Позже он несколько раз пытался восстановить в памяти события этого вечера. Но так и не смог объяснить себе, как произошло столкновение. Он привык к этой улице, возможно, именно поэтому мысли его были далеки от того, что его окружало, руки, повинуясь инстинкту и привычке, сами вели машину знакомой дорогой тогда, когда на резком повороте он забыл включить сигнал поворота. Он запомнил только визг тормозов слева и скрежет металла. Спустя доли секунды на мелкие кусочки разлетелось боковое стекло. Все это промелькнуло в его мозгу в последний миг перед ударом о ветровое стекло.
А потом был туман и пустота, в которую ворвались крики, хлопанье дверей и острая боль в голове.
2
После ухода Франко и директора Джанни вернулся к своим рисункам. В утомленном мозгу теснились беспорядочные мысли. Откуда они? Ведь Вальтер сказал…
Джанни поискал глазами новый лист бумаги — на первом не осталось места, — на столе его не было. Он открыл кожаную папку с бумагами, исписанными от руки и отпечатанными на машинке… И вдруг его взгляд зацепился за какую-то фразу.
Многотонная каменная глыба перехватила ему дыхание. Что это? Химчистка «Ля Рапида»… Нотариус Альберти… Он прочитал три листа на одном дыхании, потом прочитал еще раз медленнее, и в голове стало пусто — ни страха, ни мыслей, ни желаний — только пустота внутри и снаружи. Все стало ясно, просто, и все разрешилось.
Он взял ручку и чистый лист бумаги; сверху поставил дату и написал: «Чистосердечное и добровольное признание в том, что я убил Винчента Перелли и Карлоса Масиаса по прозвищу Джелли Ролл». Заполнил своим четким каллиграфическим почерком два листа. Подписал и вложил их в конверт. Потом взял другой лист и вставил его в «Оливетти».
«Дорогой Вальтер, мне жаль, что все кончилось именно так. Я нашел бумаги в твоей папке, которую ты оставил на виду. Но, возможно, так лучше. Это не могло длиться долго. Я совершил ошибку и должен за это платить, Вальтер. Я затеял большую игру и проиграл. Но в чем-то я выиграл, даже больше того, на что рассчитывал. Жаль только, что не смог проститься с тобой. Кажется, мы были хорошими друзьями. Поэтому у меня к тебе просьба. Знаю, что ты мне не откажешь. Защити Марину, Вальтер, вот единственное, о чем я прошу. Сделай так, чтобы с ней ничего не случилось. И не жалей меня, потому что меня уже нет. Моя пьеса сыграна так, как была написана, и это справедливо.
Надеюсь, что ты найдешь меня раньше других. Во внутреннем кармане куртки лежит подписанное мной признание. Ты знаешь, что с ним делать, и знаешь, что я имею в виду. Я верю в тебя. Счастья тебе, Вальтер.
Он оставил напечатанный лист в машинке так, чтобы он был хорошо виден. Засунул конверт в карман и, стараясь не шуметь, поднялся и направился к выходу. Толкнул дверь с рифлеными стеклами. Успел прочитать: ЯИЦКАДЕР. И вышел.
3
…Потом туман рассеялся, и он вспомнил, как встал на ноги, как стоял на тротуаре, прижимая платок ко лбу, и видел смутные лица людей, возбужденных и что-то кричавших. А прямо перед ним стояли двое: блюститель уличного движения в синей униформе и полицейский в зеленом…
Посреди улицы он увидел свою машину с измятой дверцей и оторванным передним крылом. В нескольких метрах от нее стояла другая машина с помятым капотом. Внутри лежал человек с головой, запрокинутой на спинку сиденья, и с забрызганным кровью лицом.
— Ну что, парень, — строго произнес полицейский в синем.
Вальтер ответил непонимающим взглядом, поднес окровавленный платок к глазам и уставился на него.
— Парень, я уже второй раз прошу твои документы, — повторил полицейский.
— О простите, — пробормотал Вальтер в достал водительские права и журналистское удостоверение. Хотел еще что-то сказать, но передумал и замолчал.
— Ага, журналист, — сказал полицейский.
Вальтер хорошо знал этот тон, которым обычно произносят «Ага, журналист» так, будто хотят сказать «Ага, попался!»
— Вы слышали? — раздался голос из толпы. — Журналист! — загудели разом угрожающие голоса. Было впору засмеяться, но Вальтеру было не до смеха.
— Вы повернули налево, не включив сигнал поворота, — заявил второй полицейский с таким видом, словно констатировал ужасное преступление.
— Допустим, что так.
— Как это допустим?! Вы повернули, не включив сигнал.
— Как скажете, — равнодушно и устало согласился Вальтер.
— И вам нечего добавить?
— Я нарушил правила, — добавил Вальтер.
— А вы знаете, к чему приводят нарушения? В такое время дня все спешат, дорогу могут переходить дети… — При слове «дети» толпа опять зашумела.
— Положим, здесь не было детей, — сказал журналист сквозь зубы.
— Что вы сказали?
— Послушайте, я признаю, что нарушил правила, и беру на себя всю ответственность за это. Заплачу, сколько надо, или пойду в тюрьму. Если хотите, я оставлю вам все документы. Но сейчас прошу отпустить меня, я очень спешу.
— Вы много на себя берете, — повысил голос полицейский в синем.
Вальтер повернулся к нему.
— Я очень хорошо знаком со старшим комиссаром Крастом из мобильной полиции. И с комиссаром Санной, который раньше служил в дорожной полиции. Позвоните им — они за меня поручатся.
Толпа зашумела еще громче.
— Хватит! — крикнула женщина. — Он начинает выкручиваться. Знаем мы этих журналистов.
— Позор! — подхватила другая.
Полицейские обменялись коротким взглядом. Тот, что был в зеленом, направился в ближайший бар, раздвигая угрожающе ворчащую толпу. Через несколько минут он вернулся.
— Комиссара Краста нет на месте. Санны тоже.
— Ага! — загудели удовлетворенные голоса.
Вальтер обхватил руками закружившуюся голову, почувствовал приступ тошноты и покачнулся. Полицейский тронул его за рукав.
— Сначала вам надо прийти в себя. Здесь рядом аптека.
По дороге Вальтер посмотрел на часы: стекло было разбито, часовая стрелка отсутствовала.
— Скажите, сколько времени? — спросил он.
— Восемь с четвертью, — ответил полицейский.
Когда он разговаривал с Джанни? Ах, да, в семь двадцать. Прошел почти час…
Глава XVIII
1
Джанни обнял ее и поцеловал, и крепко, с каким-то отчаянием, прижал к груди. Внутри у него что-то дрогнуло, и он быстро освободился из объятий девушки, стараясь не глядеть ей в глаза. Потом обвел долгим взглядом комнату: пианино, ноты на пюпитре, книги на полках — старые верные друзья, настенные часы с маятником, оставшиеся от матери. Большие разные стрелки показывали восемь часов тридцать минут — древний механизм шумно и равнодушно пожирал время.
Его взгляд остановился на Марине, и он сразу увидел, что она все поняла и почти не удивилась. И только потом в глаза ему бросились темно-красные пятна на полу. Одно, самое большое, около дивана, от которого через всю комнату к двери спальни тянулся кровавый след. Он отвернулся, подошел к окну и прислонил лоб к прохладному стеклу.
— Это Джерри? — спросил он.
— Да.
— Он мертв?
Наступило короткое молчание, потом Джанни услышал ее движение за спиной.
— Повернись, Джанни. Не усложняй наш разговор. Пожалуйста.
Он повернулся. Марина стояла посреди комнаты, сжимая в руке поблескивающий вороненой сталью пистолет. На Джанни смотрела смерть, спрятанная в стволе.
— Ты уже все знал до того, как пришел. — В ее голосе не было вопроса.
— Нет, — солгал Джанни, — я ничего не знал. Может быть, догадывался, но не хотел верить. Как только вошел, увидел кровь на полу и все понял. — Нет, он не мог сказать правду, не мог сказать, что Вальтер тоже все знает: Вальтер будет молчать, Джанни был в нем уверен.
— Неправда, — сказала Марина. — Ты знал, я прочла это в твоих глазах, как только увидела тебя. Ты приготовил мне ловушку.
— Не говори глупостей. Никто ничего не знает, иначе они давно были бы здесь. Но у тебя очень мало времени.
Она в упор смотрела на него, нахмурив брови.
— Зачем же ты пришел? Ты не подумал…
— Я обо всем подумал, — резко прервал ее Джанни. — И не будем терять времени.
Девушка закусила губу и вдруг спросила:
— Саркис заговорил?
— Нет. Не волнуйся. — Он взглянул на нее с презрением, потом в его глазах мелькнула жалость. Наступила тягостная пауза, которую нарушил усталый голос Джанни:
— Скажи, Марина, зачем ты все это сделала?
— Не понимаю, куда ты клонишь?
— Это не имеет значения.
Она нервно пожала плечами и спросила с вызовом:
— Но ты отдаешь себе отчет?..
— …что ты должна убить меня? Я знаю. У тебя нет другого выхода.
— Так зачем же ты пришел?
— Какая разница? Я здесь. Разве не этого ты хотела?
— Но не таким образом… Ты чертовски усложняешь вещи.
— Мне жаль. — Наступило молчание, потом Джанни добавил: — Марина… Зачем ты его убила?
— Стоит ли рассказывать? Он мертв.
Она опустила глаза и посмотрела на пистолет.
— Потому что… Как тебе объяснить…
Она замолчала, подошла к столу, левой рукой налила себе коньяк и залпом выпила его, потом села в кресло и вытянула ноги.
— Перелли и Саркис подлые души. Саркис узнал, что у Клодины нет денег, а однажды эта дура рассказала ему о моем наследстве, да, о наследстве святой женщины — моей матери. Она умерла не случайно, как все думают, когда купалась в бассейне. Она покончила с собой, выпив целую пачку веронала и свалившись в воду. Моему отцу — он большой человек — удалось замять дело, как обычно.
— Почему она покончила с собой?
— «Вечно печальная женщина», так помянул ее мой отец в первую годовщину ее смерти. Она убила себя, потому что узнала что-то о его делах. Но это не важно. Она боялась, что когда я вырасту, буду похожа на отца, и знала, что он не очень заботится о моем воспитании. Поэтому оставила странное завещание незадолго до самоубийства. Там был один идиотский пункт, составленный очень запутанно. Суть его в том, что я смогу вступить в права наследства только в двадцать один год и только в том случае, если мой моральный облик… короче, если буду вести себя хорошо.