2 июня 1937 года на заседании Военного совета при Наркомате обороны Сталин объявил о существовании в стране военно-политического заговора. В числе основных заговорщиков («ядра») им были названы 13 человек: Троцкий, Рыков, Бухарин, Рудзутак, Карахан, Енукидзе, Ягода, Тухачевский, Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник. Почти половина из них выведена Булгаковым в романе. Добавим к ним Радека, который тоже был арестован и активно сотрудничал со следствием. Фигура Троцкого, этого «демона» революции, как бы незримо присутствует на страницах романа, поскольку он причастен как к деятельности отдельных выявленных нами прототипов, так и к убийству Есенина, факт которого доказывает зашифрованная часть романа.
В задачи нашего исследования не входит обсуждение меры справедливости выдвинутых против заговорщиков обвинений. Что же до Михаила Афанасьевича, то он с иронией относился к тем обвинениям, о которых писали в газетах. В качестве доказательства мы можем привести историю с будущим заболеванием буфетчика Сокова. Зададимся вопросом: зачем появляется в кабинете доктора Кузьмина известный отравитель Азазелло? Только затем, чтобы забрать «деньги», врученные Сокову? А может, для того, чтобы подменить лекарства? И что это за дама Марья Александровна, которая пробегала перед его взором в противоположный флигелек в одной рубашке? Уж не уготована ли доктору Кузьмину, как и его реальному коллеге, кремлевскому врачу, профессору Дм. Дм. Плетневу (1872–1941), стать подсудимым по делу о неправильном лечении знаменитых пациентов?
8 июня 1937 года в дневнике Е.С. Булгаковой появилась запись: «Какая-то чудовищная история с профессором Плетневым. В «Правде» статья без подписи: «Профессор — насильник-садист». Будто бы в 1934-м году принял пациентку укусил ее за грудь, развилась какая-то неизлечимая болезнь. Пациентка его преследует. Бред». Вот и нашелся след Марьи Александровны! Ее-то и видит доктор Кузьмин, как свой нахлынувший неведомо откуда кошмар. Похоже, что Булгаков использовал в своем романе фантастический эпизод 1934 года, якобы произошедший с профессором Плетневым. Тому, кстати, на тот момент было 61–62 года, почти одногодок Кузьмина, которому ровно 60. В 1937 году Плетневу, Ягоде и другим были предъявлены обвинения в отравлении и неправильном лечении шефа ОГПУ В.Р. Менжинского, крупного партийного деятеля В.В. Куйбышева и писателя Максима Горького…
Но в расшифровке романа надо еще поставить последнюю точку. Булгаков настолько «любил» своего друга Мейерхольда, что превратил в романе его театр в вотчину НКВД. Вспомним «аккуратного и исполнительного», «скромного и тихого» Василия Степановича Ласточкина, который вдруг «оказался старшим во всей команде Варьете». Ласточкин во время хаоса занял место Лиходеева. Иными словами, его следует ассоциировать с наркомом внутренних дел Ежовым, пришедшим на смену Ягоде.
У Василия Степановича произошел любопытный разговор с таксистом, подвозившим его в зрелищную комиссию.
«Все более поражаясь, бухгалтер, зажав драгоценный портфель под мышкой, вытащил из бумажника червонец и показал его шоферу.
— Не поеду! — кратко сказал тот.
— Я извиняюсь… — начал было бухгалтер, но шофер его перебил:
— Трешки есть?
Совершенно сбитый с толку бухгалтер вынул из бумажника две трешки и показал шоферу».
Трешки — это аллегория совещательных троек, выносящих обвинительный приговор без суда, а иногда и без следствия. Но и Ласточкина ждет печальный конец. Его тоже арестовывают, причем этот бухгалтер успевает подсчитать «вчерашнюю кассу» — 21711 рублей. Зачем Булгакову вставлять в художественный роман такое некруглое число. Следуя нашей логике, таким способом Булгаков называет число работников НКВД, действовавших под руководством Ежова. Не так давно ведущий специалист Государственного архива Российской Федерации Александр Кокурин и сотрудник общества «Мемориал» Никита Петров опубликовали статистические данные о численном составе НКВД в 1937 году (Правда, 1997, № 17 и 18). Общая численность оперативных кадров на 1 марта 1937 года составляла 23857 человек. С точностью до 10 процентов наша догадка оказывается верной. И такое совпадение больших чисел (при условии, что подсчеты содержат погрешности) — большая удача!
Глава 19Прототипы обитателей «дома Грибоедова»
В «Мастере и Маргарите» упоминается множество персонажей, причастных к литературному процессу. Но если литературоведы активно обсуждают прототипы Мастера, Ивана Бездомного и критиков, громивших роман, то про их коллег по писательскому «цеху», как правило, речь не заводят. Согласимся, что это довольно-таки странно. Булгаков изобразил целую вереницу современных ему писателей, дал им вымышленные фамилии (прозвища), а некоторых снабдил краткими характеристиками. Отчего бы не обсудить их возможные прототипы? Да, Михаил Афанасьевич ограничился минимумом информации, и угадать реальных людей, кажется, практически невозможно. Но почему бы не попробовать, ведь тем интереснее будет разгадка.
Стоит напомнить, что опыт Булгакова с зашифрованными писательскими именами весьма удачно использовал Валентин Катаев в автобиографической книге «Алмазный мой венец». Правда, писатель оставил так много «ключей» к расшифровке, что литературоведы практически сразу же составили полный список прототипов его героев. С булгаковским романом этого не произошло, и подобный список писательских персонажей до сих пор никем не предлагался.
Булгаков и Катаев были современниками, а значит, писали об одних и тех же людях. Другое дело, что оценки их существенно разнились. Так, в начале своей книги Катаев предуведомляет читателя: «Не могу взять грех на душу и назвать их (героев повествования. — Прим, авт.) подлинными именами. Лучше всего дам им всем прозвища, которые буду писать с маленькой буквы, как обыкновенные слова <…> Исключение сделаю для одного лишь Командора. Его буду писать с большой буквы, потому что он уже памятник и возвышается над Парижем поэзии Эйфелевой башней, представляющей собой как бы некое заглавное печатное А. Высокая буква над мелким шрифтом вечного города». Командор — это Маяковский, безусловный авторитет для Катаева. Булгаков, заметим, тоже фигурирует в «Венце», и назван там «синеглазым», с маленькой буквы. Вообще-то по правилам грамматики имена собственные следует всегда писать с заглавной буквы. Игнорирование установленных правил — претензия на избранность, вседозволенность. Булгакова, думается, выходка Катаева удивила бы, если не сказать больше.
Рассказывая далее о встречах с Синеглазым, Валентин Петрович еще более четко обозначает свою позицию: «В области искусств для нас существовало только два авторитета: Командор и Мейерхольд. Ну, может быть, еще Татлин, конструктор легендарной «башни Татлина», о которой говорили все, считая ее чудом ультрасовременной архитектуры. Синеглазый же, наоборот, был весьма консервативен, глубоко уважал все признанные дореволюционные авторитеты, терпеть не мог Командора, Мейерхольда и Татлина и никогда не позволял себе, как любил выражаться ключик (Ю.К. Олеша. — Прим, авт.), «колебать мировые струны». Сказано предельно ясно, не убавить — не прибавить. Катаев использует местоимение «мы», очевидно, ссылаясь на круг близких ему по духу писателей. Надо полагать, что кое-кого из них Булгаков спародировал в «Мастере и Маргарите».
Отдельно о Маяковском. Он стал прототипом Рюхина, главного действующего лица шестой главы романа. Уровень внимания высочайший. Более того, в ряде признаний Рюхин, как никакой другой персонаж, открывает читателю свою душу. Рюхин выглядит более искренним, чем все остальные литераторы, вместе взятые. Булгаков, безусловно, прекрасно знал о той табели рангов, которую исповедовали «катаевцы». Отсюда и серьезное отношение к феномену Маяковского, и жесткое выражение своего особого мнения. Уж не знаем, догадывался ли Валентин Петрович о прототипе Рюхина, но Булгаков вволю посмеялся в романе над его авторитетом, представив Командора отнюдь не возвышающейся Эйфелевой башней над Парижем поэзии, а истерзанным завистью искателем прижизненной славы.
Булгаков оригинален и остроумен. Не забудем про это, отправляясь на поиски прототипов его героев.
Желдыбин — жил на дыбе
Прообразом МАССОЛИТа послужил, в том числе, и созданный в 1934 году Союз писателей. Действие романа затрагивает вторую половину 30-х годов, и потому естественно предположить, что все прототипы массолитовцев были членами писательского Союза. Описывая структуру МАССОЛИТа, Булгаков, конечно же, не мог не учитывать этого.
Преемником А.М. Горького на посту председателя Союза писателей был Алексей Николаевич Толстой. Он стал прототипом заместителя Берлиоза литератора Желдыбина. Толстой был весельчак и балагур и не выносил разного рода похоронных церемоний. Если только было возможно, он старался избежать участия в них. Об этом всем было хорошо известно. Знал об этом, разумеется, и Булгаков, но, посмеиваясь над своим героем, он, наоборот, вводит его в эпицентр траурных мероприятий:
«Возле обезглавленного стояли: профессор судебной медицины, патологоанатом и его прозектор, представители следствия и вызванный по телефону от больной жены заместитель Михаила Александровича по МАССОЛИТу — литератор Желдыбин.
Машина заехала за Желдыбиным и первым долгом, вместе со следствием, отвезла его (около полуночи это было) на квартиру убитого, где было произведено опечатание его бумаг, а затем уж все поехали в морг».
Булгаков дает Желдыбину возможность «насладиться» всеми ужасами, сопутствовавшими трагической гибели Берлиоза. Нет нужды добавлять, что появление в правлении и руководство экстренным заседанием по подготовке похорон тоже не доставили Желдыбину никакого удовольствия. Указание на больную жену в тексте романа тоже не случайно. В начале второй половины 30-х годов Толстой начал жить со своей третьей женой — Людмилой Ильиничной Баршевой, которая была намного моложе его. Ссылка на ее нездоровье создает комический эффект.