Как уже отмечалось выше, «Книга Еноха» является компиляцией текстов разных авторов. Учёные разделили её на пять глав, каждая из которых существенно отличается от остальных[395]. Вторая глава, содержащая рассказ о вознесении на небо и преображении души, получила название «Книга Притчей». Этот мистический, связанный с посвящением раздел полностью отсутствует в текстах, найденных в Кумране.
Рукописи Мёртвого моря содержат фрагменты — на арамейском языке — только из первой, четвёртой и пятой глав «Книги Еноха». Отсутствует не только мистическая глава, но и следующий раздел, связанный с астрономией и календарём — примечательно, что в нём объясняются основы солнечного календаря, которым, как мы помним, пользовались в иудейском храме Онии, построенном в дельте Нила.
Здесь имеет место то же столкновение традиций, что и в истории об Иисусе, когда он отверг взгляды зелотов относительно уплаты налогов императору. Иисус выбрал мистический подход, зелоты — земной. «Книга Еноха» зелотов явно отвергает мистический подход. Это служит ещё одним, доказательством, что — как мы, указывали выше — Иисус не мог получить свои знания, от зелотов Галилеи.
Мистические тексты, вроде «Книги Еноха», которые высоко ценились общиной терапевтов, также должны были цениться теми, кто учил Иисуса. В «Книге Еноха» мы, наконец, нашли текст, который, похоже, отражает атмосферу того иудаизма, в котором был воспитан Иисус, а также воззрения группы людей, интересовавшихся посвящением в тайные знания, связанным с вознесением на небо и воздействием Божественного Света. «Книга Еноха» не оставляет в этом сомнений: «И свет яркий озарит вас»[396].
Мы зашли в своих изысканиях достаточно далеко. И хотя мы собрали не все, что хотели, но мы взяли столько, сколько в состоянии унести.
Пришло время вернуться в Иудею и Египет к человеку, который остался в истории как мешиха Иисус — к Христу.
Глава 12. Царство небесное
В иудаизме и развившемся из него христианстве всегда существовали тайны; на них намекали — а иногда и указывали открыто, — но они не вошли в воспоминания и послания, которые были записаны и превратились в тексты христианского Нового Завета. Эти тайны передавались из уст в уста. Первые отцы Церкви прекрасно знали об этих тайных учениях: даже если они и не сталкивались с ними сами, то признавали их существование в Евангелиях[397].
В субботний день перед казнью Иоанна Крестителя Иисус проповедовал на берегу Галилейского моря: толпа, собравшаяся послушать его, была настолько велика, что ему пришлось сесть в лодку и говорить оттуда. Он обращался к слушателям посредством притч — простых историй, которые объясняли, как нужно жить. Позже, когда Иисус остался лишь со своими учениками, они спросили его, почему он всегда говорит притчами. Он дал неожиданное объяснение: притчи предназначены для масс, откровенно признался он, однако ученики достойны более глубоких знаний: «…вам дано знать тайны Царствия Небесного»[398].
Из прямого ответа Иисуса можно понять, что существовало два уровня объяснений: более глубокие секреты раскрывались близкому кругу, а внешнее учение преподносилось широкой публике. Это учение для посвящённых было связано с «тайнами Царства Небесного».
В Евангелии от Марка при описании того же разговора используется несколько другое выражение — «Царство Божие». Оно же встречается у Луки и Иоанна, хотя последний использует его в другом контексте. Термин «царство» также встречается в других текстах, не вошедших в Новый Завет, например в Евангелии от Фомы. Речь может идти о «Царстве», «Царстве Небесном». «Царстве Божьем», «Царстве Отца», но всё это, несомненно, одно и то же. Что же это за царство?
За исключением туманной фразы, что это царство связано с какими-то тайнами, не предназначенными для широкой публики, в Новом Завете не содержится никакой информации. Неизвестно, как до него добраться и как узнать его. По мнению комментаторов, это будущее идеальное царство, в котором с приходом мессии установится рай на земле — нечто вроде мессианского тысячелетнего Рейха. Но сначала нас ждёт Армагеддон — по крайней мере, так утверждается в Откровении Иоанна, самом загадочном тексте Нового Завета.
Тем не менее в Новом Завете имеются намёки, в которых мы — познакомившись с мистическими традициями Греции и Египта — узнаем известные мотивы.
Дело не только в том, что путь к Царству Небесному открывался исключительно посвящённым. Похоже, это «царство», единожды открытое, оставалось с человеком навсегда. Под царством подразумевалось не то, что придёт к нам в отдалённом будущем, а нечто, больше похожее на то, что древние египтяне называли временем джет — некое состояние вне времени. Более того, в словах Иоанна Крестителя, которые уже приводились раньше: «…и приблизилось Царствие Божие»[399], — есть утверждение имманентности. Мы можем понимать их в том смысле, что оно достижимо в данный момент, а не придёт через месяц, год или десятилетие и не будет провозглашено началом проповеднической миссии Иисуса в Израиле — именно так чаще всего интерпретировали эти слова. Скорее, Царствие Божие уже достижимо для тех, кто знает путь.
К тому же для этого нужна смелость: путь к Царству Небесному требует глубокого сосредоточения, крепких нервов и полной самоотдачи.
«Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежён для Царствия Божия», — говорил Иисус[400].
Он также порицал тех, кто претендовал на духовность, но не открывал врата небесные для тех, кто ищет их:
«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам, ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете»[401].
Это не описание проповеднической миссии Иисуса в Иудее и даже не будущий тысячелетний закон. Иисус хотел, чтобы мы поняли, что Царство Небесное есть то место, куда мы можем путешествовать, место, куда мы можем войти.
Всё это мы уже где-то слышали.
Апостол Лука добавляет ещё кое-что интересное. Фарисеи спросили Иисуса, когда придёт Царствие Божие. Вероятно, они имели в виду, что оно придёт на землю, наподобие того самоуправляющегося государства, о котором мечтали зелоты, когда впервые строили планы относительно Иисуса, который должен был стать первосвященником и царём во главе независимой Иудеи и который неожиданно отказался от этой роли, взяв монету с изображением императора и заявив о необходимости платить налоги. Прямота Иисуса должна была шокировать фарисеев, которые задавали вопрос, движимые скорее сарказмом, чем искренним любопытством. Он ответил: «…не придёт Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть»[402].
Мы не можем увидеть это царство — не можем обнаружить его при помощи логики и физических наблюдений. Ранее Иисус уже говорил, что это царство достижимо и в него можно попасть. Теперь он объясняет, что оно «внутри». Но как попасть внутрь себя? Мы это уже знаем: погрузившись в молчание. Иисус возвращает нас к идее инкубации в тёмных и тихих подземных криптах и пещерах, где ищущий знаний посвящался в секреты мира, где мёртвые были живыми — загробного мира.
Может быть, под «Царствием Небесным» Иисус имел в виду загробный мир? Вполне возможно. Но для такого вывода требуются дополнительные свидетельства.
В январе 1941 года, когда английские города подвергались налётам «Люфтваффе», а Вторая мировая война развивалась по сценарию Гитлера (он ещё не вторгся в Россию) и Соединённые Штаты официально оставались нейтральными (до трагедии Пёрл-Харбора было ещё одиннадцать месяцев), молодой американский докторант по имени Мортон Смит проходил обучение в Иерусалиме[403].
Смит жил в греческой гостинице рядом с храмом Гроба Господня в старом городе Иерусалима. Среди постояльцев этой гостиницы был один из высших иерархов Греческой православной церкви Израиля отец Кириакос Спиридонидис. Они подружились. После Рождества отец Кириакос пригласил Смита посетить расположенный в пустыне монастырь Map Саба, один из самых старых действующих монастырей. Его башни и толстые стены находились в глубине высохшего русла реки, соединяющего Иерусалим с Мёртвым морем. Монастырь Map Саба существовал уже более пятнадцати веков.
Служба по греческому православному обряду начиналась за шесть часов до рассвета, и Смиту она показалась необыкновенно красивой, но трудной: служба была «не просто долгой — бесконечной»[404]. Ритуал напоминал ежедневную службу в святая святых египетских храмов. Для Смита это стало настоящим откровением:
«Служба не приближалась к своему финалу; она просто шла, как будто уже длилась вечно и никогда не закончится. Исчезало не только ощущение времени, но и ощущение того, что ты находишься в определённом месте»[405].
Он поднял глаза к куполу церкви, и маленькие свечи над его головой показались ему звёздами, мощные стены церкви как будто раздвинулись, а фрески с изображениями святых и монахи как будто «присутствовали среди звёзд, вне времени и пространства, в неизменном небесном царстве, где бесконечная служба посвящалась вечному Богу»[406].
На Смита увиденное в монастыре Map Саба произвело глубокое впечатление. Однако, присутствуя на литургии, он понял, что служба предназначалась не для него; он воспринимал её как выражен