– О, милый, я чувствую себя ужасно, – медленно подойдя к Рафаэлю, ты прижалась к нему, ласково попросив: – Налей мне немного, пожалуйста.
На тебе были спортивные шорты и майка на тонких бретелях. Скрученные локоны твоих волос спадали на плечи. Став на цыпочки, ты с наивностью ребенка потянулась к Рафаэлю и поцеловала его в шею. В ответ он откровенно провел рукой по твоему телу, и будто фонтан искр пробежал по моей коже, как если бы он коснул-ся меня.
– Ой, я хотела познакомить вас с Эбби, – нахмурившись, сказала ты. – А вы уже это сделали.
Положив руки на твои плечи, Рафаэль отвернул тебя от меня и сказал:
– Так, пойдем на улицу, тебе нужно подышать свежим воздухом. Я тебя вылечу.
Я нерешительно последовала за вами во двор и обрадовалась, заметив, что Рафаэль поставил три шезлонга в тени беседки. Удобно устроившись на шезлонге, я вдруг подумала о наших одноклассниках из Мичигана, которые сквозь снег пробирались на работу, об их детях и ипотеках. Я представила Кристи Питерс с ее крестом на груди в группе детского сада, раздающей мелки и бумажные салфетки; Теда и Эндрю, сидевших за офисными столами и глазеющих на таблицы и документы. Никто из них и близко не мог увидеть ничего похожего на то, что сейчас видела я.
Откинувшись на шезлонге, ты прикрыла глаза рукой, а Рафаэль начал свой рассказ. Его голос завораживал своей мелодичностью и интонацией. Он восхвалял тебя, свой великолепный подарок судьбы, своего ангела-хранителя. Он рассказывал историю якобы для меня о том дне, когда впервые увидел тебя в рогах на съемочной площадке, о том, как озадачен он был некоторое время, как будто наткнулся на неизвестное волшебное существо.
– Я буду с ней столько, сколько она позволит мне, – говорил Рафаэль в мою сторону. – Как верный питомец.
В этот момент, убрав руку от лица, ты подскочила и наклонилась вперед, чтобы поцеловать его. Я отвернулась. Вы целовались так громко и долго, невыносимо чувственно, что я не знала, оставить ли мне вас или безропотно ждать, пока это закончится.
Наконец это прекратилось, и вы оба поднялись. Твои губы покраснели и налились.
– Эбби, – радостно обратилась ко мне ты. – Сегодня мы едем в поло-клуб. Раф хочет преподать мне урок верховой езды. Это ненадолго.
Оторвав взгляд от шезлонга, я посмотрела на тебя и вдруг почувствовала себя твоей дочерью.
– Хорошо, – произнесла я.
– Ты справишься тут одна? Я обещаю, что скоро вернусь. Чувствуй себя как дома.
Твой вопросительный взгляд задержался на мне некоторое время.
– Все в порядке, – заверила я. – Повеселитесь там.
Когда ты уехала, я босиком спустилась вниз. Потихоньку открывая ящики и шкафы, я обнаружила, что все они пусты. К буфету в столовой все еще был прикреплен ценник. Когда я увидела цифру на нем, мое веко задергалось: 4950 долларов! Вернувшись наверх, я вошла в твою спальню. На полу все еще лежали те же пакеты и новая одежда, завернутая в бумагу. На разобранной кровати валялись джинсы и рубашки. Проведя рукой по простыне, я наклонилась и уткнулась носом в подушку, надеясь почувствовать запах жимолости от твоих волос. Заглянув в гардеробную, я увидела кучу разбросанной обуви, свисающую с вешалок одежду. На полу валялось красное платье. Я улыбнулась. Эта гардеробная напоминала шкаф избалованного подростка.
В библиотеке одну за другой я брала с полки книги Юнга: «Человек и его символы», «Архетипы и коллективное бессознательное», «Феномен самости». Подойдя к окну, я представила себя тобой, глядя на тонкую кромку океана на горизонте и пытаясь почувствовать бешеный ритм, который ты, возможно, ощущаешь внутри себя; открывающиеся надежды, которые тебе сулит планета; прочувствовать каждый островок и континент за той изогнутой чертой океана.
Затем я обосновалась в своей комнате. Усевшись за глянцевый черный стол, я достала свои художественные принадлежности. Знакомое ощущение карандаша между пальцами, рисование и раскрашивание настроили мой мозг на более медленную волну. Я наблюдала за движениями своей руки, обрисовывавшей сад из моего сновидения с вкопанными в землю фонарями. Я изобразила упавшие фонари и языки пламени, охватывающие цветы и деревья. На фоне блестящего стола моя рука выглядела грубой, а ногти c потрескавшимися отросшими кутикулами – неопрятными. В этой слишком ухоженной комнате я чувствовала себя беззащитным зверьком, только что вылезшим из спячки.
Закончив рисовать, я сунула рисунок под кровать и забралась под одеяло. Закрыв глаза, я мысленно следовала за образами, пока они не превратились в очертания лица и тела. Это был Рафаэль. Я ощутила, как моя кровь, сгустившись и пульсируя, двигалась по кровотоку, скапливаясь у основания таза. Это было не похожее на отдых плотское влечение. Перевернувшись на живот, я начала дышать в подушку.
Я поняла, что уснула, только когда до меня донеслись напугавшие меня звуки. Ты вернулась домой. Страх овладел мной, я опасалась, что ты каким-то образом заметишь мои отпечатки пальцев на мебели, к которой я прикасалась в твое отсутствие. Выбравшись из кровати, я поправила одеяло, провела расческой по волосам и направилась вниз.
Увидев меня, спускающуюся по выложенной плиткой лестнице, ты улыбнулась.
– Привет, – сказала ты. – Это так странно, Эбби – видеть, как ты спускаешься по лестнице словно призрак из моего прошлого.
– Спасибо, что приютила меня на ночь, – поблагодарила я, останавливаясь на нижней ступеньке. – Было очень приятно познакомиться с Рафаэлем.
– Ну скажи, разве он не удивительный?
– Он очень удивил меня. Я имею в виду, когда я наткнулась на него утром.
– О да, со мной такое тоже бывает. Особенно когда я не жду его, то сама подпрыгиваю от страха. Иногда забываю, что у него есть ключ от дома.
– И сколько уже вы вместе? – поинтересовалась я, стараясь говорить негромко.
Немного задумавшись, ты ответила:
– Всего три месяца, но кажется, как будто три года. Как на быстрой перемотке.
Я молча кивнула, держась за перила.
– Как прошел урок верховой езды?
– Ужасно. Думаю, садиться на лошадь с похмелья было не самой лучшей идеей. Но мне понравился сам клуб. Там изумительно, и много красивых мужчин. Тебе стоит побывать там. Раф сказал мне, что, возможно, он станет разводить пони, чтобы расширить семейный бизнес. Кто бы мог подумать, что поло – это такой серьезный бизнес? Оказывается, чтобы получить потомство от кобылы-чемпиона, нужно буквально пересадить ее эмбрион другой кобыле, чтобы чемпион мог продолжать участвовать в соревнованиях.
– Это безумие, – изумленно сказала я.
– А еще они клонируют пони. На скотобойне они берут яичники кобылы и вынимают из них яйцеклетки. Затем заменяют ядро одной яйцеклетки ядром другой, которая была у пони-чемпиона, и помещают ее в суррогатную кобылу, которая и вынашивает чемпиона.
– Вот это да.
Внимательно посмотрев на меня, ты вдруг спросила:
– Ты подумала о моем предложении остаться?
Я хотела показаться серьезной, как будто обдумывала это предложение, но улыбка на моем лице испортила все приложенные усилия, и я ответила:
– Конечно, я останусь.
Озарив меня своей улыбкой, широкой и яркой, как пляжное покрывало, ты сжала меня в своих объятиях.
– О, я так рада. Спасибо, Эбби.
– Нет, это тебе спасибо.
– Уверена, мы отлично проведем время, – сказала ты, отодвигаясь назад и убирая прядь волос с моего лба. – Завтра я покажу тебе город.
– Это было бы замечательно, – к моему горлу подступил ком – смешанные ощущения дикого волнения и радости. – И, пожалуйста, Элиза, не стоит обо мне беспокоиться.
Ты вела машину в больших черных очках. За окном то и дело мелькала незнакомая растительность: заросли травы и редкие островки цветов. Свернув на трассу мы мгновенно оказались в потоке тысяч автомобилей. Я не осмеливалась заговорить с тобой, чтобы не отвлекать тебя от дороги, но ездила ты как профессионал. Ты научилась хорошо ориентироваться в этом месте, ставшем тебе домом.
Съехав с автострады, мы направились по длинной прямой улице мимо зданий, пестрящих яркими красками и информацией. Я ожидала увидеть этот город более воздушным и приветливым, представляя, как лучи легендарного солнца Калифорнии будут пылко целовать каждую клеточку кожи, как бы вселяя уверенность в тех, кого они озаряют, что они любимы и достойны счастья. Вместо этого солнечный свет освещал убогий уличный пейзаж, скопление машин на дороге и людей на тротуаре. Среди прохожих я заметила персонажа в костюме Бэтгёрл и какого-то затертого Губку Боба.
– Вот мы и приехали, – объявила ты. – Это Голливудский бульвар. Я бы остановилась, но тут не припаркуешься. В следующий раз мы вернемся и посмотрим Аллею Славы.
Мы проехали оставшуюся часть Голливуда, которая оказалась грязной и какой-то грузной, с вереницей винных магазинов, автомобильных моек и кафе фастфуда. Люди, стоящие на остановках с пакетами продуктов в ожидании своих автобусов, в плоских лучах солнца выглядели угрюмыми. Мы продолжили путь по бесконечному бульвару, наблюдая за плотным движением машин.
– Вот мы и на месте, – сказала ты, указывая на зеленую лужайку с табличкой «Беверли-Хиллз».
– Это Беверли-Хиллз?
– Ну, с улицы не очень хорошо видно.
Тем не менее место не производило особого впечатления. Родео Драйв, неимоверно короткая и вымытая до блеска, представляла собой наспех построенную съемочную площадку. На тротуаре стояли несколько туристов, похоже, ошеломленных столь явной пустотой. Мне стало интересно, можем ли мы пройти в «Гуччи» или «Праду», но, как будто читая мои мысли, ты сказала: «Я здесь ничего не покупаю».
Вместо этого по одной из бесконечных артерий города мы снова выехали на автостраду и очутились в месте, которое ты назвала Венецией. Здесь стояли небольшие дома, повсюду были яркие цветы и много велосипедистов. Припарковавшись у обочины на одной из сонных улочек возле чьего-то бунгало, мы направились на главный бульвар.