— Это воскресший Христос идет в Эммаус! — объяснил Павел.
Матери понравилась картина, но она подумала: «Христа почитаешь, а в церковь не ходишь…»
Ниловна чувствует в поступке сына какой-то подвох, но сразу не может понять, в чем он проявляется. Она только знает, что метаморфоза Павла мнимая и есть отход от истинной Церкви. Но объяснение лежит в самой фразе, произнесенной сыном. Он сказал не «воскресший Иисус», а «воскресший Христос». Павел не верит в воскресение Иисуса, он думает о новом христианстве, религии под названием «социализм». «Коммунистический Манифест» теперь станет его настольной книгой, «Библией». А сам Павел предстанет апостолом новой веры. Вот горьковская утопия «материнского» периода, в которую он сам, похоже, никогда и не верил. И чем больше думал он над вопросами веры, тем дальше уходил от Христа.
В 1918 году Горький пишет в газете «Новая жизнь»: «Сегодня — день рождения Христа, одного из двух величайших символов, созданных стремлением человека к справедливости и красоте. Христос — бессмертная идея милосердия и человечности, и Прометей — враг богов, первый бунтовщик против Судьбы, — человечество не создало ничего величественнее этих двух воплощений желаний и безумной отваги в достижении цели — оба символа сольются в одно великое чувство». Именно эта мысль вложена в уста дьякона-расстриги Егора Ипатьевского («Жизнь Клима Самгина»): «Не Христос — не Авель нужен людям, людям нужен Прометей-Антихрист». Вера в существование черта не покидала его, эта уверенность основывалась на личном опыте. А вот, с другой стороны, есть ли доказательства бытия Божиего? Был ли Бог?
В этом смысле Алексей Максимович идеально подходит на роль Берлиоза, заказывающего поэму об Иисусе, которого, «как личности, никогда не существовало на свете». Но как можно писать о том, чего нет? И если Иисуса не было, то о ком должен писать Иван?.. Очевидно, о дьяволе!!! Берлиоз именно к этому и подводил Ивана. Явление Воланда на Патриарших только ускорило процесс, и Иван уже на следующий день в больнице начал строчить заказанную рукопись про «Берлиоза, не композитора».
Алексей Максимович, подобно Берлиозу, тоже однажды выступил заказчиком такого рода сочинения. «Следует сказать несколько слов о перекличках и параллелях в творчестве Горького и Булгакова начала 30-х годов. Любопытен, на наш взгляд, следующий факт: в самый разгар работы Булгакова над «романом о черте» (позднейшее название «Мастер и Маргарита») у Горького рождается замысел пьесы о черте, причем одного из возможных воплотителей этого замысла он видит в Булгакове. 4 февраля 1932 г. он писал заведующему литчастью МХАТа П.А. Маркову: «У меня есть кое-какие соображения и темы, которые я хотел бы представить вниманию и суду талантливых наших драматургов: Булгакова, Афиногенова, Олеши, а также Веев. Иванова, Леонова и др… Есть у меня и две темы смешных пьес, героем одной из них является Черт — настоящий!..» Замыслом пьесы о черте Горький поделился также с гостившим у него А. Афиногеновым, записавшим этот сюжет в своем дневнике: «Тема сатирическая, бытовая. Перед занавесом черт. Он в сюртуке, он извиняется за свое существование, но он существует. Он здесь будет организовывать цепь, заговор случайностей, чтобы люди через эти случайности пришли в соприкосновение и обнаружили тем самым свои внутренние качества, свои бытовые уродства. Черт передвигает вещи, подсовывает письма, черт создает внешние мотивировки для развития поступков людей в их бытовом окружении. Он порой язвительно усмехается и спрашивает публику: «Каково, хорошо ведь работаю, вот как людишки сталкиваются, вот какая чертовщина разыгрывается». К тому же времени относится горьковский набросок будущей пьесы под названием «Правдивый рассказ о злодеяниях черта», близкий по содержанию к тому, что записал Афиногенов.
Сам Горький понимал, что этот сюжет ему «не по зубам». Когда-то, в начале 20-х годов, он хотел сочинить произведение «о черте, который сломал себе ногу, — помните, тут сам черт ногу сломит!» Затем написал стилизованный рассказ о черте, живущем у почтмейстера Павлова, однако остался им, видимо, недоволен и никогда его не публиковал. Его реалистический метод сопротивлялся условности, связанной с появлением подобного «героя» на сцене. Черт как реальное лицо невозможен в эстетической системе Горького. Дьявольское, темное начало жизни может воплощаться здесь либо в человеческом облике (например, столяр в «Голубой жизни»), либо в образе двойника («Жизнь Клима Самгина») — в обоих случаях в виде галлюцинации, вызванной расстроенным воображением героя. Каково же было бы удивление (и смеем предположить, восхищение) Горького, если бы он узнал, что Булгаков работает над романом, по замыслу довольно близким горьковскому»[10].
Булгаков к тому времени уже более трех лет работал над романом о дьяволе. Об идее Горького он, разумеется, узнал и «отложил» в архив памяти. Вспомнил же снова уже после смерти Алексея Максимовича, последовавшей 18 июня 1936 года, когда стал наполнять свой роман «шифрами». Вот тогда-то образ Берлиоза и заиграл живыми, горьковскими красками.
Любопытно, что Булгаков долгое время не мог определиться, какие имя, отчество и фамилию дать своему герою. В этом смысле Берлиоз — фигура исключительная. В разных редакциях писатель именовал его Михаилом Яковлевичем, Антоном Антоновичем, Антоном Мироновичем, Владимиром Антоновичем, Владимиром Мироновичем, Марком Антоновичем, Борисом Петровичем, Григорием Александровичем. Были проблемы и с выбором фамилии: среди возможных вариантов были и такие, как Мирцев, Крицкий, Цыганский. При доработке последней редакции Булгаков даже пытался именовать своего героя Чайковским… Но все-таки самое первое наименование председателя писательской организации — Берлиоз — оказалось и самым прочным. В последние месяцы жизни писатель вернулся вновь к нему. Если сам образ Берлиоза от редакции к редакции практически не изменялся, то с инициалами творилась самая настоящая чехарда! Видимо, долгое время Булгаков пытался создать обобщенный художественный образ руководителя писательской организации, который погибал «случайно». Алексей Максимович, как никто другой, подходил на роль Берлиоза, однако «приговаривать» живого классика к испытанию на трамвайных путях у Булгакова не было никакого желания.
Но, наверное, и в творчестве присутствует своя логика. После 18 июня 1936 года ситуация качественно переменилась. Да и вдумаемся, наконец: кому, как не первому председателю правления Союза писателей СССР, претендовать на роль председателя МАССОЛИТА? Нам кажется это совершенно очевидным…
Берлиоз уверен, что человек сам управляет своей судьбой, но встречает решительное возражение со стороны Воланда. «И, в самом деле, — тут неизвестный повернулся к Берлиозу, — вообразите, что вы, например, начнете управлять, распоряжаться и другими и собою, вообще, так сказать, входить во вкус, и вдруг у вас… кхе… кхе… саркома легкого… — тут иностранец сладко усмехнулся, как будто мысль о саркоме легкого доставила ему удовольствие, — да, саркома, — жмурясь, как кот, повторил он звучное слово, — и вот ваше управление закончилось!»
Саркома — злокачественная опухоль. Воланд даже изобразил симптомы этой болезни, кашлянув пару раз. К чему упоминание этой болезни? Или это тоже шифр? Да, совершенно верно. В качестве доказательства приведем выдержки из заключения к протоколу вскрытия А.М. Горького:
«Смерть А.М. Горького последовала в связи с острым воспалительным процессом в нижней доле легкого, повлекшим за собой острое расширение и паралич сердца.
Тяжелому течению и роковому исходу болезни весьма способствовали обширные хронические изменения обоих легких…
Эти хронические изменения легких, плевр и грудной клетки создавали сами по себе еще до заболевания воспалением легких большие затруднения дыхательному акту, ставшими особенно тяжелыми и труднопереносимыми в условиях острой инфекции».
Какие еще нужны доказательства? Мы говорим Берлиоз, подразумеваем — Горький.
Вот и «нехорошая квартира» — это пародия на ночлежку в пьесе «На дне». И там, и тут в центре действия сатана: у Булгакова — это Воланд, у Горького — Сатин (чуть измененное имя духа зла).
Об отношении Булгакова к драматургии Горького говорит запись в дневнике Елены Сергеевны: «15 апреля 1937 г… Пошли в камерный — генеральная «Дети Солнца». Просидели один акт и ушли — немыслимо. М.А. говорил, что у него «все тело чешется от скуки». Ужасны горьковские пьесы. Хотя романы еще хуже».
Последнюю фразу можно истолковать неоднозначно. Так часто, или даже почти всегда, у Булгакова. Уж Михаил Афанасьевич зря не скажет. В последнее время в доме Горького жили вместе три любивших его женщины — Екатерина Павловна Пешкова (первая и законная жена), Мария Игнатьевна Будберг (любимая женщина, которую Горький «делил» с Уэллсом) и Олимпиада Дмитриевна Черткова, ухаживавшая за писателем. Фамилия Черткова похожа на знак судьбы. По ее собственному признанию, Олимпиада Дмитриевна была последней женщиной, с которой Алексей Максимович простился «по-мужски». «16-го мне сказали доктора, что начался отёк легких. Я приложила ухо к его груди — послушать — правда ли? Вдруг как он меня обнимет крепко, крепко, как здоровый, и поцеловал. Так мы с ним и простились. Больше в сознание не приходил».
Перед смертью Горький признавался близким, что во сне спорил и ругался с Господом Богом. «За день перед смертью он в беспамятстве вдруг начал материться. Матерится и матерится. Вслух» (О.Д. Черткова). Точно, как будто летит под трамвай…
Глава 13Три параллели в романе
«Древние» главы и главы «нового» времени — суть две схожие истории. Между их героями можно провести вполне зримые аналогии. Схожую параллель можно указать также и между героями «нового» времени и литературными образами, созданными авторами — предшественниками Булгакова (см. приведенную ниже таблицу).
Подчеркнем сразу же, что это таблица аналогий, но не отождествлений. Главное ее достоинство в том, что она указывает на некоторую систему, которой, на наш взгляд, придерживался автор при написании романа.