никто не приедет, мы никогда не выберемся». Он тряхнул головой, отгоняя наваждение, и быстро спустился вниз.
Артем дошел до дома Черновой. Он подтянулся на заборе и заглянул во двор. Хозяйка дома сидела на крыльце, дымя сигаретой. Рядом стояла ополовиненная бутылка коньяка и распущенный на дольки мандарин.
— Привет, — крикнул Артем.
Чернова подняла бутылку, словно чокаясь с ним.
— Там справа калитка, заходи, — сказала она.
— Я — Артем.
— Привет, Артем, я — Лена, присаживайся, — она подвинулась, протянула бутылку и тут же потеряла интерес к гостю, словно он с ней две тысячи лет знаком.
Обухов не смог бы сказать, что она красива, но что-то было завораживающее в ее карих, почти черных глазах.
— Я из МЧС, — сказал Артем и отхлебнул из бутылки.
— Из-за ямы? Прочитали все-таки мою заметку в интернете?
— Расширяется яма?
— А ты не видишь? Не слышишь?
— Бубен?
— Какой бубен? Не слышишь обвалы?
— Почему никто не уезжает?
— Некуда ехать.
— Ты так говоришь, будто Русово — последнее место не земле.
— А разве не так? — Чернова посмотрела на Артема так, что на секунду он поверил, что так оно и есть.
— Умереть не страшно?
— Не вижу ничего ужасного в смерти. — Чернова затушила окурок и тут же прикурила новую сигарету. — Смерть не кажется страшной, когда занят с ней одним делом, — Чернова показала рукой на кресты и гробы у мастерской. — Знаешь, когда смерть рядом, когда совсем близко, когда в двух шагах от тебя каждый день, невозможно не измениться, можно сколько угодно прикидываться таким же, как все, делать вид, что умеешь радоваться тому же, что и остальные люди, но на самом деле можешь радоваться только солнцу и небу. Когда остаешься один. В тишине.
— Мне уйти? — спросил я.
— Да, пожалуйста. Это же ты сейчас на водонапорную башню забирался?
— Да.
— Аист не прилетел?
— Нет еще.
Бум-бум-бум, — услышал Артем.
Все время, пока Артем шел обратно к дому Харитона, его не покидало ощущение, что за ним кто-то следит. Иногда он чувствовал, что этот «кто-то» прямо за спиной. Тогда Обухов резко оборачивался, но никого не замечал.
Вечером Артем снова отправился к водонапорной башне, чтобы связаться с полковником. Когда Артем поднялся по лестнице, он услышал шорох в гнезде аиста. Обухов насторожился. «Неужели аист прилетел?» — подумал он.
Он заглянул в гнездо. Там, свернувшись эмбрионом, лежала голая девушка. Она мелко дрожала от холода и стучала зубами.
— Эй, ты откуда здесь взялась? — Артем осторожно тронул ее за плечо.
Она поднялась на ноги, не стесняясь наготы.
— Не помню.
— Как тебя зовут?
— Эмма.
— Вылезай давай, замерзла же совсем.
Она помотала головой и тут же потеряла сознание. Обухов успел подхватить ее на руки и удивился, насколько она была легкой. Почти невесомая.
Артем на руках принес Эмму в дом и положил на диван Харитона. Хозяина дома не было. Нужно было накрыть ее чем-нибудь, согреть, но Артем стоял как вкопанный и смотрел на ее почти совершенное, если бы не совсем маленькая грудь, тело.
Обухов услышал стук в окно.
— Я видел, я все видел, — услышали они голос Гриши. — Я видел, как он занес ее в дом. Она из ямы. Это конец!
Эмма открыла глаза. В этот момент оконное стекло разлетелось вдребезги. Брошенный Гришей кусок кирпича просвистел у Артема над головой.
— Сука, придурок! — крикнул Обухов.
Бум-бум-бум, — раздалось со стороны ямы.
— Это яма тебя зовет, — Эмма встала с дивана, подошла к Артему и, взяв его за руку, шепотом на ухо сказала: «Бежим».
— Стёп! — Артем позвал Усаченко, но тот не отозвался. Обухов подошел к спальнику и повернул майора с бока на спину. Степа был мертв.
— Скорей! — крикнула Эмма.
Как только они выскочили наружу, Артем почувствовал, что земля под ногами ходит ходуном. Из ямы в небо рванул огненный столб, и через мгновение Эмму с Артемом бросило на землю ударной волной. Звука взрыва он не услышал. Только в голове звенело, как от контузии. Эмма трясла Артема изо всех сил. Он еле поднялся на ноги.
— Снова к башне, к башне, надо вернуться в гнездо! — кричала Эмма.
Из гнезда было видно, как расползается яма. Она становилась все больше. Артем смотрел, как Чернова вышла на крыльцо с бутылкой коньяка в руках, и в этот момент яма добралась до нее. Артем видел, как Гриша бежит по картофельному полю в сторону дома бабки Веры, и понимал, что тот не успеет. Перед тем, как провалиться в яму, Гриша успел крикнуть: «Почему вы меня не слушали?» Исчез в яме дом бабки Веры, последним в яму провалился дом Харитона. Русово сгинуло.
Эмма держала Артема за руку. Он не понимал, почему ему так спокойно. От того, что она рядом, или от того, что уже ничего нельзя исправить.
Вместо Русово везде, насколько хватало взгляда, теперь была только извергающая пламя бездна. Она все ближе подбиралась к водонапорной башне. И когда казалось, что и башню сожрет яма, Обухов сначала увидел столб пара, затем еще один и еще, когда до него добрался звук и ударная волна, он чуть не свалился с башни, но Эмма крепко держала его за руку, сама же не шелохнулась. Озеро, которого нет ни на одной из карт, тушило пламя бездны. Всего за несколько минут вода полностью потушила пламя, и только безграничная водная тишь осталась вокруг.
— Всё? — спросил Артем у Эммы.
Она кивнула.
— Что дальше будет?
Эмма не ответила.
— Кто ты?
Эмма улыбнулась, поцеловала Обухова в губы.
— Кто-нибудь еще остался кроме нас с тобой? Эмма показала рукой вдаль. Артем разглядел маленькую точку на воде.
— Скажи, аист прилетит? Почему ты спасла меня? — спросил Артем.
— Не спасала.
— Тогда зачем мы сюда забрались?
— Смотри, как умирает мир, на который ты все время злился.
Точка, на которую показывала Эмма, приблизилась, и Артем разглядел лодку. Когда лодка подошла ближе, он увидел в ней Харитона. Эмма спустилась в причалившую к водонапорной башне лодку. Тут же ударил ливень, да такой, что стало видно, как поднимается уровень воды. Обухов даже не пытался присоединиться к ним. Он уже понял, что для него в ней места нет. Артем поначалу равнодушно, словно смирившись со своей участью, наблюдал, как удаляется лодка с Харитоном, теперь еще больше похожим на викинга, он будто стал еще шире в плечах и выше ростом, Эмма рядом с ним казалась прозрачной и невесомой, но стоило лодке отойти дальше, когда уже нельзя было рассмотреть Эмму и Харитона, Обухов почувствовал, как в нем разрастается злость. Когда лодка превратилась в точку на горизонте, злость, что была его постоянной спутницей в городе и которая совсем утихла здесь, в Русово, накрыла его с головой. Он злился на полковника Шадрина, отправившего его черт знает куда, злился на майора Усаченко за то, что был, и за то, что умер, на Русово и всех его сумасшедших жителей, на самого себя и, конечно, на Эмму, но больше всего на аиста.
Когда лодка исчезла из вида, башня почти полностью скрылась под водой. Артем смотрел в небо, пытаясь увидеть летящего аиста. Когда вода подобралась к шее, Артем тихо сказал: «Аист никогда не прилетит».
Кузьмич, Лялька и столетняя деревня
Предчувствие
Ляльку Кузьмич девять раз убивал. Каждый раз после такого столетняя деревня преставала быть, но умудрялась существовать.
Лялька на Кузьмича ни разу не обиделся. Было бы за что.
Той весной в самом ее начале, когда кажется, что зимы больше не будет никогда, Кузьмич и Лялька в очередной раз спорили друг с другом, сидя на противоположных холмах. В измышлениях и противоречиях рождались смыслы, смыслы оставались в миру, и оттого рождалась столетняя деревня.
Кузьмич называл такое перезагрузкой. Лялька такое не называл никак. Так и говорили оба: «Никак перезагрузка».
Перед восьмой никак перезагрузкой, когда в столетней деревне объявился вирусолог и всем приказал не выходить из домов, Кузьмич с Лялькой в лесу были, корову, от сибирской язвы сдохшую, выкапывали.
— Зачем корова? — спрашивал Кузьмич.
— Предчувствие, — отвечал Лялька, — и Гордон Рамзи.
— Он кто? — удивлялся Кузьмич.
— Повар, — говорил Лялька, — в книге его поварской прочитал про стейк. Нельзя губить живую корову для такого.
— Верно, — согласился Кузьмич.
— Правильно, — подытожил Лялька.
Вирусологу в городе в телевизоре сказали, что из дома выходить никому нельзя. Почему не объяснили. А жить ему хотелось широко, хотелось чувствовать себя важным. Вот он и отправился в столетнюю деревню. Мотивированный. Напугал всех до смерти. Противогазы раздал.
Когда Кузьмич с Лялькой вернулись в деревню с вырезкой для филе миньон, вирусолог страшно закричал:
— Я вас сейчас оштрафую!
— Я тебе сейчас удивление сделаю, — предупредил его Лялька.
— Удивительное, — добавил Кузьмич и прибил вирусолога лопатой слегка. Не для испуга, а спокойствия.
Так и сказал:
— Успокойся. Не пугайся.
— Стейк Нью-Йорк, — сказал Лялька, когда мясо изжарилось.
— Неладный какой-то, — усомнился Кузьмич.
Пробовать стейк не стали. Накормили вирусолога.
В пустой дом в противогазе посадили, чтобы он правоту свою чувствовал. Да и заразу чтобы коровью не разносил.
Лялька потом на нем тренировался по рецептам Джейми Оливера. Не доверял Лялька больше Гордону Рамзи.
Никого не осталось
После того как жена Кузьмича скончалась, в деревне остались только он да Лялька. Сто пятнадцать лет, что осилил Кузьмич, — не шутка.
Кузьмич считал: это все благодаря крепкому чаю, в который он каждый раз бросал здоровенный кусок домашнего сливочного масла. Лялька спорил с Кузьмичом, пытался доказать, что нет, все благодаря чудесному Лялькиному самогону из бражки на картофельных очистках. Неясно, кто был прав: Лялька сам уже сто семнадцатый год за спиной оставил.
На самом деле Ляльку звали Валентином, но Кузьмич находил это вычурным и запросто называл его Лялькой. Тот не сопротивлялся. Да зачем сопротивляться: на всю деревню остались он да Кузьмич. Тут хоть дубиной стоеросовой назови, хоть лаптем, хоть тульским пряником — все одно, нет зрителя.