– Его нет… – отвечала, растерявшись, девица. – Вы миниатюру получить? Или заказать?
– Скоро ли вернется?
– Госпожа Денисова?! Ай, как это?
Только сейчас Александра признала Маврушу.
– Вот ты где, голубушка, – сказала она в изумлении.
– Как вы сюда попали? Кто донес вам?
– Ты-то сама как сюда попала?
– Нет, вы скажите, откуда прознали? Вы в полицию жаловались? Да? Стойте! Вам туда нельзя!
Мавруша загородила вход с самым отчаянным видом. Одета она была хуже дворовой девки в Спиридонове: грязная подоткнутая юбка бурого цвета поверх ночной сорочки с разорванным воротом, ничего более, да еще и простоволосая, и босая.
– Отчего ж нельзя?
– Оттого, что вы опять в часть явочную напишете!
Разговор становился совершенно нелепым.
– Хорошо, я во дворе обожду, – сказала Александра. – Где тут лавка? Или лучше – вот что! Принеси мне бумагу и хоть карандаш. Я господину Новикову записку напишу и прочь поеду.
Это было проще всего. «Милостивый государь, обращаюсь с просьбой – при встрече с господином Михайловым, передать ему, что я сожалею о бывших меж нами неурядицах, что желаю ему счастливой судьбы…» Примерно так… И подписаться «Александра Нерецкая»!
– Прочь? – переспросила озадаченная Мавруша. – И не станете меня отсюда насильно забирать?
– Да на что ты мне сдалась? Если ты каким-то чудом подружилась с Новиковым, я могу быть спокойна – он тебя не обидит. Но где ты могла с ним встретиться?
– На Елагином острове в ту ночь, помните? – ответила Мавруша. – Я ходила вокруг павильона, не знала, как мне быть, и на него набрела. Он оказал мне покровительство!
– Но как он догадался поселить тебя в своем доме?
– Я сама его попросила.
Это уж не лезло ни в какие ворота.
– Попросила? Чужого мужчину?
– Я нечаянно услышала, что он говорит о своем доме другим господам… и поняла, что мне там будут рады… – загадочно отвечала Мавруша. – Он замечательный, удивительный человек – и мне здесь хорошо!
Следовало бы докопаться до истины, но Александре было не до того. Она решила потолковать с Новиковым, когда вернется в столицу, или как выйдет.
– Только побеспокойся, пожалуйста, о репутации, – строго сказала она. – Даже ежели он твой жених – лучше бы тебе до свадьбы в его доме не жить. Ко мне ты не поедешь – ну так хоть у Федосьи Сергеевны поживи до венчанья.
– Владимир Данилыч – жених мой?! – тут Мавруша со всей непосредственностью смольнянки расхохоталась. – Ай, нет, это же невозможно! Вовсе невозможно!
– Отчего? – тут Александра стала припоминать какие-то загадочные новиковские словеса о новорожденном дитяти. – Женат он, что ли? Так тебя госпожа Новикова приютила? Тогда – другое дело…
– Нет, нет, нет! Ай, это все так смешно! У него нет жены, он овдовел!
– Ничего не понимаю…
– Это совсем просто – у него была жена, и он ее выгнал.
– Хорошенькое дело!
– Да, выгнал. А она хотела вернуться. Ей сказали – на Смоленском кладбище… ай, вы же ничего не знаете…
– Господи, пошли мне терпения, – только и могла сказать Александра.
– Там бывает чуднáя особа – Андрей Федорович. И ей, этой жене, сказали, что нужно пойти к Андрею Федоровичу, чтобы она сказала, что будет…
– Ничего не понимаю.
Дальнейший Маврушин рассказ был бессвязен и загадочен. Якобы новиковская жена пошла с приятельницами на кладбище, а там ей велели встать у недостроенной церкви под навесом, мимо церкви-де Андрей Федорович не пройдет, ждать. А она там, где указали, стоять не захотела, с теми людьми, что советовали поругалась и начала ходить взад-вперед, а он все не являлся, – и тут рабочие сверху уронили кирпичи. Кабы она была под навесом – то и беды бы не стряслось, а жена Новикова, как нарочно, в то самое место подошла, куда все рухнуло, и это было Андреем Федоровичем предсказано: когда она увидела, сказала: «ну вот, упокоилась душенька, освободила другую душу»…
Понять, кто что сказал, Александра была бессильна – так быстро и страстно говорила Мавруша, что и задать вопрос было невозможно.
Она хотела сделать хоть несколько вопросов, но тут калитка распахнулась и вкатилась толстая бабища в наспех повязанном платке, в грязном переднике и вся обсыпанная мукой. На ходу она счищала с рук тесто.
– Ну что тут у вас опять, девки? – спросила она.
– Ай, Карповна! Как хорошо, что ты прибежала! Дитя ножками сучит…
– То-то, как без братцев и сестриц растут… Ножками! А что ж дитяти – псалмы читать? Ему и надобно – ножками…
– Скорее, Карповна!
Мавруша, уже не обращая внимания на Александру, поспешила в глубь дома, Карповна – следом, дверь осталась распахнутой. Александра подумала – и также вошла.
Идя на голоса и детский писк, она оказалась в спальне. На большой кровати, истинно супружеском ложе, лежала женщина; опершись на локоть, она склонялась над голеньким младенцем; Мавруша уже стояла перед постелью на коленях, а Карповна разворачивала сложенную пеленку.
– Господи! – воскликнула Александра. – Поликсена! Вот ты где!
Вот теперь нетрудно было догадаться – Мавруша там, на острове, как-то сообразила, что Новиков пустил в дом любимую подругу, и, исполняя клятву дружбы, упросила чудака взять и ее.
– Госпожа Денисова? – спросила Поликсена. – Вот, взгляните! Это мой Андрюшенька!
– Вижу…
Поликсена смотрела на нее с удивительным спокойствием и даже благодушно. Ребенок закряхтел, Карповна подхватила его и переложила на какую-то тряпицу.
– Ты растолкуй ей, Мурашка, – сказала Мавруша. – Все растолкуй. А мне недосуг – вода вот-вот закипит, полное корыто пеленок. И полы еще мыть…
– Отчего тебе – мыть полы? Разве господин Новиков не может нанять прислугу? – удивилась Александра.
– Может, да только покойная госпожа Новикова всех женщин против него настроила. Из здешних никто не хочет идти. Ничего, я справлюсь! – гордо заявила Мавруша. – А скоро Мурашка будет мне помогать. Невелика наука!
– Вот дурочка. У тебя же есть собственная девка Павла. Завтра же ее пришлю.
– Да? – Мавруша задумалась. – А она стряпать умеет? А то у меня все подгорает…
– Кашу наверняка лучше тебя сварит.
Поликсена молча смотрела на Александру и улыбалась. Улыбка у нее была – как на модной картинке, углы губ заметно приподнимались.
Рядом Карповна ловко подмывала и пеленала опроставшегося Андрея Денисовича… Нерецкого?.. Александра нахмурилась – сын ее жениха будет расти под чужим прозванием, каким – неведомо, и приятно ли мужчине знать, что его дитя лишено имени? Бог весть…
– Что ты собираешься делать, Поликсена? – спросила Александра.
– Дитя растить, – спокойно ответила смольнянка. – Что же еще?
– Ты не замужем, каково это – невенчанной растить сына? Тебя с ним никто в жены не возьмет. Видишь, я прямо говорю. Умнее всего будет отдать дитя добрым людям. Я сейчас покидаю столицу, но, вернувшись, найду достойную семью…
Карповна повернулась и очень нехорошо на Александру посмотрела.
– Отчего ж не возьмет? Вы хотите сказать, госпожа Денисова, что господин Нерецкий не женится на мне, а на нем для меня свет клином сошелся? Полноте! Видно, я поумнела, а вы поглупели.
– Ай, Мурашка! – радостно завопила Мавруша.
– Молчи, Сташка, нам нужно объясниться. Нас приучили говорить прямо – в свете так не делается, ну да мы и не в гостиной на Миллионной улице.
– Ну, поговорим прямо, – ответила Александра. – Давно пора.
– Вы собираетесь венчаться с Нерецким?
– Да. Завтра или через день мы едем с Спиридоново, там и повенчаемся. Это твердо решено. – Рассказывать Поликсене об опасных похождениях жениха Александра не стала – ибо ни к чему.
– Это хорошо. Вы сумеете о нем позаботиться, и я буду за него спокойна. И останетесь с ним в Спиридонове?
– Да, до Рождества.
– И это тоже хорошо. Вы не беспокойтесь, госпожа Денисова, я не стану домогаться вашего супруга. Между нами все кончено. Пусть живет, как знает…
– Погоди, погоди… – тут Александра забеспокоилась. – Ты ведь любила его страстно, ты, уверена, и теперь его любишь! Не старайся показать мне своего равнодушия! Мы обе женщины, мы обе знаем, как он умеет вызвать любовь к себе… Я хочу сказать, что он позаботится о ребенке и о тебе, насколько возможно…
– Не надо. Я с ним больше не увижусь. Ведь вы же не позволите ему нарочно разыскивать меня?
От такого вопроса Александра онемела. Видимо, этого Поликсена и добивалась.
– Мне было очень плохо у вас, – честно призналась смольнянка. – Я понимала, что он любит другую, что он своему сердцу не хозяин, но я верила, надеялась – пока не убедилась… А потом – Господь милостив, стоило мне упасть в бездну, как тут же и рука помощи протянулась. И когда мне дитя показали… когда оно вот тут, рядышком, заснуло… вот тогда я подумала: «Господи, что же я ему про отца-то скажу? Ведь спросит однажды – и что?» Даже ежели бы господин Нерецкий, узнав, что я родила, прибежал, забрал меня, увез – все равно бы потом бросил. Не в вас – в другую бы влюбился. Я ему не подходила, ибо опорой ему быть не могла. А я перед сыночком в ответе. Вот и решила – нет больше в моей жизни господина Нерецкого. Так меня дитя научило.
– И в моей, – тихо добавила стоявшая в дверях Мавруша.
– Да и на что он мне, коли не умеет держать слова?
Много всякого рассказывали про чудачества смольнянок, но это было всех прочих почище. Прижив ребенка от человека, который сперва ее увлек, потом бросил, лежа в чужом доме, гроша за душой не имея, эта монастырка рассуждала о высоких материях, да еще с какой гордостью!
– Но ты не можешь одна воспитывать дитя, у тебя нет средств, московская родня тебя с прижитым сыном не примет! – перешла в наступление Александра; ей очень хотелось свергнуть гордячку с умозрительного пьедестала, ткнуть ее носом в унылую правду жизни.
– Я выйду замуж за господина Новикова, – твердо сказала Поликсена. – Я так решила. Нас не тому учили, вот в чем моя беда. Вот что меня чуть не сгубило. Нас учили любить красоту. А красота – это в картинах хорошо да в скрипичных сонатах. Господин Новиков, может, и не такой красавчик, и когда поет – соседская Жучка подвывает, да зато друг истинный. Он моего сыночка как родного принял, а я ему и других рожу.