Б.В. Соколов в поисках ассоциаций со словом «кронштадтец» обратился к названию пьесы Вишневского. В самом деле, если драматург придумал название «Мы из Кронштадта», то, значит, и его можно считать кронштадтцем. Это остроумно, но булгаковские шифры в данном случае тоньше, изящнее. Приведем отрывок из речи Вышинского на заседании процесса антисоветского троцкистского центра 28 января 1937 года: «Пятаков, Радек и их единомышленники думали и действовали уже тогда (имеется в виду 1918 год. — Прим, авт.) так, как их уже позже метко и крепко назвал Феликс Дзержинский, бросивший по адресу троцкистов и зиновьевцев — «кронштадтцы»!» Эта характеристика троцкистов стала после этого общеупотребительной. Таким образом, при угадывании прототипа писателя Иоганна из Кронштадта обозначается совершенно иной вектор поиска: это литератор-троцкист.
Вторая параллель ассоциаций, которую использовал Б.В. Соколов, связана с Иоанном Кронштадтским. Общим «мостиком» между ним и Вишневским литературовед считает их открыто обозначенную русофильскую позицию. Но он опять-таки рассуждает излишне прямолинейно. У Булгакова писатель носит имя Иоганн! Это указывает, что он не русского происхождения, и либо немец, либо, как Иоганн Штраус, австриец.
Теперь долго думать не придется. Писатель Иоганн — это Карл Радек (Кароль Собельзон). Он родился в Австро-Венгрии в городе Лемберге (ныне Львов). Все встало на свои места, но почему Булгаков все-таки выбрал имя Иоганн? Ведь Иоганна из Кронштадта так и хочется переделать в Иоганна Кронштадтского, а это направляет на размышления о нашем святом, отце Иоанне. Б.В. Соколов обнаружил этот шифр Булгакова, но не разгадал его. Михаил Афанасьевич, действительно, призывает, чтобы мы вспомнили об Иоанне Кронштадтском, написавшем книгу «Моя жизнь во Христе», и поинтересовались, какую знаменитую книгу выпустил писатель Иоганн Кронштадтский. Сейчас вы опять улыбнетесь, но таков Булгаков. Карл Радек перевел на русский язык «Майн Кампф» («Моя борьба») Адольфа Гитлера. Вот нам всем и урок от великого русского писателя. С одной стороны, Христос и Жизнь, а с другой — Гитлер и Борьба. Два разных отношения к миру и человеку, и два разных типа писателей.
Приходится в очередной раз констатировать, что Булгакова часто толкуют с точностью до наоборот. Булгаков написал пародию на Союз писателей, но не на Дом трудолюбия. В Союзе не было публичной библиотеки, но советские писатели собирали домашние библиотеки. И все они много читали, были не только писателями, но и читателями. В общем, Борис Вадимович Соколов, «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!»
Архитектор Семейкина-Галл — Вера Мухина
Еще одна, в данном случае «не стреляющая» двойная фамилия. Мы уже привыкли, что Булгаков придумывает прозвища, ориентируясь на творчество прототипов. Поэтому корни фамилии архитектора имеет смысл поискать среди монументальных и архитектурных памятников советской эпохи. При таком подходе сразу же вспоминается знаменитая скульптура Веры Мухиной «Рабочий и колхозница». Монумент представляет динамичную скульптурную группу из двух фигур с поднятыми над головами серпом и молотом. Он символизирует единство советского общества. Союз рабочего и колхозницы Булгаков иронично обозвал семейкой, а автору монумента дал фамилию Семейкина. Вторая часть двойной фамилии представляет сокращение от Галлии — названия древней Франции. В качестве возможных причин для ее присоединения назовем две. Во-первых, мать Веры Мухиной была француженка. Во-вторых, скульптура «Рабочий и колхозница» была выставлена на Всемирной выставке в Париже в 1937 году. И скульптор, и ее знаменитое детище своими корнями были связаны с Францией. Думаем, что эти факты и обыгрывал Булгаков, сочиняя фамилию архитектора.
Но почему писатель назвал Мухину архитектором? Оказывается, и в этом есть определенный резон. Высота мухинской скульптуры составляет 25 метров, это высота современного девятиэтажного дома. К тому же в Париже памятник был установлен на павильоне (высота павильона-постамента составила 33 метра), так что общее сооружение можно было назвать архитектурным, а Веру Мухину архитектором.
Режиссер Витя Куфтик — Юрий Завадский
При поиске прототипа режиссера из Ростова Вити Куфтика ключом служит географическая привязка театра. В 1935 году в Ростове-на-Дону завершилось строительство театрального здания, которое по замыслу его создателей было уподоблено гигантскому трактору. «Лоб» здания символизировал радиатор трактора, а его гусеницами были две стеклянные галереи, стоящие с обеих сторон фасада и ведущие в концертный зал, размещенный в самой верхней части «трактора». Тогда об этом проекте трубили все центральные газеты. Венгерский писатель Бела Иллеш, побывавший в Ростове в 1934 году, писал в газете «Правда»: «Если в Ростовском театре будет показана война, то по сцене пройдет целая армия с кавалерией, артиллерией и танками. Если на сцене будет совхоз — целые тракторные колонны смогут продефилировать перед зрителями. Парашют? И это здесь не препятствие». Драматург Булгаков полунамеком, вскользь поминает этот несуразный памятник эпохи, надеясь, что читатель поймет его и наведет справки.
В 1936–1940 годах руководителем этого ростовского театра был Юрий Александрович Завадский — актер и известнейший режиссер. Михаил Булгаков дал ему крайне неблагозвучную фамилию Куфтик. Слова «куфта», «куфтырь» в разных говорах означает «сверток кудели», «мешок или узел с одеждой», а также «моток тесемок, шелку». В ироническом контексте фамилию Куфтик следует перевести как «Чучело». Зло и жестко, но что есть, то есть. В соединении с именем Виктор, означающим «победитель», она выглядит еще комичнее.
Булгаков осмеивает одного из мэтров советского режиссерского цеха, награждая его, к тому же, еще и лиловым лишаем во всю щеку. Медик по образованию, писатель называет так красный плоский лишай, который, как правило, характеризуется появлением на коже пузырьков лилового окраса с неестественным блеском. Ясно, что это некая аллегория, очередной прикол Михаила Афанасьевича, указание на какую-то интересную историю.
В 1918 году поэт Павел Антокольский, с которым Завадского связала дружба на протяжении долгих лет жизни, познакомил Завадского с Мариной Цветаевой. К Завадскому обращен поэтический цикл Цветаевой «Комедьянт». В нем есть такое стихотворение:
Солнце — одно, а шагает по всем городам.
Солнце — мое. Я его никому не отдам.
Ни на час, ни на луч, ни на взгляд. —
Никому, никогда!
Пусть погибают в бессменной ночи города!
В руки возьму! — Чтоб не смело вертеться в кругу!
Пусть себе руки, и губы, и сердце сожгу!
В вечную ночь пропадет — погонюсь по следам…
Солнце мое! Я тебя никому не отдам!
В этом тексте два грамматически-смысловых огреха. В обороте «ни на час, ни на луч, ни на взгляд» в одном ряду перечисляются временные (час, взгляд) и пространственные категории (луч). И еще, в русском языке принято говорить, что солнце «вертится по кругу», но не в кругу. Но не будем отвлекаться. Поэтесса называет своего возлюбленного Солнцем. Зная про это стихотворение, Булгаков изобразил режиссера краснощеким, светящимся, подобно солнцу. Ох, видать, «насолил» чем-то Юрий Завадский писателю Булгакову…
Заключение
Михаил Афанасьевич, как и его Мастер, не увидел свой роман опубликованным. Но в отличие от своего литературного героя, Булгаков не предал своего творения, не отказался от него. Он умирал с надеждой, что его книга дойдет до читателя, он верил в свою возлюбленную, в свою Маргариту — Елену Сергеевну, которая сохранит рукопись и даст ей жизнь. Писатель хотел, чтобы потомки узнали про его роман, «чтобы знали…» Булгаков — продолжатель художественной линии Гоголя и Достоевского в русской литературе, один из серьезнейших мыслителей XX века. Никто из отечественных философов и писателей ушедшего столетия с такой достоверностью не передал суть наступившей эпохи — Зла, оккупировавшего его отечество.
«Мастер и Маргарита» — роман-знание, роман-предупреждение. Его нельзя причислять к списку антимасонских книг, равно как и к числу сатанинских произведений. Это будет упрощением и полным непониманием авторской позиции. Булгаков выше «партийных разборок», он из числа тех, «кому за державу обидно». И все его творчество — гимн России и русскому духу.
В своем романе писатель обратился к рассмотрению важнейшего периода в истории страны, когда добро и зло настолько переплелись, что люди уже с трудом различали их. Тема политических репрессий в романе «спрятана» предельно глубоко, но она есть. В редакции 1938 года Воланд перед отлетом из Москвы говорит: «У него мужественное лицо, он правильно делает свое дело, и вообще все кончено здесь. Нам пора!» Эти слова относятся к Сталину. В окончательном тексте они отсутствуют, но наша расшифровка доказывает, что к словам Воланда надо отнестись со всей серьезностью. Сатана наказывает именно тех литературных героев, прототипы которых были истреблены Сталиным в ходе партийных «чисток».
Булгаков много думал о Сталине и вел с ним мысленный диалог. История об Иешуа и Пилате таит в себе его отголоски. Сталин спас Булгакова от расправы писательского «синедриона» в 1929–1930 гг. Чувствовал его «охранную грамоту» Булгаков и позже. За три дня до смерти, находясь «в почти бессознательном состоянии», Михаил Афанасьевич произнес[17]: «Красивые камни, серые красивые камни… Он в этих камнях (много раз повторял). Я хотел бы, чтобы ты с ним… разговор… (Большая пауза.) Я хочу, чтобы разговор шел… о… (опять пауза). Я разговор перед Сталиным не могу вести… Разговор не могу вести…»
Сталин лишь однажды разговаривал с Булгаковым — по телефону. От личной встречи с писателем он уклонился. Но вождь был одним из тех немногих, кто смог бы понять заключительные слова Мастера, предназначенные Пилату: «Свободен! Свободен! Он ждет тебя!..»