы сподручнее ударить. Этого следовало опасаться…
– Что вы собираетесь делать? – спросила Александра.
– Вот этого господина доставить туда, где с ним поговорят так, как он заслуживает, – Михайлов указал на Нерецкого.
Тот стоял, опустив голову и разводя руками, словно бы в великой растерянности. Смотреть на него без подступающих к глазам слез женщине было невозможно.
Ржевский усмехнулся – видно, что-то понял.
– Он ни в чем не виноват, – вступилась за своего избранника Александра. – Его вовлекли в эту проклятую ложу «Нептун», им двигали самые благородные чувства! И его же чуть не осудили на гибель!..
– Его вовлекли, им двигали! Его осудили! – перебил Михайлов. – Сам-то он что-то сделать способен? Или будет ждать, пока с ним нечто сотворят?! Полно, персона ли он? А не часть речи в страдательном падеже?!
– Нет такого падежа!
– Есть! Нерецкий, идем!
– Не надо буйствовать, Сашетта, – вмешался наконец Ржевский.
– Я не пущу его! Я боюсь!
– И что же вы собираетесь предпринять? Бежать с ним в Европу? – полюбопытствовал сенатор. – Без подорожной недалеко уедете. Может, в Спиридоново? Если вы кому понадобитесь, там вас сразу отыщут. Не надо дурачиться…
– Я не отдам его! Вы повезете его к Шешковскому!
– Разве есть выбор? Лучше ему явиться в Тайную экспедицию добровольно.
– Нет, нет, я боюсь… не отдам…
– Она взбесилась, – негромко, но внятно сказал Михайлов Ржевскому.
– Я знаю это состояние. В подземелье она не боялась, но сейчас весь тот страх рвется наружу. Ладно. Забирайте его, сударыня, но я должен знать, что он у вас на Миллионной. Даете слово, что никуда с ним не побежите?
– Даю, – довольная, что удалось выторговать отсрочку, ответила Александра.
– Стойте тут, не уходите, я велю, чтобы вас взяла одна из елагинских лодок.
Александра повернулась спиной к Михайлову, демонстративно прильнув к плечу Нерецкого.
Ржевский, отойдя шагов с десяток, обратился к Михайлову:
– Капитан, где Майков? – спросил он, не глядя в глаза.
Выбор можно было отложить хотя бы ненадолго – как Александра оттянула миг, когда придется отдавать жениха чужим и злым людям.
– В руках уже был, сукин сын… Где-то, полагаю, на острове прячется, – Михайлов всем видом показал горестное расстройство.
– А Ерофеев где?
– Вместе с Усовым за Майковым гоняется. Забота им до самого утра, пока развиднеется.
– Недолго осталось. Стало быть, поймают…
– Уверен, изловят… Но ведь главный в этой интриге князь Шехонской, – с надеждой сказал Михайлов. – Отчего бы не заставить его все рассказать?
– Князя особо трогать не станут, – недовольно ответил Ржевский. – Под крылом супруги он благоденствует. Она его всегда и защитит, и отстоит, как мамка – дитятю. Завтра же княгиня отправит его с надежными людьми в деревню. Он очухается и будет дальше чудесить. Так он у себя в личных покоях чуть ли не окна замуровал, а теперь вообще в подвал жить переберется.
– Но кто-то же должен рассказать о заговоре! – возмутился Михайлов. – То есть коли мы не изловим Майкова… Именно тот, кто знает все подробности!
– Тот, кто расскажет, назовет все имена. А это мы уже обсуждали.
– Еще и лишних добавит! – выпалил Михайлов.
– Я не знаю, как тут быть, – со вздохом сказал Ржевский, подспудно сие означало: может, ты знаешь?
Некоторое время оба молчали.
– Что-то мог бы сказать Нерецкий, – глядя в пол, с трудом выговорил Михайлов.
– Да, он знает некоторые имена. Я сам мог бы назвать князя как главного зачинщика этой мерзости. Тем более, что ему ничего не угрожает…
– Да, я помню.
– И его главного помощника также. Если бы я только был уверен, что он не втянет в это дело людей, виновных лишь в наивности своей…
Михайлов редко понимал более того, что сказано вслух. Но тут чувства были обострены. И сделалось ясно, что выбор – вот он, сию минуту надобно с ним что-то делать. Сенатор всячески показывал, какого ответа ждет.
– Полагаю, что не втянет, – тихо сказал Михайлов.
– Речь идет почти о сотне флотских офицеров. На одном «Ростиславе» их не менее двух десятков. Грейг нарочно там их собрал. И всякий нужен на своем месте…
– Догадываюсь, – едва удержав язык от упоминания мифической тысячи, произнес Михайлов. – Где им и быть, как не на Грейговом флагмане?
– Не возмущайтесь Грейгом. Он пытался быть честным во всем.
– Как тот чудак, что пытается сидеть одной задницей на двух стульях!
Ржевский засмеялся.
– Грейг уже свое получил. Недоверие государыни – самый достойный «приз». На словах не высказано, однако все претензии к Грейгу, так или иначе, прозвучали.
– Как же он будет дальше служить?
– Я не Сивилла Кумская и не Кассандра, но сдается мне, что… Грейг более служить не будет.
– Подаст в отставку?
– Хорошо, коли так.
Опять возникло тягостное молчание.
– Я, пожалуй, пойду, поищу Ерофеева с Усовым, – наконец соврал Михайлов. – И Новикова.
– Да, ступайте. Но – в одиночку?
– Возьму с собой мичмана Колокольцева.
– Мичман еще очень молод.
Михайлов понял: как бы юное создание не увидело чего лишнего и не проболталось. Ржевский догадывался, что Ероха с Усовым отлично знают, где Майков; возможно, держат его на мушке и ждут лишь знака от Михайлова.
– Мичман будет искать Новикова, который поставлен у канала, соединяющего пруды, и не откликался на зов.
– Бог в помощь, Михайлов. Когда выспитесь после бурной ночи – приезжайте ко мне. Вы у Колокольцевых будете?
– Нет. Я поеду домой.
У Колокольцевых было хорошо, но Михайлов хотел в маленькую комнатку, где стояла коротковатая кровать, где стараниями тещи Натальи Фалалеевны горела под образом Николы-Морского неугасимая лампадка и пахло ладаном. Он должен был побыть наедине с собой в родном доме – там, где его дети.
– Буду ждать вас.
– Приеду.
Ржевский направился к лодкам.
– Эй, господин мичман! – позвал Михайлов.
– Алексей Иванович!
– Сбегай, покликай Новикова.
– Единым духом!
Родька пропадал довольно долго. Вернувшись, доложил: Владимир Данилыч сгинул в неизвестном направлении.
– Может, за этими господами в белых плащах гоняется? – предположил Родька.
– Чего за ними гоняться? Вон они – перед павильоном и на пристани, кроме разве пятерых, которые через реку вплавь ушли. Поэтому ступай поищи Новикова, пройди подальше, покричи. Где-то же он есть.
Родька в полнейшем недоумении ушел к прудам, а Михайлов крепко задумался.
Угнетала мысль о количестве имен, которое мог без всякого принуждения с готовностью назвать Майков, причем и проверить его было невозможно, масонам многие сочувствовали. Что тут может помочь, кроме пистолетной пули в висок, Михайлов не знал.
Убивать людей ему еще не доводилось. Как и приказывать. И намекать, что это было бы весьма желательно, – тоже.
А Ржевский хотел быть уверен, что Майков не заговорит…
Вдали звенел Родькин голос. Бас Новикова не отзывался. Михайлов крепко почесал в затылке: что делать? И ни одной мудрой мысли в михайловской голове не родилось.
В это время Александра и Нерецкий, держась за руки, плыли домой.
– Я тебя никому не отдам, слышишь? – шептала Александра.
– Да, да, – отвечал он.
– Никому… – и тут она вдруг вспомнила о Поликсене и Мавруше. Теперь, когда Нерецкий спасен, можно было и о них побеспокоиться. Вспомнила она также и о своих нижних юбках, оставшихся на ветках, – и тихо рассмеялась. Платье, в котором она была, годилось только на тряпки, и почему-то это радовало – нужно же хоть чем-то заплатить за счастье!
В дом на Миллионной они вошли, держась за руки. Следом Гришка вел пострадавшего в побоище Пашку.
Дворня всполошилась. Оказалось – никто не ложился спать, все выскочили в сени.
– Батюшки, барыня-голубушка! – запричитала Фрося. – Павла, дура, на извозчике приехала, кричит: беда, беда! А вы, голубушка наша, живы, целы!
– Идем, Фрося, в уборную, разденешь меня. Авдотья, Матрешка! Ставьте воду греть! Андрюшка, будешь служить с сего дня барину, – Александра показала на Нерецкого.
– Слава богу… – прошептала Татьяна, а Ильич перекрестился.
– Ездили-таки на поганый остров, – сказал он. – Говорил же! Что я на том свете барину Василию Фомичу скажу?
– Да ты нас всех переживешь! Андрюшка, раздевай барина! Подавай ему мыться!
Войдя в уборную и позволив снять с себя платье, Александра села в кресло. Вот и настал желанный час! Душа сгорала от любовного нетерпения.
Но оказалось, что Александра в пылу поисков и сражений не заметила приключившегося конфуза. Заметила Фрося и тихо засмеялась:
– Барыня-голубушка, до чего ж некстати…
– И впрямь… – расстроилась Александра. – Отчего только у нас, женщин, такое несчастье? Отчего с мужчинами не случается?
– У них, голубушка-барыня, свои беды. Особливо когда за пятьдесят.
– Молчи, охальница. Посмотри лучше, кружева с платья еще можно спасти?
– Штопать придется…
– Штопать! Мастерицу искать надо… или бог с ними, с кружевами… Забирай! Порежешь, отделаешь себе косынку.
– Голубушка-барыня! Косыночку надену на ваше венчанье!