Странно, но, несмотря на все эти гнусности, я верю, что нравилась Валле, что он меня почти любил, и только за то, что отличало меня от Ингара: за то, что я женщина.
Отец Ингара любил и ненавидел меня за то, что я женщина.
На следующий день прохладнее, хотя до этого долго стояла жара; когда я кладу ладонь на лоб Видара, мне кажется, что он тоже не такой горячий. Видар смотрит на меня большими круглыми глазами. Они уже не так блестят, как вчера, они скорее сухие. Хороший знак.
– Мне нужно вернуться к нам домой, – объясняю я. – Если кто-то придет – не открывай и сиди тихо, везде воры и разбойники, как в “Дон Кихоте”.
Видар устало моргает и кивает.
– Сансопанса, – сипит он.
– Да, когда я вернусь и принесу еды, ты будешь Санчо Пансой, а я Дон Кихотом. Найдем драгоценности, которые украли у твоей жены Терезы, и вернем ей.
Видару иногда хочется поиграть в Санчо Пансу, но он плохо читает, и потому игра у него выходит перепутанная, не совсем как в книге.
– Ешь землянику, – говорю я. – А то все лето не буду с тобой играть.
Выхожу. Солнце уже высоко, но ветер холодный. Над елями висит туман, а может, это облака плывут так низко. Птицы молчат, даже когда я спускаюсь в долину. Под ветвями странный красноватый свет. Я мерзну от ветра, который иногда налетает из-за стволов; кожа на бедрах, под платьем, пупырчатая, как у цыпленка.
И тут начинается он.
Опасный северо-западный ветер, тот, что может, набрав силу, обрушить с горы валуны, под которыми окажутся погребенными целые деревни. Надо мной грохочет, словно я уже под обвалом. Я останавливаюсь и смотрю в небо.
Камни не валятся, но небо заволокло пеленой из мелких камешков и земли, сорванных с горы, и я прячусь, заползаю под густые ветви. Сажусь под деревом и хватаюсь за ствол, как учил Пе, если северо-западный застал врасплох, держусь изо всех сил, чтобы меня не унесло ветром, и закрываю глаза.
Щелканье камешков эхом отдается в лесу, могучая ель гудит у меня над головой, ствол трещит под руками, и кажется, будто это нога великана, борющегося с ветром. Северо-западный хватает великана за руки, ломает его тело и поднимает в воздух кору и мелкий мусор, которые хлещут меня по лицу.
Затем в недрах дерева раздается скрип, и кажется, что весь лес выдыхает: ветер внезапно улегся, замер.
Звук, идущий сверху, больше не похож на ветер, там что-то стрекочет и стучит.
Я выплевываю хвою и мусор и открываю глаза.
Осторожно отползаю, отвожу толстую ветку.
Я вижу небывалое, но вижу ясно и отчетливо. Тело становится легким, эфемерным, как пар, который распадается при малейшем дуновении воздуха.
Я в Стране великанов. Той самой, из “Путешествий Гулливера”. В Стране великанов, где крысы размером с человека.
Наверху, будто тени в дыму, летят бок о бок две гигантские стрекозы, два воздушных чудовища. Они рассекают великаньими крыльями дневной свет, и весь лес мерцает.
Глава 64Анарисфьеллен
Перу Квидингу всегда нравился вид с холма, на котором они сейчас стояли.
Здесь дороги заканчивались, дальше до Витваттнета предстояло идти пешком, и физически это был самый сложный отрезок пути. От вида на почти девственный лес, который потом сменит бесплодная Овиксфьеллен, ему многие годы делалось тепло на душе.
Но в последнее время все изменилось, и теперь вид с холма вселял тревогу, как в прошлом году. Горные хребты после долгой засухи приобрели ржавый оттенок, дым пожаров беспокойно колыхался над верхушками деревьев. Кое-где горел подлесок; там дым был чернее, а земля мерцала оранжевым.
Камилла обняла его.
– Это ведь не у нас горит?
– Не знаю, – сказал Пер.
В лесу возле домов тоже висел неотвязный дым, но там, похоже, ничего не горит.
“Пока не горит”, – подумал Пер. Камилла теснее прижалась к нему и спросила:
– Что теперь делать?
Пер подумал.
– Если Валле и Аста еще не увели детей на хутор, мы должны их туда увести.
Камилла громко вздохнула и оттолкнула его.
– Проклятый, проклятый Валле.
Они спускались с холма другой дорогой; путь, как всегда, требовал осторожности. Камни скатывались по крутому склону на опушку.
Камилла на пару шагов опережала Пера, и он знал: они думают об одном и том же. Валле сошел с ума. Валле перешел границу.
– Если мы не хотим столкнуться с пожарными, придется сделать приличный крюк, – сказал Пер, когда они огибали выступ скалы.
– Значит, сделаем крюк, – согласилась Камилла. – Придется идти через Тоссосен.
Обычно они ходили вдоль ручья, который убегал в лес метрах в пятидесяти от них, но теперь пошли по каменистому склону дальше.
Через несколько минут Камилла остановилась, шумно выдохнула и вытерла лоб рукой.
– Не могу больше.
Пер и Камилла смотрели на охваченный огнем лес. Пролетели два вертолета и два самолета.
– А вдруг все вышло бы иначе? – спросил Пер, глядя на хаос внизу. – Так хорошо все начиналось… Как будто все кто-то решил заранее.
Пер знал, что они опять думают об одном и том же. О ночи, когда он стал Пе, а Камилла – Эм. Милла.
Пока он спал в кельнском отеле после выступления на теплоходе, сделавшем рейс в Дюссельдорф и обратно, Мелисса Юнгстранд стала Стиной Квидинг.
Глава 65Пятнадцать лет назад
В начале двенадцатого ночи Камилла, дрожа, вошла в многоквартирный дом в Бергсхамре и стряхнула снег с обуви.
Она ненавидела этот дом. Хорошо бы все наладилось, если только Пер найдет в себе силы подать на развод. Тогда они смогут купить что-нибудь свое.
Ей надоело таиться, надоело срываться с места, чтобы заменить некомпетентных коллег-анестезистов, как вот сегодня вечером, ей надоело начальство, надоела Бергсхамра, да и весь Стокгольм и вообще все, что имеет отношение к этому проклятому городу.
В лифте, как всегда, пахло мочой, и до четвертого этажа Камилла доехала, зажав нос.
Двери лифта открылись, являя Камилле зрелище, которое ее не удивило, потому что соседи, живущие напротив, ее вообще ничем больше не смогли бы удивить, но в душе Камилла охнула.
Возле лифта топталась девочка соседей, Мелисса. Хромая, носки сползли и волочатся по каменному полу, как тряпки.
Из белой пижамы девочка явно выросла. На спине серый рюкзачок, с которым она не расставалась.
“Сколько ей лет?” – подумала Камилла. Не меньше трех, но она и на два не выглядит.
– Ты чего, малыш? – Камилла присела перед девочкой на корточки и подтянула ей носки. Пахло от Мелиссы так же, как в лифте.
Дверь у Юнгстрандов была открыта настежь. Сегодня, в пять часов дня, такое уже было, да и раньше случалось.
“Вот придурки, – подумала Камилла. – Что вытворяют, а?”
В любом случае дверь была распахнута не по случаю вечеринки – из квартиры не доносилось ни звука.
Камилла взяла девочку за руку и повела к открытой двери. В прихожей Мелисса вцепилась в нее, и Камилла испугалась, что произошло что-то непоправимое.
– Можешь больше не держаться, – прошептала она. В горле стоял ком. – Побудь пока здесь, а я проверю, как мама.
Лола Юнгстранд развалилась на кухонном столе. Камилла насчитала четыре бутылки из-под вина: две на столе и две возле раковины.
Еще на столе лежала упаковка, в которой не осталось ни одной таблетки, и Камилла встревожилась.
Она подошла к столу и положила руку Лоле на плечо.
– Эй? – позвала она и несколько раз встряхнула молодую женщину.
Тело было неестественно вялым. Голова мотнулась взад-вперед и с глухим стуком ткнулась в стол.
Камилла уже собиралась проверить, дышит ли Лола, как вдруг та захрапела, и в Камилле тут же вскипел гнев. Она с трудом удержалась, чтобы не влепить пьяной затрещину.
Мелисса, так и стоявшая в прихожей, смотрела на мать широко открытыми глазами. Здесь, в тускло освещенной прихожей, девочка казалась совсем тощенькой: тени на плечах стали глубже, а рука, которая должна быть по-детски мягкой и пухлой, выглядела костлявой.
От этого зрелища у Камиллы навернулись слезы, в глазах все расплылось, но она попыталась улыбнуться.
– Если хочешь, можешь заночевать у меня. А с мамой поговорим завтра, ладно?
Глядя на Камиллу все так же широко раскрытыми глазами, Мелисса кивнула, и Камилла сказала:
– Я хочу помочь тебе.
Она достала из сумочки “нокию”, которую купил ей Пер, современную штучку со встроенной камерой.
– Подождешь в прихожей еще немного? Я только пару фотографий сделаю.
“Чтобы ни у кого сомнений не осталось”, – думала Камилла, фотографируя мать девочки, развалившуюся на кухонном столе, пустые пузыри и упаковку из-под таблеток. Потом настал черед мойки, грязной до ужаса и заваленной немытой посудой.
Камилла улыбнулась Мелиссе, которая послушно ждала в прихожей.
– Давай я и тебя сфотографирую?
Девочка улыбнулась в ответ и снова кивнула.
– Встань у стены, рядом с туалетом.
Такой негостеприимной прихожей, как у Юнгстрандов, Камилла еще никогда не видела. Все было настолько убогим и потрепанным, что яркая картина, висевшая у двери ванной, казалась насмешкой.
“На этой картине есть все, чего нет в жизни Мелиссы, – подумала Камилла. – Солнечная деревенская идиллия, где дети могут быть детьми”.
Утром следующего дня Камилла Юльберг проснулась рано, уже в половине шестого. Рядом в кровати сидела Мелисса с книгой в руках.
Это было немецкое издание “Дороги жизни” Пера, лежавшее на ночном столике. Девочка, конечно, ничего в нем не поняла – она поворачивала книгу в руках бережно, словно сокровище. Пижаму, в которой спала сегодня Мелисса, Камилла достала из детского приданого, которым запаслась, когда начала всерьез верить обещаниям Пера. Он говорил, что скоро подаст на развод и начнет новую жизнь с ней, Камиллой.
Новая жизнь с любимым ребенком, которого Камилла так надеялась подарить ему. Но оказалось, что она едва ли в состоянии выносить и родить.