– Боже, почему мне всегда так жарко здесь? Пойдем поплаваем.
– У меня нет купальника, – сказала я.
– Ничего страшного. Ты можешь взять его здесь.
– Нет-нет, – отказалась я. – Ты плавай, а я просто посмотрю.
– Ты хочешь, чтобы я плавала одна?
Схватив меня за руку, ты повела меня по тропинке к тому самому каменному строению, в котором располагался небольшой магазинчик. Отыскав буквально через несколько секунд темно-синий, в морском стиле, раздельный купальник с пуговицами, ты протянула его мне:
– На тебе это будет смотреться просто превосходно. В нем ты будешь похожа на Бетти Пейдж.
– Мне кажется, совместный купальник подошел бы больше.
– Нет-нет. Хотя бы просто примерь его, – и, сунув его мне в руки, ты раздвинула шторы в примерочной.
Не имея выбора, я зашла в примерочную, с трудом высвободившись из липкой от пота рубашки и сбросив на пол юбку. Моя грудь выскочила из бюстгальтера, и я осторожно сняла и сложила нижнее белье на стул. Натягивая купальник, я мельком взглянула на ценник: 375 долларов. Возможно, должна быть какая-то веская причина для такой цены. Может быть, дизайнер был волшебником и этот купальник мог делать то, чего не смог бы сделать более дешевый его аналог.
Отдернув бархатную занавеску, я осторожно выглянула наружу.
– Здесь нет зеркала.
– Выходи, – сказала ты. – Я буду твоим зеркалом.
Что мне оставалось делать? Полностью отодвинув ширму, я предстала перед тобой, с бледной кожей и целлюлитом на бедрах. Хорошо, что этим утром я хотя бы догадалась побрить линию бикини. Я на какое-то время забыла о своем шраме, но твой взгляд, упавший на центр моего живота, быстро напомнил мне о нем. Я его уже даже не замечала; он стал неотъемлемой частью моего тела, растянувшись, как дождевой червь, от груди до лобка.
Ты замешкалась и, наигранно демонстрируя восторг, сказала:
– Тебе очень идет.
– Этот ужасный шрам все портит, – быстро пробормотала я, проведя рукой перед животом.
Брошенный тобой недоумевающий взгляд поразил меня. Возможно, это был шанс рассказать тебе об Анн-Арбор, но я не могла позволить себе испортить этот момент, этот чудесный день. И я решила, что тебе необязательно знать правду. Это тебя только шокирует. Тебе не хватило бы ума и утонченности, чтобы понять произошедшее в свете более глубокой и сложной истории. Ты не была способна смириться с темной стороной ни одного человека, присутствовавшего в твоей жизни. Вместо этого я скрылась за шторой в примерочной. Виски стали пульсировать, как будто сердце вытесняло мой мозг. Холодный воздух кондиционера заставлял мое тело лихорадочно трястись, и мои руки на пуговицах купальника дрожали.
– Не переодевайся! – крикнула мне ты. – Пойдем сразу к бассейну.
Все еще дрожа, я вышла из примерочной, держа снятую одежду в руках и прикрывая ею свой шрам. Если бы ты спросила, то я сказала бы, что это шрам от аппендицита. Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе правду, более мягкую версию случившегося, и заверю, что именно благодаря тебе мне стало намного лучше.
Ты вошла в примерочную после меня. Когда ты покинула ее в вязаном купальнике, я вдруг перестала дрожать. C твоей безупречной кожей и теплого оттенка волосами, как перья спадающими на лопатки, ты, несомненно, выглядела как самая восхитительная актриса. Оглядываясь назад, в детство, теперь я поняла, как тебе удавалось притягивать всех к себе, подобно магниту. Я была бессильна перед тобой.
– Пойдем, – скомандовала ты и помахала продавцу, когда мы выходили из магазина.
– Разве мы не должны заплатить?
– Они запишут это на мой счет. С днем рождения!
В купальниках мы направлялись по узкой тропинке, ведущей в скрытый сад. Я видела его и раньше, но предположила, что это пруд с лягушками. Над водой темно-зеленого цвета зависали стрекозы.
– Это естественный бассейн, – пояснила ты, окунув ногу в воду. – Он сливается с окружающей средой, что позволяет растениям выполнять фильтрацию и очистку вместо химикатов.
Поскольку бассейн оказался достаточно глубоким, его населяли разные морские обитатели. Я представила себе угрей, свернувшихся клубком в этом затопленном лесу, недремлющих плоскоголовых рыб с острыми зубами. Вначале ты аккуратно окунула стопу, позволяя воде поглотить твою ногу лишь по щиколотку, затем до колена, потом, вздрогнув, ты развернула другую ногу и погрузилась в воду. На мгновение твое тело полностью исчезло из вида, и мне вдруг стало трудно дышать от одной мысли, что какое-то всеядное существо охватывает тебя своими щупальцами. Позабыв о свернутой в моих руках одежде, прикрывающей шрам на животе, я уронила ее на землю. Но через считанные секунды на поверхности показалась сначала твоя блестящая, как глянец, голова, а за ней белоснежные плечи. На твоем лице сияла улыбка.
Глава седьмая
Я всегда была подающей надежды. Звание лучшей ученицы в классе – и все двери были открыты для меня. Во всяком случае, так думали остальные. Легко предсказать счастливое будущее другим, особенно если они обладают выдающимися способностями. Так от них легче избавиться. И это лучше, чем что-либо, характеризует мой класс – их представление о том, что, просто открыв входную дверь колледжа, я начну получать ключи от всех других дверей один за одним.
Сначала я разделяла это мнение. Покидая город, плавно двигаясь на восток в сторону Анн-Арбор в своей загруженной машине, я ощущала приток свободы. Но из-за огромного скопления машин вокруг Лансинга они как будто поделились на части, и их количество увеличилось вдвое. Было ощущение, что у меня началась легочная недостаточность и нижние доли моих легких внезапно перестали функционировать. Я не могла отдышаться, и мне казалось, что моя голова вот-вот оторвется и унесется ввысь, как воздушный шар. Иногда от такой панической атаки я просыпалась по ночам, но никогда раньше она не приходила ко мне днем.
Свернув с шоссе к заправке «Суноко»[21], я забежала в туалет и, закрывшись изнутри, села на сиденье унитаза, ухватившись за поручень для инвалидов. Кровь с бешеной силой хлынула к моим ушам так, что я еле-еле услышала стук в дверь.
– Одну минуточку, – прохрипела я.
Вытащив бумажные полотенца из диспенсера, я вытерла пот со лба и умылась, пристально разглядывая свое отражение в зеркале. Мое красное лицо было покрыто пятнами, зрачки расширены, как у загнанного в угол животного. Я выскочила из туалета, прошмыгнув мимо ожидающей снаружи старухи, и, протянув мокрой рукой один доллар продавщице, купила упаковку вяленой говядины. Вернувшись в машину, я стала энергично жевать ее содержимое до тех пор, пока наконец ко мне не вернулась способность управлять автомобилем.
В первый день новый город встретил меня радушно: рестораны и магазины, как будто созданные специально для студентов, напоминающий утробу матери гигантский футбольный стадион. «Все будет хорошо», – убеждала я себя. Я не сопротивлялась слепой вере в меня и мои способности со стороны жителей штата, учителей и одноклассников и спокойно принимала их чувство гордости за меня. Но со временем другие студенты стали казаться мне самодовольными и высокомерными. Лишь несколько человек были из Мичигана. Остальные приехали из чуждых мне мест – Чикаго, Индианаполиса, Бостона. Они были детьми психиатров и бизнесменов и обладали командным духом, который я никак не могла понять и который они, казалось, впитали с молоком матери.
Когда первого сентября листья вдруг изменили свой цвет, я восприняла это как личное предательство, чей-то ловкий трюк. Вместо того чтобы медленно блекнуть, становясь золотыми и темно-коричневыми, в одночасье деревья точно загорелись красным пламенем, замыкая двор в сатанинский круг. Присев на траву, я попыталась спокойно читать газету. Осада террористов в России, дети вместе с родителями взяты в заложники. Я перевернула страницу. Джанджавид, сжигающий деревни… Студенты, направляющиеся в столовую, метали фрисби у меня над головой и громко смеялись. Растянувшись на земле, я смотрела на эту жуткую подборку страниц в своих руках, эту историю смертей. Мокрая трава пропитала влагой мои джинсы.
В первом семестре я не посещала занятия по режиссуре и рисованию, но старалась выполнять все требования. На рисование не было времени. Курсы, описания которых представлялись интересными и насыщенными, на деле оказались абсолютно непонятными. Введение в Критическую теорию: мы будем изучать основные концепции репрезентации, эстетики и идентичности, мимесиса и гегемонии политических надстроек. Нам выдали распечатки Хайдеггера, Лиотара, Деррида.
Темой моего первого эссе была концепция ризомы, «множественности без единства», предложенная Делезом и Гваттари. Авторы настаивали на том, что Вселенную следует понимать как нечто, не имеющее ни начала ни конца, как рост и выход из своего рода бесконечности. Они были зациклены на изучении связи между определенным типом орхидеи и осой. У этой орхидеи есть темный бугорок, внешне похожий на осу, с помощью которого она заманивала других ос для совокупления, тем самым они опыляли саму орхидею. Авторы настаивали, что это была не уловка, а «параллельная эволюция двух существ», которая представляет собой нечто гораздо большее, более универсальное, ризоматическое. «Настоящее становление, становление осы-орхидеи и орхидеи-осы».
Такое поведение прямо противоречило тому, что я изучала на уроках биологии о совместном поведении насекомых: рабочие осы посвящают себя колонии, медленно строят гнездо из древесной массы, коллективно выращивают выводок. Лишь в редких случаях рабочие осы могут восстать и захватить гнездо королевы. В большинстве случаев иерархия равнялась гармонии, продуктивности. И все же меня поразил образ одинокой осы, ухаживающей за своей орхидеей. Я могла вообразить себе странное столкновение различных существ, оценить его зловещую утонченность. И, несмотря на большое количество теоретической информации, концепция ризомы находила во мне отклик. Когда мне снился сон, я ощущала его реальность. Ускользая от сознательного к бессознательному, я знала, что отказываюсь от конечности. В своих сновидениях я как бы погружалась в бесконечное множество. Возможно, бессознательный разум был подобен орхидее, направлен внутрь, с множеством форм, а наше сознание было лишь грубой выпуклостью, торчащей из нее, стремящейся к размножению.