Когда он снова посмотрел на меня, я спросила:
– Так что конкретно ты делаешь?
Выпрямившись, он убрал со лба прядь волос.
– Я загружаю пленку.
– Понятно.
– Это сложнее, чем кажется.
– Я верю тебе.
Пол объяснил, как важно правильно загрузить пленку. Всего одна ошибка могла привести к потере не- скольких часов съемки. Что касается цифровых фильмов, то именно он отвечал за все данные. Он работал с камерами уже много лет, и ему нравилась работа в команде и тот самый дух товарищества. Он научился ценить жесткую иерархию: каждый работник вносил свой скрытый вклад в работу всей системы, подчиняя себя целому. С его слов, работа над фильмом «Вечерня» доставляла ему особенное удовольствие; ему было интересно наблюдать за поведением актеров изнутри, он объяснял это тем, что в некотором роде являлся антропологом.
– И еще я кинорежиссер, – мягко добавил он. – Я работаю над съемками своего фильма.
Я думаю, что это можно было сказать абсолютно о каждом человеке в Лос-Анджелесе. Но в тот момент, когда Пол отводил от меня взгляд, потягивая свой напиток, я заметила, как блестят его глаза.
– Расскажи мне об этом, – попросила я.
– Я снимаю документальный фильм о беженцах из Центральной Америки. По крайней мере, планирую снять, когда получу финансирование.
Произнеся эти слова, Пол обвел взглядом всю комнату, остановив его на столе, за которым ты сидела. Возможно, его не за что было винить. Мне тоже было трудно не смотреть в ту сторону.
– Кстати, у нас есть кое-что общее, – сказал он. – Я тоже из Мичигана.
У меня сразу возникли подозрения. Он не выглядел и не говорил, как те, кого я знала в Мичигане. Во всяком случае, его акцент звучал по-европейски.
– Это неправда, – усомнившись, сказала я.
Пол улыбнулся, и его лицо засияло от удовольствия.
– Честно. Ты мне не веришь? – И он сделал то, что делает каждый житель Мичигана, желая изобразить свой штат, по форме напоминающий рукавицу: поднял руку ладонью наружу, соединив пальцы вместе, и указал на точку на полпути к западному берегу у основания мизинца. – Прямо вот здесь.
Мой родной город тоже находился на западном берегу, у начала береговой линии. Должно быть, заметив мое удивление, он сказал:
– В следующий раз мы подробнее поговорим об этом.
После того как я дала Полу свой номер телефона, он встал со своего пуфика и протянул руку. Пожав ее, я продолжала сидеть, взглядом провожая его, идущего через комнату к выходу мимо джазовой группы.
Глава шестая
Когда я думала о Мичигане, вспоминая кухонный линолеум в доме родителей и ледяной дождь, я вздрагивала. И теперь, любуясь из окна твоей гостевой комнаты этим живым, пышущим энергией видом, я чувствовала, будто хожу по краю, рискуя сорваться и вновь провалиться в прошлое. В Мичигане почти все время солнце было скрыто под облаками, а к ноябрю деревья стояли уже совсем голые. Свет ламп маленькой мощности делал все в доме каким-то безжизненным. Диван с рисунком пэйсли был весь в пятнах. Потертые плинтусы. Искусственная елка с ее желтой мишурой.
В течение последних недель я звонила домой всего несколько раз – по утрам в воскресенье, зная, что родителей не будет дома. Я оставляла сообщения на автоответчике, добавляя стандартные фразы типа: «Скучаю!», «Все хорошо», «Калифорния прекрасна», «Попробую позвонить позже», «Надеюсь, у вас все в порядке».
Я не отвечала на мамины звонки. Прослушивая ее сообщения на автоответчике, я ощущала, как ее голос каким-то обманным путем затягивал меня обратно, возвращая к своему старому «я», навевая воспоминания о том ужасном времени, о моей старой жизни, напоминая, как я медленно погрязала во всем этом. Я боялась, что разговор с ней каким-то образом вернет меня назад, разорвав кокон, в котором я находилась. Оставаясь вне связи, я могла нестись на гребне своей мечты, продлевая ее до бесконечности.
Я оставляла родителям сообщения: «Я сейчас работаю. Выполняю кое-какую работу для Элизы, организационные вопросы, знакомлюсь с киноиндустрией. Перезвоню позже».
В ответ приходило сообщение от мамы: «Спасибо, что позвонила. Мы рады, что у тебя все в порядке. Пожалуйста, перезвони, когда сможешь. Мы хотим поговорить с тобой».
Как бы родители ни волновались, в глубине души они, скорее всего, испытывали облегчение. Наконец-то я сумела выбраться из этих темных вод, что казалось им чем-то на грани фантастики. Им не было дела до того, что я украла деньги, чтобы добраться сюда. Уехав, я оказала им услугу. Их разочарование во мне уже давно превзошло их атрофированное разочарование в Шелби. Взрыв и разрушение изнутри. Одна сбежала, другая утонула.
Здесь я была совсем другим человеком. Так же, как и ты, Элиза, я оставила Мичиган в прошлом. Солнечная Калифорния все поменяла. В целом я пребывала в более приподнятом настроении без резких перепадов. Уже длительное время я не попадалась в ловушки тревоги и страхов. Даже мои рисунки изменились.
Перенося на лист бумаги сцены из своего воображения, я стала использовать более яркие цвета, выходя за пределы своих видений. Я нарисовала живую изгородь из своей старой истории про похищенную девочку, которая тебе так нравилась, и нас двоих в детстве, переодетых в животных: ты была зеброй, а я козой.
Наверное, это было неизбежно, и в один из дней ты увидела мои рисунки. Я была уверена, что спрятала их, но в тот день, видимо, забыла их убрать. Возможно, я сделала это подсознательно. Меня снова пробирала злость, когда ты, бросив меня в очередной раз, уехала в Ризому, и я решила отправиться в местечко под названием «Венеция» на свой собственный сеанс по Перрену. Вернувшись, я застала тебя в своей комнате у глянцевого черного стола, где лежала огромная стопка листов с моими работами. На рисунке, который ты разглядывала, была изображена рыжеволосая женщина, дрейфующая в открытом море, ухватившись за деревянную доску. Я на мгновение затаила дыхание. Повернувшись, ты бросила на меня испуганный взгляд, словно я была непрошеным гостем.
– Черт возьми, Эбби, – выпалила ты.
Я рефлекторно бросилась к своим рисункам.
– Извини, я думала, что убрала их.
Отрицательно покачав головой, ты сказала:
– Пожалуйста, не убирай их. Они бесподобные. Почему ты мне не показывала их раньше?
– Не знаю, – пробормотала я. – Наверное, потому что ты была занята.
– Ты невероятная, Эбби. Честно. Ты чертовски талантлива. И всегда была такой, – в твоем взгляде просматривалось нечто среднее между страхом и жалостью. – Как долго ты этим занимаешься?
– Точно не знаю. Долгие годы.
Ты наклонила голову, и в тот момент, даже не успев подумать, я вывалила тебе всю правду.
– На самом деле, я бросила учебу в университете, – призналась я. – И я никогда не была в аспирантуре. Я придумала это, чтобы ты не узнала, что все время я сидела дома и рисовала, – объяснила я, жестом указывая на рисунки. – И параллельно я изучала программу Перрена. У меня есть его книга.
Меня, как ребенка, признающегося в обмане, охватило чувство стыда, и я ждала, что же будет дальше. Как ни странно, у меня было ощущение, будто это я вторглась в твое личное пространство, признав свое увлечение Перреном, в то время как на самом деле все было совсем наоборот.
Подойдя ближе, ты обняла меня за шею, как бы собираясь потанцевать со мной.
– Почему ты скрываешь свой талант, Эбби? – тихо спросила ты. – Ты пряталась долго, но теперь ты здесь. И пришло время показать, кто ты есть на самом деле. Понимаешь меня?
Я молча кивнула. Ты наклонила голову, и твое лицо оказалось так близко к моему, как будто ты хотела меня поцеловать. В твоем дыхании я уловила запах сигаретного дыма и сладкие нотки алкоголя.
– Твои работы – эти рисунки – больше не могут оставаться в этой комнате. Ты должна показать их миру.
Пожав плечами, я ответила:
– Что же, наверное, ты права, но это не так-то просто сделать.
Держа меня за плечи, ты смотрела мне прямо в глаза.
– Может, я смогу чем-то помочь.
Я покраснела, немного отстранившись назад. В то же мгновение вся неприязнь к тебе исчезла, словно улетучилась.
– Как ты провела время в Ризоме? – поинтересовалась я, направляясь к столу и как бы закрывая рисунки своим телом.
– Прекрасно, – последовал ответ. – Я полностью истощена, но в хорошем смысле.
Ты сидела на кровати в платье из мешковины с вышитыми на нем перьями, с двумя заплетенными косичками на голове.
– Я должна продолжать работать над собой и дома, но у меня никогда не бывает времени. А может, дело совсем не в этом. Мне как-то не по себе делать это в одиночестве. Мне больше нравится практиковаться под руководством своего наставника.
Сидя на кровати в своем глупом наряде, ты выглядела такой юной и беспомощной, что мне стало тебя немного жаль. Тебе было очень далеко до уровня Ризомы, а с Перреном вы были вообще как будто с разных планет. В тебе не было ни капли творческой энергии, и ты понапрасну тратила свое время. Мне казалось несправедливым вообще позволять актерам присоединяться к Ризоме, если они внутренне не были готовы к этому.
Ты замолчала, пристально глядя на меня.
– Серьезно, Эбби, подумай, чем я могу тебе помочь. Я готова познакомить тебя с нужными людьми. Уверена, что смогу устроить тебя куда-нибудь на стажировку. Я могла бы поговорить с кем-нибудь из отдела по костюмам студии «Парамаунт» или с операторами, если ты хочешь пойти по этому пути.
Сделав небольшую паузу, ты добавила:
– Или ты всегда можешь попробовать себя в качестве ассистента видеорежиссера, но в этой сфере огромная конкуренция. Слишком много людей пытаются ворваться в этот бизнес.
Я недоверчиво посмотрела на тебя. Мне казалось невозможным не понимать то, что твои слова меня глубоко оскорбляли. Только что увидев все мои работы и осознав их ценность, ты имела наглость – или невежество – предложить мне стажировку в отделе по костюмам. Я быстро моргнула, будто пытаясь очистить свою голову от поспешных выводов. Если бы я начала рассуждать о воп