– Да, да! – подтвердила Мавруша. – А я тебя не брошу! Не пропадем!
– Он что же, сватался к тебе? – казалось бы, следует опять удивиться, но Александра уже стала привыкать к сюрпризам.
– Кабы я не видела, что у них к свадьбе идет, ноги б моей тут не было! – вдруг заявила Карповна. – Хоть и нехорошо, едва женку схоронив, другую брать, да ведь не грех!
– Он сказал – коли я тебе, сударыня, не противен, будь моей женой. Я, сказал, уж не первой свежести, да полдюжины детишек на ноги поставить успею. Ты, сказал, видишь, каково мое хозяйство, а сам я человек незлобивый. Так что передайте своему жениху, госпожа Денисова, что я его домогаться не стану – пусть успокоится и будет с вами счастлив. И вы с ним…
– Я передам, – обещала Александра. – И, коли уж Новиков жених тебе, скажи, сделай милость, куда он подевался. Он мне по делу нужен.
– Он к господину Михайлову пошел, это тут неподалеку. Господин Михайлов сегодня в Кронштадт возвращается, и Владимир Данилыч вздумал его проводить. Там и переночуют.
– И давно ушел?
– Совсем недавно.
Александра задумалась. С одной стороны, встречаться с Михайловым она совершенно не желала. А с другой – не убьет же он ее, в самом деле! Новиков не позволит…
И, поскольку они оба спешат, не будет времени на долгие, нудные и ненужные объяснения. Пожелать счастливого плаванья – минутное дело, а совесть будет чиста. Только как-то так нужно пожелать, чтобы он понял – возврата к прошлому нет. По-дружески, спокойно, без суеты. В конце концов, дюжины добрых слов этот человек заслужил, хотя характер у него мерзкий. И ревнивый!
– В какую сторону мне ехать, чтобы к Михайлову попасть? – спросила Александра.
– Сташка, это, знаешь, за колодцем, на перекрестке поворотить направо, а дальше спросить, – сказала подруге Поликсена. – Проводи госпожу Денисову хоть до калитки да укажи путь.
– Да и воды принеси, – напомнила Марковна. – Полные ведра не наливай, ты еще коромысло таскать не выучилась, мамзеля. А ты, голубка, ступай поешь, пока дитя спит.
– Ну, Бог в помощь, Поликсена, завтра я Павлу пришлю, – с тем Александра пошла прочь из спальни.
Мавруша, прихватившая в сенях коромысло и ведра, догнала ее во дворе. Она успела одернуть юбку и сунуть ноги в туфли. Странно смотрелись дорогие парижские туфельки, подарок Федосьи Сергеевны, при неряшливом наряде.
– Платок хоть повяжи, – посоветовала Александра. – Ишь, коса растрепалась…
– Да тут недалеко, никто меня не увидит. Вот наука, в Смольном не преподавали… – Мавруша со смехом пристроила на плече коромысло, присела, зацепила дужки ведер и поднялась. – А что? После такой школы буду в контрдансе порхать мотыльком! Правда, замечательный младенчик? Мы ему по вечерам романсы поем – он слушает…
Александра прошла вперед, чтобы отворить и придержать для Мавруши калитку.
Извозчик повернулся к ней с вопросом во взоре: ну, что, наговорилась вдоволь, едем? И, услышав стук копыт, сразу посмотрел в другую сторону, заулыбался, махнул рукой – не иначе, другой извозчик, что вез седока к новиковскому дому, был ему кум или сват.
Седок соскочил на утоптанную землю – только тяжелая епанча плеснула по ступеньке и по колесу.
– Вы, Колокольцев? – удивилась Александра.
– Да, я Михайлова ищу! Ведь не простились! А когда я еще на «Мстиславце» окажусь! Проклятый немец грозится, что еще месяц с меня лубков не снимет!
– А я как раз к господину Михайлову! – обрадовалась Александра, полагая, что при юноше упрямец не станет уж слишком чудить. – Отпускайте своего извозчика, вместе поедем и вместе вернемся. Мавренька, покажи, где колодец.
– Вон туда, – поскольку руки были заняты, кивнула она. – Где дерево свесилось через забор, там направо и вперед, а от колодца виден перекресток, там дом с большими красными воротами, и за ним…
– Вы? – вдруг спросил Родька. – Это точно вы? Я вас искал, ждал…
Мавруша посмотрела на него с недоумением.
– Где и для чего вы ждали меня? – спросила она.
– Да на Большой Миллионной! Я там все ходил, во двор заглядывал! А вы?.. Вы, сударыня?.. Ох, разрешите представиться – мичман Колокольцев, фрегата «Мстиславец»! Отчего вы так одеты? Вы в стесненных обстоятельствах? Извозчик, стой, дурак! Садитесь, едем!
– Куда, зачем? – Мавруша даже немножко испугалась этого отчаянного приступа.
– К нам, к матушке моей! К сестрицам! Они примут вас, как родную!
– Да в своем ли вы уме, сударь? – гордо отвечала смольнянка. Однако в голосе была еще и радость.
Александра вдруг поняла, что она тут лишняя. Мавруша и без ее помощи могла управиться с назойливым кавалером – да ведь не хотела, даже не попыталась шмыгнуть обратно в калитку.
Родька пылко заговорил, клянясь, что из ума не выжил, объясняя, что как впервые увидел Маврушу – так и лишился разума, и много еще смешных и странных вещей сказал – таких, которые можно слушать, только если кавалер молод, горяч и страшно нравится.
Александра подошла к своему извозчику и забралась в дрожки.
– Слышал, куда сказано везти? – спросила она. – Ищи красные ворота, а там спрашивай дом капитана Михайлова…
Настроение разом испортилось.
Во-первых, вдруг стало ясно, что госпоже Денисовой уже не семнадцать дет и хорошенький юный мичман не станет говорить ей глупости с таким пламенем в глазах.
Во-вторых, вдруг пришло осознание проигрыша. Каким-то непостижимым образом госпожа Денисова, богатая, красивая и уверенная в себе, проиграла схватку глупой смольнянке Поликсене Муравьевой. Удивительно, как изменило девчонку материнство! То жалась по углам да хныкала, а нашла себе мужа-увальня в самое неподходящее для сватовства время – и как бойко заговорила! Конечно, сейчас она и не могла говорить иначе – ей нужно было показать Александре, что Новиков куда лучше Нерецкого, который ненадежен, как майский мотылек.
И в ее голосе было сочувствие. Неподдельное или все же показное? Смольнянки плохо умеют притворяться – так что же означал этот разговор? Что-то вроде передачи душеприказчиком наследнику наследства по описи? Мужчина – один, за душу берущий голос – один, способность во всех пробуждать к себе любовь – одна… И это наследство нужно хранить где-нибудь подальше от столицы, в Спиридонове, чтобы с ним ничего не стряслось?..
Экий сумбур!
– Эй, борода! Капитан Михайлов где квартирует? – закричал извозчик.
Борода и впрямь была замечательная – седая, чуть ли не до пояса, а дед, ее возлелеявший, – наверняка местный старожил.
– А вон, за углом, будет калитка!
Дрожки остановились.
– Жди, я скоро, – сказала Александра. Сойдя, она помедлила у калитки. Вдруг стало боязно. Следовало взять себя в руки, собраться с духом. Михайлов – не подарок, но благодарность он заслужил, Ржевский прав. Мало ли, что было? Ну, было, – и сгинуло…
Странным показалось, что, несмотря на ранний час, оконные ставни были закрыты. Вольно ж им там сидеть при свечах, невольно подумала Александра. Но, раз в комнатах горят свечи, значит, хозяева дома. Теперь главное – действовать скоро, решительно и уверенно.
Калитка оказалась открыта. Войдя, Александра постучала в ставни. Откликнулись ей не сразу.
– Кого нам Господь послал? – спросила пожилая женщина.
– Сударыня, я ищу капитана Михайлова. Сказывали, здесь квартирует.
– Квартирует, точно. А что за дело?
– Важное дело. Я срочно должна его видеть – его и господина Новикова!
– Погоди, сударыня. Матвеевна, кликни Сеньку, пусть отворит да выйдет на крыльцо.
В дом Александру впустили не сразу. Войдя, она поняла, отчего тут так берегутся: в комнате, которая, видимо, считалась гостиной, было при пожилой и просто одетой женщине пять девочек, старшая лет четырнадцати, младшая – шести или семи, и все – с рукодельем.
– Мы уж спать собирались, – сказала пожилая особа. – Алексей Иванович попрощался, деточек благословил да и отправился в Кронштадт с господином Новиковым.
– Это его дети? – удивилась Александра.
Михайлов никогда не рассказывал о своей семье, Александра привыкла считать его одиноким, и вдруг – пять дочек. Это в голове не укладывалось.
– Его доченьки. А я – теща его, – объяснила женщина. – Звать Натальей Фалалеевной.
– Он разве женат?
– Шесть лет уж вдовеет… А ты, сударыня, часом не Александра ли?
– Александра…
– Вот оно как. Не простились, выходит? Садись, сударыня, а ты, Матвеевна, вздуй самовар! Садись, садись, сделай милость. Девицы, кланяйтесь гостье. Это – наша старшая, Варенька…
Девочки, оставив рукоделье, быстро выстроились по ранжиру, и Александра невольно улыбнулась – именно так их приучили встречать отца… Надо же, Михайлов – отец пяти дочек… Должно быть, сына очень хотел, а дочки прехорошенькие…
Девочки поочередно приседали, а михайловская теща всякий раз кивала, подтверждая – реверанс исполнен правильно, с нужным наклонением головы.
– Славные девицы, – тихо сказала Наталья Фалалеевна. – Дожить бы, под венец снарядить, да не судьба. Об одном Бога молю – Алешенька бы жив-невредим вернулся.
– Он разве совсем вылечился? – спросила Александра.
– Нешто его удержишь, – отвечала Наталья Фалалеевна. – Да уже почти и не хромает. И мха какого-то с собой два мешка повез – сказывал, для перевязок хорош. Его там доктор Стеллинский вылечит. Да и стыд удерживать – война же. Кто ж он будет, коли из-за болячки на ноге свой корабль оставит?
И, глядя в печальные глаза михайловской тещи, Александра поняла, что мысленно пытается найти некую жизненно важную для женщины истину. Мужчины делятся не на высоких и маленьких, не на толстых и тонких, даже не на старых и молодых, – а на тех, кто сидит дома, и тех, кто уходит на войну. Потому что иначе – стыд…
– Они давно ушли?
– С полчаса тому. Их у причала лодка ждала, – тут Наталья Фалалеевна заговорила быстро и тихо, чтобы девочки не услышали. – Ты ему напиши, Сашенька. Напиши, а я письмецо в свое вложу. Напиши, христа ради… и прости ты его, коли обидел! Он, право, не со зла! Я ж понимаю – свататься пошел, а сватовства-то и не вышло… Прости – он такой уродился, тонкого обхождения не знает! И где знать, когда все – в море да в море! А мне уж недолго осталось, я знаю. И что с ними будет – ума не приложу… Напиши ему, прости его, а я с Ванюшкой пошлю, я казенной почтой редко посылаю, а у нас лодочник Ванюшка, то и д