Бледная, ты вернулась домой одна еще до полуночи и сразу же пошла спать. На следующий день мы обедали в Топанге. Ты сказала, что устала от людных мест и хочешь на время уединиться, просто побыть в каком-то другом месте.
Свадьба должна была состояться через неделю, и ты всеми мыслями уже была в Аргентине – платье было закончено, комнаты для гостей забронированы, медовый месяц запланирован. Но сейчас Топанга больше всего подходила для уединения.
Поднимаясь по каньонной дороге, замедляя движение на поворотах, мы миновали стену уличного искусства с ее масками и объемными скульптурами. Становилось все темнее, таинственнее. Дорога сужалась и извивалась, и в какой-то момент тебе пришлось резко нажать на тормоза, чтобы избежать лобового столкновения. Эта гора была безумным местом для безумных людей. Дома были построены на склонах, ежедневно подвергаясь опасности схода оползней, словно затеяв игру в «цыпленка»[43] с самой природой. Я точно не знала, где в этом беспорядочном переплетении дорог находился домик Пола, но знала, что он где-то рядом. Я чувствовала его, будто дыхание горного льва в лесу.
В ресторане мы выбрали столик на открытом воздухе у ручья. Деревянные стулья казались хлипкими, на столе стоял кувшин с белым и лиловым шпорником. Подошедший к столику бородатый официант принял у нас заказ. Ты попросила травяной чай. Я заказала бокал шампанского.
Сегодня ты выглядела гораздо лучше, как будто хорошо выспалась. Волосы были аккуратно собраны на затылке, а от лица без следов макияжа веяло свежестью. Не было никаких украшений, даже сережек, – ты сияла своей естественной красотой. Взяв меню в руки, ты тут же отложила его в сторону.
– Честно говоря, я не могу есть, – сказала ты. – Я просто слишком расстроена.
– Что случилось? – спросила я и тут же ощутила какой-то импульс, как бы прикоснувшись к розетке, будто я на самом деле знаю, что произошло. Должно быть, причиной всему Рафаэль. Ваша помолвка окончательно разорвана или же движется к мучительному финалу. Ты узнала о его изменах. Моя мечта сбылась.
– Перрен пригласил меня на пробы, – ты бросила на меня мрачный взгляд. – И, Эбби, его новый фильм будет просто невероятным. Действие происходит в океане, и он хочет попробовать меня на роль сирены. Но не той обворожительной женщины-птицы, а другой, какими их сначала представляли древние греки, – крылатой девы с рыбьим хвостом.
Мой стул качнулся, и я чуть не перевернулась. Чтобы не упасть, я ухватилась за край стола.
– Я не знаю, насколько большая эта роль, – продолжила ты. – Но это не имеет значения. Я не могу согласиться на нее. Как я соглашусь? Мне придется сказать ему, что я беременна. Скоро это станет очевидным. И тогда он не сможет меня снимать.
Принесли наши напитки, и я схватила свой бокал с шампанским.
– Ты все равно должна согласиться на эту роль, – услышала я свой голос, – если он хочет видеть тебя в этом фильме. А потом ты что-нибудь придумаешь.
Едва улыбнувшись, ты закрыла глаза. Открыв их вновь, ты посмотрела на меня, твой взгляд был таким пустым. В твоих глазах не было ничего. Все эти годы ты не наполнялась, а, наоборот, иссякала. Я подумала, что именно поэтому с возрастом все актрисы, будто стеклянные вазы, так легко трескаются, именно поэтому они так быстро и бесповоротно идут ко дну.
Пока ты пила чай, я быстро опустошила свой бокал и заказала еще. Ты бросила неодобрительный взгляд, но я не проронила ни слова. Произнесенное имя Перрена словно зажгло во мне что-то. Ты ничего из себя не представляла. Я была той самой, той, кто был наполнен до краев, той, кто заслужил эти пернатые крылья.
– Ты права, – наконец согласилась ты. – Я должна пройти пробы.
Нелепо, но в твоих глазах застыли слезы.
Глава четырнадцатая
Небо Южной Америки казалось перевернутым. День был светлым и ясным, но сквозь мои солнцезащитные очки все виделось тусклым, как через тонированное стекло. Я потягивала сангрию и бесконечно таскала оливки из маленькой миски на столе в кафе, рассматривая здание церкви с соседней улицы. Это была каменная часовня с арочной дверью и вздернутым шпилем, одна из старейших в Буэнос-Айресе. Я любовалась церковью уже больше часа, ощущая выброс адреналина в кровь. Фотографы были в поле зрения, с самого утра устанавливали оборудование, делали беспорядочные пробные снимки фасада. Я получила сомнительное задание сбить их с толку, но это было бесполезно. Они прекрасно знали, что находятся в правильном месте.
Это была моя первая поездка за границу. Мой паспорт был оформлен в ускоренном режиме и прибыл сорок восемь часов назад, и я села в самолет с тобой, Рафаэлем и несколькими близкими друзьями. Теперь, сидя в январскую среду на улице La calle Bolivar, я подумала о супермаркете «Мейер», который был за тысячи миль от меня и в котором я находилась бы в данный момент в той прежней жизни. В эту самую минуту распространители журналов меняют ассортимент еженедельных выпусков, обновляя стойки на кассах, а посетители останавливаются со своими тележками, чтобы испить чашу новых скандалов и интриг. В той, прежней, жизни я была одной из них, вечно пытаясь найти тебя глазами, словно влюбленная в тебя.
Я представляла себе Буэнос-Айрес пыльным городом с большим количеством трущоб и была очень удивлена, когда из аэропорта нас везли по красивым бульварам с дизайнерскими магазинами. Огромных размеров обелиск обозначал конец главного проспекта, который по своей ширине и шумности напоминал автостраду 405 в Калифорнии. Переулки были спокойнее, с выцветшими верандами и старыми скрученными деревьями. Гостиница представляла собой белоснежную таверну с большими окнами до пола и коваными перилами. Ты щедро распорядилась зарезервировать для меня одноместный номер с просторной и воздушной, как кучевое облако, кроватью. Все же я до последнего безосновательно надеялась, что мы с тобой будем жить в одной комнате, в последний раз находясь так близко друг к другу.
Мое присутствие здесь казалось лишь формальностью. Бьянка, твой стилист, успевала выполнять роль подружки невесты, подправлять тебе платье и макияж и сплетничать о гостях на свадьбе. Я услышала, как она произнесла имя Мирель Соваж, и меня словно пырнули ножом в живот. Теперь я поняла, что в списке гостей были не только члены семьи. Ты солгала. Но не показывала виду и улыбалась как ни в чем не бывало. Похоже, сомнения по поводу Рафаэля, о которых ты мне говорила, испарились. Возможно, это было настоящей причиной, по которой меня не было в церкви. Невеста просто использовала меня как хранилище своих грязных сомнений, и теперь я была запятнана. Чтобы церемония оставалась чистой, чтобы молодые были соединены узами непорочного брака, я должна была оставаться снаружи.
Я плохо спала в своем номере в том роскошном отеле. После отъезда из Калифорнии я чувствовала приближение волны, знакомое начало восходящего потока у основания стоп. Две ночи я пролежала без сна на своем, похожем на кучевое облако, ложе, будучи бессильной против приближающегося циклона. Мое сердце билось все быстрее. Едва я проваливалась в сон, передо мной всплывали красочные и беспорядочные сновидения. Зачастую они были ясными, и я чувствовала, что могу привлекать их к себе и прогонять, когда захочу. Вот ко мне прилетела колибри, превратившись в маленького человека с крыльями вместо ушей по бокам. Я прогнала ее, но она вернулась. Когда мне показалось, что я проснулась, она снова вылетела из-за белых занавесок, хлопая крыльями у моего лица.
Сидя за столиком в кафе, я беспомощно дрожала, как тогда в самолете по дороге в Калифорнию. Я знала по опыту, что при накате этой волны чувств я должна была мудро направить ее. Вытащив изо рта оливковую косточку, я наблюдала, как один из фотографов отделился от толпы папарацци. Перейдя через улицу к кафе и сверкнув улыбкой, он сел за соседний столик. У него была приятная золотистая щетина и светло-голубая льняная рубашка. Его лицо показалось мне знакомым. Возможно, все фотографы были похожи друг на друга отчужденным, безнравственным блеском в глазах. Опустив фотоаппарат, этот парень мог сойти за обычного посетителя. Позвав официанта, он заказал кофе по-испански, а когда официант удалился, то повернулся ко мне и улыбнулся.
– Что привело вас сюда? – спросил он на английском с американским акцентом. – Вы репортер?
Я пристально на него посмотрела:
– No hablo inglés[44].
Улыбнувшись, он поднял руку и извинился на испанском языке. Я продолжила пить свою сангрию, надеясь, что на этом наше общение закончится. Алкоголь уже проник в мои вены, но я была слишком легко одета и все еще дрожала от холода. Белый сверкающий солнечный свет не согревал меня. Сделав глубокий вдох, я отправила в рот еще одну оливку, добавляя ее косточку к влажной кучке подобных ей на столе.
Мужчина наклонился ко мне.
– Me puedo unir a ustedes? – спросил он. Я не ответила, и он повторил попытку на английском: – Могу ли я присоединиться к вам?
Его глаза были такими же безмятежно-голубыми, как и его рубашка. Казалось маловероятным, что из-за разговора с обладателем этих глаз могло произойти что-то плохое. Я одобрительно кивнула, и он, улыбнувшись, придвинул свой стул к моему, дергая камеру за ремешок.
– Спасибо. В толпе становится одиноко, – он указал на мой стакан. – Что вы пьете?
Не дождавшись моего ответа, мужчина позвал официанта и попросил jarra de sangria[45].
– Выглядит слишком аппетитно, чтобы не попробовать, – добавил он. – Я – Лукас, – и он протянул руку. Рукава его льняной рубашки были закатаны, обнажая на руках тонкие золотистые волоски.
Сама не знаю как, но имя тут же слетело с моих уст:
– Джессика.
– Привет, Джессика. Откуда ты приехала?
Нас прервал официант, принесший гигантский кувшин сангрии, в котором ломтики апельсина, как лепестки кувшинок, плавали над нижним слоем поте