Кстати сказать, через полгода после кончины великого писателя другу и режиссёру Сергею Ермолинскому предстояло расплачиваться за связь с «контрреволюционером Булгаковым». Ермолинский был арестован и приговорен к трем годам ссылки «за пропаганду антисоветского, контрреволюционного, так называемого писателя Булгакова, которого вовремя прибрала смерть» (слова следователя). Из слов, брошенных следователем С. Ермолинскому, нетрудно заключить, что только смерть спасла опального писателя от застенков НКВД. А уверения А.А. Фадеева, высказанные смертельно больному Булгакову: «Выздоравливайте, теперь все будет по-другому… Мы пошлем вас в Италию…» – были не более чем выполнением поручения самого главного режиссера (НКВД?), поставившего спектакль.
О смертельной болезни М.А. Булгакова
“Fair is foul, end foul is fair…”
(«Зло есть добро, а добро есть зло…»)
В свидетельстве о смерти М.А. Булгакова, выданном 11.03.1940, в качестве причины смерти указывается: нефросклероз, уремия. Как известно, свидетельства о смерти выдаются на основании медицинской документации: медицинской справки о заболевании или результатах патологоанатомического вскрытия. Мы не располагаем заключением патологоанатомов о причине смерти М. Булгакова, поскольку нет достоверных сведений о том, проводилось ли патологоанатомическое вскрытие писателя. Поэтому скорее всего свидетельство о смерти было выдано на основании справки из поликлиники.
Доктора медицины профессора Леонида Ивановича Дворецкого я узнал сразу. Наше рандеву он решил провести в своём кабинете медицинского университета.
Доктор медицины Л.И.Дворецкий, опубликовал сенсационную статью о смертельной болезни М.А.Булгакова в журнале «Нефрология» (№ 4, октябрь 2010 год).
Леонид Иванович встретил меня, как будто мы были знакомы друг с другом много лет.
– Я знаю всё, – лаконично предупредил он.
И мы сразу перешли к делу. Он показал мне массу документов, выписок из дневника Е.С. Булгаковой, впрямую связанных со смертельной болезнью писателя в его последние шесть месяцев жизни.
Леонид Иванович стал неторопливо рассказывать:
– Как вы помните, в марте 1940 г. в своей московской квартире ныне не существующего дома в Нащокинском пер. (бывшая у л. Фурманова, 3), тяжело и мучительно умирал Михаил Афанасьевич Булгаков. За три недели до смерти ослепший, измученный нестерпимыми болями, он прекратил редактировать свой знаменитый роман «Мастер и Маргарита», который сюжетно был уже закончен, хотя внутренне оставался не вполне завершенным.
В материалах, касающихся жизни Булгакова, имеется поражающий воображение факт. Здоровый и практически не болевший писатель предсказал свою кончину. Более того, он не только назвал год, но и привёл обстоятельства смерти, до которой было еще добрых полдюжины лет и которую тогда ничего не предвещало. «Имей в виду, – предупредил он свою новую избранницу, Елену Сергеевну, – я буду очень тяжело умирать, – дай мне клятву, что ты не отдашь меня в больницу, а я умру у тебя на руках». Эти слова настолько врезались в память будущей жены, что через тридцать лет она без запинки привела их в одном из писем в адрес живущего в Париже родного брата писателя, которому сообщала: «Я нечаянно улыбнулась – это был 32—й год, Мише было 40 лет с небольшим, он был здоров, совсем молодой…».
С такой же просьбой, а скорее мольбой тяжелобольного, – не отправлять его в больницу, – он уже обращался к своей первой жене, Татьяне Лаппа-Киссельгоф, в страшное для них обоих время наркотической зависимости писателя в 1915 г. Но тогда это была уже реальная ситуация, с которой, к счастью, с помощью жены удалось справиться, навсегда избавившись от своего, казалось бы, неизлечимого недуга. А сейчас ничего не давало Булгакову повода для подобных предсказаний и требования клятв от своей новой жены. Быть может, это была всего-навсего мистификация или розыгрыш, столь характерные для его произведений и свойственные ему самому? Время от времени он напоминал жене об этом странном разговоре, но Елена Сергеевна по-прежнему не принимала это всерьез, хотя на всякий случай регулярно заставляла его показываться врачам и производить анализы. Врачи не обнаруживали у писателя каких-либо признаков болезни, а исследования не выявляли никаких отклонений.
Между тем «назначенный» (термин Елены Сергеевны) срок приближался. И когда он наступил, Булгаков «стал говорить в легком шутливом тоне про «последний год, последнюю пьесу» и т. д. Но так как здоровье его было в прекрасном проверенном состоянии, то все эти слова никак не могли восприниматься серьезно», – читаем в ее письме парижскому брату писателя. Не напоминает ли это ситуацию с Берлиозом, героем «Мастера и Маргариты», серьезно не воспринявшим предупреждение Воланда о его скорой кончине?
Итак, что же случилось с Михаилом Булгаковым? Что за болезнь могла привести за шесть месяцев с момента появления первых симптомов к смерти практически здорового, творчески чрезвычайно активного человека, постоянно до этого проходившего медицинские обследования, не выявлявшие никакой патологии? Однако здесь непременно следует оговориться.
Насколько это представилось возможным из эпистолярных источников и документальных материалов, анализ течения болезни М. Булгакова свидетельствовал о том, что заболевание писателя манифестировалось лишь в сентябре 1939 г., т. е. за 6 месяцев до его кончины. Именно с того времени вел отсчет своей болезни и сам Булгаков, о чем говорил жене, записавшей в дневнике его слова 11.02.1940 (за месяц до смерти): «…в первый раз за все пять месяцев болезни я счастлив… Лежу… покой, ты со мной… Вот это счастье…».
В сентябре 1939 г. после серьезной для него стрессовой ситуации (отзыв писателя, отправившегося в командировку для работы над пьесой «Батум» о И.Б.Сталине) Булгаков решил уехать в отпуск в Ленинград. Он рассказывал своей сестре, Елене Афанасьевне: «О первой замеченной потере зрения – на мгновенье (сидел, разговаривал с одной дамой, и вдруг она точно облаком заволоклась – перестал ее видеть). Решил, что это случайно, нервы шалят, нервное переутомление».12.09.1939. Проф. Н.И. Андогский заявил: «Ваше дело плохо», – после осмотра больного, настойчиво рекомендуя немедленно возвращаться в Москву и сделать анализ мочи. Булгаков тут же вспомнил, а возможно, помнил об этом всегда, что тридцать три года назад в начале сентября 1906 г. внезапно начал слепнуть его отец, а спустя полгода его не стало именно в 48 лет.
«20.09.1939. Поликлиника Наркомздрава СССР (Гагаринский пр-т, 37). Булгаков М.А. Кровяное давление по Короткову Maxim. 205/ Minim. 120 тт».
На следующий день, 21.09.1939, состоялся домашний визит доктора Захарова, который отныне стал курировать М.А. Булгакова до его последних дней. Выписаны приходной ордер за визит (12 руб. 50 коп.) и рецепт на приобретение 6 пиявок (5 руб. 40 коп).
Итак, цифры АД Булгакова оказались довольно внушительными. Неужели такие показатели АД имели место длительное время у писателя, который об этом даже не подозревал? Так или иначе, клиническая ситуация дала основание врачам заподозрить, а скорее всего с высокой вероятностью диагностировать, заболевание почек
С нашей точки зрения, заслуживала внимания другая диагностическая гипотеза, особенно в свете современных представлений о лекарственных нефропатиях. Есть основания высказать предположение о хроническом интерстициальном нефрите лекарственного происхождения у М.А. Булгакова. Попытаемся аргументировать данную диагностическую концепцию.
В письме к брату писателя, Николаю Афанасьевичу, от 17.10.1960, т. е. 20 лет спустя после смерти Михаила Афанасьевича, Е.С. Булгакова сообщает: «…раз в год (обычно весной) я заставляла его проделывать всякие анализы и просвечивания. Все давало хороший результат, и единственное, что его мучило часто, – это были головные боли, но он спасался от них тройчаткой – кофеин, фенацетин, пирамидон. Но осенью 1939 г. болезнь внезапно свалила его, он ощутил резкую потерю зрения (это было в Ленинграде, куда мы поехали отдыхать)…».
В своих дневниках Елена Сергеевна часто упоминала о головных болях Булгакова еще задолго до первых манифестаций поражения почек. 01.05.1934: «…вчера у нас ужинали Горчаков, Никитин… Встретил их М.А., лежа в постели, у него была дикая головная боль. Но потом он ожил и встал к ужину».
29.08.1934: «М.А. вернулся с дикой мигренью (очевидно, как всегда, Аннушка зажала еду), лег с грелкой на голове и изредка вставлял свое слово».
Видимо, в один из таких (мигренозных) приступов головных болей у Булгакова его застал дома главный администратор Художественного театра Ф.Н. Михальский (знаменитый Филипп Филиппович Тулумбасов из «Театрального романа»), который вспоминал:
«…На диване полулежал Михаил Афанасьевич. Ноги в горячей воде, на голове и на сердце холодные компрессы. «Ну рассказывайте/». Я несколько раз повторяю рассказ и о звонке А.С. Енукидзе, и о праздничном настроении в театре. Пересилив себя, Михаил Афанасьевич поднимался. Ведь что-то надо делать. «Едем! Едем!»».
В архиве, собранном Е.С. Булгаковой, имелась серия рецептов, документально свидетельствующих о назначении писателю лекарственных препаратов (аспирин, пирамидон, фенацетин, кодеин, кофеин), о чем в рецептурной сигнатуре так и было обозначено – «при головных болях». Эти рецепты выписывались с завидной регулярностью лечащим врачом Захаровым, прибегавшим к тому же ко всяческим ухищрениям для «бесперебойного» обеспечения несчастного пациента этими препаратами. Подтверждением может служить одна из его записок к жене М. Булгакова:
«Глубокоуваж. Елена Сергеевна. Выписываю аспирин, кофеин и кодеин не вместе, а порознь для того, чтобы аптека не задержала выдачу приготовлением. Дадите М.А. таблетку аспирина, табл, кофеина и табл, кодеина. Ложусь я поздно. Позвоните мне. Захаров 26.04.1939».