Еще раз он улыбнулся радушно.
– Как я сказал прежде, в таком доме, как этот…
Запуганный кролик, все еще тяжело дыша, уставился на Хью зачарованно; и Хью приветствовал его учтивым поклоном.
– Малыш, ты ел лук. Ты не мог бы дышать вот на тех джентльменов, вместо меня?
Его спокойная невозмутимость, казалось, раздражала Лэкингтона, который внезапно вскочил с лицом, перекошенным от гнева. На висках у него сетью выступили вены.
– Вы ждете, пока я не покончу с вами… Обещаю, вам будет не до смеха!..
Хью отреагировал вяло.
– Ваша гипотеза более чем вероятна. После мне придется пойти в турецкую баню, чтобы смыть с себя ваши нечистоты. И мне некогда будет думать о смехе.
Лэкингтон медленно опустился в кресло с гримасой беспощадной ярости на лице; и на мгновение или два в комнате настала тишина. Но тут взвился бородатый субъект на диване.
– Что за буржуазный вздор! Я признаюсь, что не понимаю его. Мы собрались здесь сегодня вечером, товарищи, чтобы слушать частные ссоры и глупый разговор? – громогласно пророкотал он.
Ропот одобрения воодушевил его, и он вскочил, размахивая руками.
– Я не знаю, что сделал этот молодой человек: мне наплевать. В России такой вопрос не стоит. Он – буржуй, поэтому он должен умереть. Разве мы не убили тысячи – да, десятки тысяч таких, прежде чем мы получили свободу? Разве мы не собираемся сделать то же самое в этой проклятой стране? – Его голос повысился до пронзительного, скрипучего визга. – Кто такой этот несчастный, чтобы отрываться из-за него от мировой революции? Убейте его, и перейдем к дальнейшему!
Он сел снова под ропот одобрения, к которому присоединился Хью.
– Великолепно! Грандиозно! Действительно ли я прав, сэр, в своем предположении, что вы – то загадочное явление природы, что известно прочим как «большевик»?
Человек повернул запавшие глаза, пылающие огнем фанатизма, на Драммонда.
– Я – один из тех, кто борется за свободу мира, за благо пролетариата. Рабочие влачили жалкое существование в России, пока не перебили буржуев. Теперь они управляют страной, и деньги, которые они зарабатывают, наполняют их собственные карманы, а не мошну кровопийц!
Он взмахнул руками и обессиленно рухнул на диван. Только его глаза все еще пылали тлеющим безумием его души.
Хью посмотрел на него с подлинным любопытством. Впервые он встретил одного из фанатиков во плоти. И затем за любопытством последовало определенное изумление; для чего был Петерсону этот тип?
Капитан покосился на главного врага, но его лицо ничего не выражало. Он спокойно листал бумаги; его сигара тлела так же равномерно, как всегда. Он, казалось, не был удивлен революционной вспышкой: ему было все равно. И еще раз Хью уставился на человека на диване озадаченно.
Он забыл о себе. Растущее волнение заполнило его ум. Могло ли оказаться, что целью Петерсона было устроить в Англии большевистский переворот? Если так, зачем для этого жемчуга герцогини? Зачем мучить американца, Хирэма Поттса? Прежде всего, что нужно Петерсону? И при обдумывании этого вопроса Хью обнаружил, что Петерсон с улыбкой смотрит на него.
– Не понимаете, что тут происходит, да, капитан Драммонд? Я говорил, что вы окажетесь в бездне, – он стряхнул пепел сигары. Когда он снова принялся перебирать бумаги, русский опять вскочил.
– Вы когда-нибудь видели женщину, с которой живьем содрали кожу? – проорал он в лицо Хью. – Вы видели, как душат людей веревкой с узлами? Видели сожженных или оставленных в муках умирать от боли?.. Но все это не имеет значения, если только такой ценой может быть получена свобода пролетариата, как это было в России! Завтра придет черед Англии, через неделю – остального мира… Даже если мы должны будем пройти через реки крови до нашего горла, мы сделаем это! И в конце – мы наш, мы новый мир построим!
Хью зажег сигарету и откинулся в кресле.
– Чудесная программа. Вам надо работать воспитателем в детских яслях. Для детей с дурными наклонностями – то, что надо, – пробормотал Драммонд еле слышно.
Он наполовину закрыл глаза под возобновившийся гул разговора. Воспламененные русским, все наперебой соревновались в революционном радикализме, забыв про старого солдата. А он вновь и вновь задавался вопросом: что, во имя Будды, Петерсон и Лэкингтон собирались делать с этой толпой? Два гениальных, практичных и циничных преступника путались с группой визионеров в рваных штанах, которые, что бы там ни говорили, были безумны…
Фрагменты разговора время от времени доносились до его ушей. Запуганный кролик, с фанатичным пламенем в слезящихся глазах, воспевал славу Советам рабочих. Бритоголовый громила требовал накормить голодных и трудоустроить безработных…
«Как могло случиться, что сумасшедшие управляют судьбами народов?» – задавал себе вопрос Хью. И затем, вспомнив, какую власть над возбужденной толпой имеют экзальтированные ораторы, как легко поддается масса внушению со стороны откровенно неуравновешенных людей, Драммонд ощутил горькое разочарование.
– Вы дурак! – внезапно крикнул он русскому, и все разом стихли. – Вы бедный болван! Вы!.. Ваш новый мир – блеф! В Петрограде сегодня хлеб стоит два фунта четыре шиллинга за фунт; чай – пятнадцать фунтов за фунт. Вы называете это свободой? Вы предлагаете, чтобы мы прорывались к этому через реки крови? – Тут он высокомерно рассмеялся. – Не знаю, что беспокоит меня больше, ваш червивый мозг или ваша омерзительная внешность!
Слишком удивленный, чтобы ответить, русский застыл, уставившись на него; и тут именно Петерсон сломал тишину своим учтивым голосом.
– Ваши страдания, я рад сказать, вряд ли будут долгими по продолжительности, – заметил он. – На самом деле, настало время для вас удалиться, мой юный друг.
Он встал, улыбнувшись; подошел к звонку позади Хью и позвонил в него.
– Смерть или безумие… Интересно, что?
Он бросил окурок, когда Хью поднялся.
– В то время как мы размышляем здесь о судьбах мира, поднимайтесь наверх, а мы решим вашу судьбу. Вижу, Лэкингтон уже не находит места в предвкушении.
Ни одна мышца на лице солдата не дернулась. Ни жестом, ни взглядом он не показал, что предвидит опасность. Он вел себя как обычный гость, словно и был обычным гостем, готовящимся ложиться спать; и на лице Петерсона промелькнуло на мгновение невольное восхищение. Только Лэкингтон был беспощаден, и когда его взгляд и взгляд Хью встретились, между ними разве что не проскочила молния.
– Тогда я пожелаю всем спокойной ночи, – заметил Хью небрежно. – Та же комната, что и в прошлый раз?
– Нет. Особая – для вас. Если вы доберетесь до вершины лестницы, то слуга покажет вам, где это.
Он открыл дверь и изобразил улыбку. И в этот момент весь свет погас.
Темноту можно было почувствовать, она была плотной и осязаемой. Нигде не мерцало ни огонька, и Хью оставался неподвижным, задавшись вопросом, что делать дальше. Теперь, когда испытания ночи начались, он ощутил некий озноб. Он почувствовал холод. Когда же его руки начали рефлекторно сжиматься и разжиматься, он усмехнулся.
За спиной в комнате кто-то заерзал на одном из стульев, и из холла снаружи донесся шепот. Капитан чувствовал, что окружен людьми со всех сторон, и внезапно коротко рассмеялся. Немедленно все шорохи прекратились. Тишина стала почти абсолютной. Тогда, очень осторожно, он начал нащупывать путь к двери.
По улице промчался автомобиль, и со своего рода циничным любопытством Драммонд задался вопросом, что подумали бы водитель и пассажиры, знай они, что происходит в этом доме. И в этот момент кто-то пронесся мимо него. Хью молниеносно перехватил руку противника. Человек извивался и крутился, но был бессилен как ребенок, и с коротким смехом Хью нащупал его горло другой рукой. И снова тишина наполнила комнату…
Все еще держа неизвестного человека перед собой, он достиг лестницы и там остановился. Он внезапно вспомнил таинственную штуковину, которая просвистела мимо его головы в прошлый раз. Он поднялся на пять ступеней, когда это произошло, и теперь, ступив на первую, начал всматриваться в темноту.
Если, как Петерсон любезно уверил его, они хотят свести его с ума, то маловероятно, что они убьют его на лестнице. В то же время, очевидно, у них имелось орудие, способное к точному регулированию, и поэтому было более чем вероятно, что они станут использовать его, чтобы напугать. И если они сделают это… Неизвестный извивался в его руках, и внезапно странная идея осенила капитана.
«Это единственный возможный шанс, – сказал он себе. – И если вопрос – вы или я, то предполагаю, что это должны быть вы!»
С усилием он поднял неизвестного над головой. С этой ношей он и начал подниматься вверх, ощущая, как ноги человека колотят воздух.
Вот наконец он достиг четвертой ступени и окончательно отрегулировал положение своего живого щита. Он чувствовал, что зал ниже полон мужчин, и внезапно голос Петерсона донесся из темноты:
– Четвертая ступень, капитан Драммонд. Что насчет пятой?
– Очень красиво, насколько я помню. Я направляюсь как раз туда.
– Это должно оказаться интересным, – заметил Петерсон. – Я просто собираюсь включить ток.
Хью пригнулся и поднял живой щит еще на три дюйма.
– Как ужасно! Надеюсь, что результат понравится вам, – прошептал он.
– Я стоял бы на месте на вашем месте, – заметил Петерсон учтиво.
Драммонд считал, что его собираются напугать. Вместо этого что-то поразило человека, выбив его из рук Хью. Тело покатилось по лестнице вниз.
– Идиот! – гремел голос Лэкингтона. – Вы убили его. Включите свет…
Но прежде чем приказ был выполнен, Хью исчез, как кошка, метнувшись в темноту прохода наверх. По счастливому стечению обстоятельств, первая комната, в которую он вбежал, была пуста, и он открыл окно и всмотрелся.
Слабая, водянистая луна осветила землю в паре десятков футов. Ниже разъяренный гвалт продолжался. Шаги уже грохотали вверх по лестнице. Он слышал спокойный голос Петерсона и крик Лэкингтон, хриплый от гнева. И в тот момент что-то побудило его посмотреть вверх.