Индейца не было. Камеры на штативе тоже. Я сделал на кухне чай, несколько раз пытался дозвониться Индейцу, безрезультатно.
Через час пришел мой друг. Я не мог поверить глазам. Вместо длинных волос, собранных в косу, модная прическа, вместо кислотного балахона строгий костюм. Белая рубашка, галстук. Индеец со мной даже не поздоровался. Кивнул, давая понять, что заметил, и все. Он деловито расхаживал по комнате и говорил по телефону: «Да, да, завтра могу. Да, образование высшее. Трудовая? Меня устраивает договор».
— Индеец, ты это, ты как? — спросил я.
— Тебе, наверное, домой нужно?
— Да, наверное, нужно.
Под окном орут коты. Где-то вдалеке воют собаки. Я не могу уснуть. Кажется, что это и не вой собачий, и не ор кошачий. Больше похоже на плач. Они плачут. Они точно плачут. Коты и собаки. Им страшно. Они же остались совсем одни.
Я поставил телефон на зарядку. Включил фронтальную камеру.
«Одиннадцать часов, говоришь? Ладно. Я больше не могу слушать этот плач. Не могу».
Технополис
— Сколько монет у тебя осталось? — спросила Юля, не отрываясь от планшета.
— Три, — ответил я и спиной почувствовал, как она напряглась, — я что-нибудь придумаю.
Если честно, я даже приблизительно не представлял, что именно придумаю. За последние три месяца я не написал ни строчки. Ни одной заметки, не говоря уже о рассказах, которые в Системе почти уже никто не дочитывает до конца. На сто просмотров хорошо если будет одна реакция, а курс монеты сейчас — десять тысяч реакций.
— Андрей с восьмого этажа вчера получил за один пост сто монет, — словно в укор сказала Юля.
— Ты пост видела?
— Нет.
— У него трансляция была: он себе обрезание в прямом эфире делал.
— Охренеть!
— В следующий раз, наверное, вообще член отрежет начисто. Получит миллион, и можно до конца жизни ничего не постить, ничего не делать и спокойно жить.
— С таким количеством монет можно новый член пришить, лучше прежнего, — Юля сказала это как-то совсем серьезно.
Я посмотрел на нее. Она улыбнулась и сказала:
— Не знаю, сколько мы еще продержимся на постах с моими сиськами и жопой. Гриш, напиши что-нибудь, пожалуйста.
Я снова уткнулся в мигающий курсор редактора. Жопа и сиськи у Юли, конечно, хороши. Этот актив, наверное, никогда сильно в цене не упадет. Пока все у нее не сдуется. Но я почему-то верю, что к тому времени заработаю достаточно монет, и это уже не будет иметь значения.
— Юль, я хочу завтра сходить на ферму. Посмотреть, что к чему. Может, устроюсь на реальную работу.
— Гриш, ты не в себе? Реальную работу? За паек пахать? За хату чем платить будем? В социалку переезжать?
— Живут же как-то люди без Системы.
— Ну-ну, — ответила Юля и ушла на кухню, хлопнув дверью так, что чуть не вылетело стекло.
Ферма дает работу всем, кто в Москве не в Системе. Это первая атомная станция в Москве, построенная исключительно для майнинга, тогда еще биткоина. Отец рассказывал, что раньше на этом месте был автомобильный завод АЗЛК, затем «Технополис» — инновационный центр производства. Сейчас ферма так и называется — «Технополис».
Работать на ферме настоящий кошмар: с утра до ночи за стандартный белково-углеводный паек и смену одежды раз в полгода. Но когда у тебя заканчиваются все возможные ресурсы, чтобы получить в Системе хоть какие-то реакции, что остается делать?
За пределами Москвы у людей есть выбор. Помимо ферм имеется еще куча производств. Да хоть на заводе, что выпускает эти самые пайки. Но в Москве, в Москве все исключительно в Системе, и реальную работу считают тождественной смерти. Многие именно смерть и выбирают. Недавно сосед с шестого этажа три дня в прямом эфире сначала вскрывал вены, затем обжирался таблетками и в итоге повесился. До этого полгода не выдавал никакого контента. Миллион монет на аккаунт получил. В принципе, я его понимаю. Трое детей все-таки. Монеты достались жене. Если грамотно распорядиться, на всю жизнь хватит. Я пока свою смерть постить не готов. Даже ради Юли. Тем более ради Юли. Можно и на ферме с годик покорячиться. Глядишь, мысли какие появятся, и снова к Системе подключусь.
Иногда так хочется вернуться в детство. То самое беззаботное детство, когда отец работал на реальной работе и получал еще обычные деньги и только подключился к набирающей обороты системе. Тогда объединили все существующие криптовалюты, и они стали называться монетой. Из труб недавно отстроенной в Москве АЭС повалил пар, соцсети тоже объединили и создали из них Систему, и казалось, что вот и наступил счастливый час для людей.
Просто живи свою жизнь, делись происходящим, а Система не оставит тебя без монет. Не хочешь — иди работай, и ничего не было в этом зазорного. Кто тогда думал, что человеческая жизнь — сплошной шаблон и рано или поздно всем надоест однообразный контент? Что наступит время, когда для того, чтобы получить реакции людей в Системе, придется делать нечто такое, что будет полностью выбиваться из рамок хоть какой-то нормальности.
Первый звоночек раздался тогда, когда в Системе легализовали демонстрации самоубийств. Дескать, человек вправе делать со своей жизнью, что хочет. И понеслось. Затем реальная работа превратилась в синоним социальной смерти, что равняется смерти физической во времена, когда Система — единственный вариант достойно существовать.
Я никогда не понимал, почему люди, набравшие подписчиков еще в лохматые годы, автоматически получают реакции за каждый пост, даже если не предвидится никакого хайпа. Позавчера какой-то актер спрыгнул с крыши в прямом эфире. Конечно, он — звезда, но десять тысяч монет? За это? Сколько людей ежедневно прыгает с крыш и, дай бог, получают монет пять. В чем разница? Почему одна смерть считается популярнее другой? Вроде бы и там, и там всего лишь человек. Я понимаю, когда чувак из Китая сел на кол. Вычитал же где-то про древнерусскую забаву. Так он три дня по колу сползал, пока не сдох. Три дня эфира. Миллионы реакций. Какое-то невообразимое количество монет. А тут с крыши. Актер. Да черт бы с ним.
Юля предлагала перейти на порнуху. Но кого сейчас заставишь отреагировать на порно? Нужно что-то из рамок вон. Что-то дикое. На моей памяти самое большое количество реакций на порно собрала какая-то баба из Канады. Ее неделю без перерыва в эфире системы трахала фак-машина двумя полуметровыми членами в обе дырки. Бабе конец настал уже на третий день. Остальные четыре дня, мне казалось, она была без сознания, но сколько было реакций! Читал, что она еще и живая после этого осталась. С полученным количеством монет подлечится, и все, можно жить дальше.
Ох, сколько телочек пыталось повторить успех. Но всем давно известно, что плагиат в Системе ценится невысоко и реакций на нем особо не заработаешь.
У нас с Юлей фантазии не хватало, чтобы исполнить в жанре порно что-то оригинальное, но без летального исхода.
Моих текстов было достаточно для съема квартиры, на еду и даже на какие-то развлечения, но застой, в котором я нахожусь уже три месяца, до хорошего не доведет. Юля на сиськах и жопе проживет, а мне, походу, все-таки нужно устраиваться на реальную работу.
Прежде чем пройти через КПП на территорию фермы, пришлось отстоять километровую очередь. Несмотря на то, что в Москве сейчас поистине сибирские морозы, люди, переминаясь с ноги на ногу, ждали своей очереди. Кто-то делился горячим чаем из термоса. Один мужчина героически противостоял лысиной февральской стуже, потому что отдал шапку хрупкой девушке, стоявшей перед ним. Она куталась в растянутый мужской свитер и с завистью смотрела на тех, кто был одет в нормальную зимнюю одежду. Когда подошла моя очередь, было за полночь. Гигантские трубы фермы в темноте выглядели угрожающе, словно готовые обвалиться на тебя и похоронить под своими обломками.
— Руку на сканер, — отрешенно сказал охранник на КПП.
Я приложил руку.
— Григорий Шарин, жена Юлия Шарина, — зачем-то повторил охранник очевидный для меня факт. — Сколько будете работать?
— Месяц пока, — ответил я.
— Вы на месяц отключены от Системы, проходите на рабочее место.
Если честно, я рассчитывал выйти на ферму завтра, чтобы хоть еще одну ночь пожить нормальной жизнью.
На ферме абсолютно все занимались одним и тем же — заменой перегоревших майнинговых блоков. А горели они ежеминутно. Выдергиваешь мертвый блок, вставляешь на его место новый. Все. Казалось бы, ничего сложного, но уже в конце первой недели я почувствовал, что начинаю сходить с ума. Четкая инструкция, в которой прописано каждое движение и каждый шаг. Двадцать минут на обед, и Витя, гребаный Витя, который работал со мной в паре.
Именно он сводил меня с ума. Человек никогда не был подключен к Системе и люто ненавидел всех, кто в ней. Разговаривать в рабочее время запрещено, но Витя научился бормотать себе под нос, не шевеля губами. Он без остановки проклинал все на свете: себя, свою жизнь, эту работу, и мечтал к чертовой матери взорвать ферму. Как-то на обеде я спросил Витю, почему он никогда не подключался к Системе. Неужели он не может сгенерировать хоть какой-то контент. На что Витя сжал кулаки, выпучил глаза и ответил мне так, что пропало вообще какое-либо желание задавать ему вопросы:
— Да в рот его, этот ваш контент! Суки! Паразиты! Живете благодаря нам, вот таким простым работягам!
— Вить, успокойся, — попытался я сдержать его пыл.
— Да как успокоиться, Гриш? — не унимался мой напарник. — Ты тоже думаешь, что контент более ценен, чем то, чем занимаются люди на реальной работе?
— Тогда почему ты с такими убеждениями трудишься именно здесь? Получается, благодаря тебе в том числе существуют ферма и Система. Нет разве?
— Я знаю, что делаю! Взорву все нахрен, — добавил он уже шепотом.
Мне было жаль Виктора. С одной стороны, он, конечно, прав. Но с другой. Если почитать историю, при каком строе и режиме люди были довольны? Все-таки, мне кажется, что сейчас, в эпоху Системы — не самый худший вариант. Никто тебя не заставляет идти работать. Всего лишь выбор. Правда, выбор между смертью и жизнью, но добровольный. И пока еще смерть вызывает хоть какие-то реакции, с помощью нее можно попытаться обеспечить безбедное существование своим близким. Все равно все сдохнем.