Синий минибус, на котором Владимир пытался увезти Клару и на котором он, вероятно, покинул место убийства Лолы Юнгстранд, по какой-то причине вернули. Зачем такие сложности? Жанетт задумалась. Конечно, если преступнику надо любой ценой скрыть, что он проник на склад и украл яд, он постарается оставить все, как до преступления, но риска ему при этом не избежать.
С высоты моста вода в озере, освещенная ярким солнцем, казалась коричневатой. На кольцевой развязке Шварц повернул налево, к парковке перед прокуратурой.
– Вперед, – сказал он, кивнув на серое каменное здание. – Заходим.
Жанетт и Шварцу предстояло убедить дежурного прокурора выдать судебный ордер на отслеживание телефонов Пера и Камиллы Квидинг.
Жанетт закрыла папку, содержавшую документы о фирме, занимавшейся истреблением вредителей, и яде, который она при этом использовала. В сумке у Жанетт была еще одна толстая пачка документов – дело детоубийцы, которого в настоящий момент следовало считать невиновным. Расследование проводила норвежская полиция.
Человека, которому вскоре будет вынесен оправдательный приговор, звали Сантино Санчес. В 2005 году его приговорили к тюремному сроку за убийство четырехлетнего сына.
Но сын Сантино был жив и находился сейчас в Новой Каролинской больнице в Сольне. Этим летом ему исполнится девятнадцать.
Глава 49Новая Каролинская больница
Луве сидел в одной из огромных комнат для ожидания. Удивительно, какое просторное помещение, как много воздуха: потолки словно в замке, а между сидений могла бы проехать легковая машина. Луве сидел здесь совсем один, отчего ощущение пустынности только усиливалось, а тот факт, что другие больницы Стокгольма переполнены, казался дурной шуткой.
Луве откинулся на спинку удобного кресла, подключил к телефону наушники и стал слушать последнюю из вчерашних записей.
Зазвучал голос Лассе.
“Ты порезал себе руку осколком стекла. Зачем?”
Сам Луве предпочел бы об этом не спрашивать: заданный людям, которые пытались покончить с собой, такой вопрос может принести больше вреда, чем пользы. Но ответ, хоть и несколько загадочный, прозвучал сразу и был отчетлив.
“Хотел домой в голове, вернуться домой, потому что я так много хочу тебе рассказать”.
Как мантра, подумал Луве.
Кому он хочет рассказать? Кто этот или эта “ты”?
Они несколько раз задавали этот вопрос, но ответа не получили. А вопросы о возможных побоях или заточении только заставили мальчика замкнуться и уйти в себя.
“Где ты нашел документ с датой твоего рождения?”.
Вопросы снова задавал Лассе.
“В коробке”.
“В какой коробке?”
“Она была дома”.
“А где дом?”
“Хотел забыть и забыл… Жалко забыл, так хочется назад… По дороге на север, железная повозка, улей…”
Слово “улей” мальчик произнес шепотом, почти неслышно. Луве отмотал назад и прибавил громкости.
“По дороге на север, железная повозка, улей… Так много рассказать Нино…”
Нино?
Луве остановил запись, достал блокнот и записал новую информацию. В общей сложности записи занимали с десяток страниц, причем повторяющиеся слова и выражения Луве подчеркивал.
Он снова включил запись и на этот раз услышал собственный голос.
“О каком улье ты говоришь?”
Луве вдавил наушники-пуговки поглубже в уши и прислушался к тишине, последовавшей за вопросом. Потом пальцы что-то простучали по изголовью кровати.
Очень осторожно, едва слышно.
Какая-то мелодия?
Потом снова послышался хриплый юношеский голос.
“Белый улей… Красный дом… Яблони, черная смородина, малинник, дама в белом… Я ел мед… Север, Свег… Улей найти легко… Дальше труднее”.
“Почему труднее?”
“Лес, лес, лес… Дорог нет”.
“Ты хочешь, чтобы мы поехали туда?”
“Вы и я… Железная повозка”.
Зашуршала бумага: Лассе достал фотографию Владимира и показал юноше.
“Знаешь, кто это?”
Молчание, нерешительное постукивание по спинке кровати. Луве вспомнилось лицо мальчика.
В помрачневшем взгляде безошибочно читалась ненависть.
И этот взгляд сказал все.
“Забыл… Уберите. Не хочу видеть”.
Снова постукиванье, последнее. Мальчик снова замкнулся.
Луве все еще листал блокнот, когда в комнату вошли Нильс Олунд и Оливия Йенсен; одновременно из лифта показался Ларс Миккельсен. Все поздоровались, и Олунд широким жестом указал на пустой зал.
– Здесь все равно никого нет, так что предлагаю начать. – Он повернулся к Луве. – Можете подвести итог вашему разговору с парнем? Лассе нам рассказал, что вчера выяснилось.
Лассе сел рядом с Луве. Олунд и Оливия устроились на скамейке напротив.
– Я, честно сказать, не могу объяснить, почему он так говорит, – начал Луве. – То ли утратил речевые навыки после долгой изоляции, то ли его способ изъясняться связан с черепно-мозговой травмой. Амнезия привела к некоторой афазии. А возможно, мы имеем дело с комбинацией причин.
– И как она проявляется?
– Если это афазия, то не хрестоматийный пример. Вообще афазия бывает моторная, то есть у человека трудности с выражением мыслей и чувств словами, и сенсорная. При сенсорной афазии у человека возникают трудности с усвоением информации в устной и письменной форме. Я не вижу у него проблем с усвоением информации. Свои мысли он тоже вполне в состоянии выразить, хоть с помощью ключевых слов, хоть сокращенными фразами, которые чем-то напоминают короткие заметки. При афазии человеку редко удается найти нужное слово, но я не исключаю, что наш парень не способен подобрать слова просто потому, что он их не знает, никогда не слышал.
Луве привел и пример: “железная повозка” могла означать машину или поезд. Олунд о чем-то задумался.
– Но Владимира он помнит? – Олунд посмотрел на Лассе, а потом снова на Луве. – Вы уверены, что он его узнал?
Оба кивнули.
– А что он говорил во сне? – спросила Оливия.
Луве взял в руки блокнот.
– Я многого не расслышал, но могу прочитать довольно связный отрывок… – Он открыл блокнот и стал читать: – “Медведица позволила мне спать… улей… нож… свинцовая пуля… косуля… лосиха… лосенок… морошка… всегда здесь, сказал я… мы просто гости… утренняя звезда… найти дорогу назад… время… не прямая дорога, говорю я… лабиринт…”
Луве закрыл блокнот. Оливия затрясла головой:
– Ничего себе “довольно связно”.
– Он связно говорит о природе. И еще: когда он бодрствует, то тоже обращается к какому-то “ты”. Могу предположить, что он, возможно, жил с кем-то там, в глуши… Хотя, конечно, только предположить.
Олунд повернулся к Луве.
– Мы установили его личность. И настоящее имя. Сегодня утром получили информацию от норвежской полиции… – Он достал из кармана какие-то бумаги. – Родился в больнице Святого Олафа в Тронхейме, мать норвежка, Аасе Брингерд Ховланд, отец Сантино Санчес, гражданин Колумбии.
Олунд вручил бумагу Луве и сказал:
– Его зовут Нино. Нино Ховланд. А документ, который вы держите в руках, – свидетельство о его смерти.
Глава 50Квартал Крунуберг
Встреча в прокуратуре вызвала у Жанетт воспоминания о событиях, имевших место десять лет назад и ставших, как ей теперь казалось, отправной точкой нового этапа ее жизни. Этапа, который до сих пор не окончился.
Жизнь, часть вторая, думала Жанетт, спускаясь по лестнице в кабинет техников-криминалистов. Фаза одиночества, печальное продолжение.
Утром они с Шварцем навестили прокурора, который когда-то вел дело, познакомившее Жанетт с Софией Цеттерлунд. Сам факт существования этого человека делал воспоминания о том времени по-новому яркими.
Одолев последний пролет, Жанетт протащила карточку через считывающее устройство и стала ждать, когда откроется дверь. Она думала о Софии. О теплом взгляде – манящем, открытом и любящем. О взгляде, в котором под конец появились пустота и холод.
И о ее последнем сообщении, состоявшем из одного слова:
“Прости”.
“Поздно, слишком поздно”, – думала Жанетт, идя по коридору.
На этаже, где располагались кабинеты техников, царил особый запах. Здесь пахло наглухо закрытыми помещениями, по́том и кофе – запах, свидетельствовавший о сверхурочной ночной работе. Кабинет криминалистки Эмилии Свенсон располагался в конце коридора. Жанетт изгнала из головы мысли о Софии и вошла.
Эмилия придвинула к столу еще один стул и начала:
– Оператор связи только что передал информацию о мобильных телефонах Пера и Камиллы. Программа отслеживания для нас новая, я с ней еще не освоилась. Надеюсь, все получится.
На экране одного из двух больших мониторов, стоявших на столе, Жанетт увидела спутниковое изображение южных пригородов Стокгольма, на котором светилось ярко-красным около тридцати точек, причем большинство группировалось в центре Ботчюрки и Тумбы. На другом экране переливалась заставка с аквариумными тропическими рыбками и кораллами.
– Как вам удалось получить ордер? – спросила Эмилия, вводя пароль. – Для отслеживания мобильного телефона нужно, чтобы человека подозревали в совершении преступления, и это шесть месяцев как минимум.
Жанетт села на стул рядом с ней.
– Да, прокурор именно так и сказал, когда мы явились в первый раз.
– И выдал ордер, потому что Пер Квидинг исказил содержание одного старого дневника?
– Потому что Квидинг с женой подозреваются в том, что они давали взятки муниципальным чиновникам и членам правления лена, когда покупали остров Рогхольмен. – Жанетт помолчала и продолжила: – Подкуп должностного лица – это минимум шесть месяцев, если взятка серьезная. А именно этот прокурор – специалист по делам о взяточничестве.
Эмилия оживила второй экран, и аквариумных рыбок сменил список телефонных номеров.
– Вечно какой-то мусор, – произнесла она. Красные точки на карте Стокгольма гасли одна за другой.