– Только что уехали, – сказала она. – В «Таргит». – У нее были такие же большие глаза, как у Марго, только светло-карие. Она посмотрела на меня, от волнения поджав губы: – Ты полицейского видел?
– Да, – сказал я. – По-моему, хороший.
– Мама говорит, будем думать, что Марго просто пораньше уехала в колледж.
– Ага.
Типа лучший способ решить загадку – это решить, что загадки никакой нет. Но я уже не сомневался в том, что Марго оставила ключи к разгадке.
– Слушай, Руфи, нам надо сходить в комнату твоей сестры, – сказал я. – Марго ведь тебя иногда просит сделать что-то по большому секрету от родителей. Вот сейчас то же самое.
– Марго не любит, когда в ее комнату кто-нибудь заходит, – ответила Руфи. – Кроме меня. Ну и мамы иногда.
– Но мы же ее друзья.
– Она не пускает друзей к себе в комнату, – настаивала она.
Я наклонился к ней:
– Руфи, прошу тебя.
– И вы еще хотите, чтобы я маме с папой не рассказывала.
– Верно.
– Пять баксов, – ответила она.
Я собирался поторговаться, но Радар достал пятерку и отдал ей.
– Если увижу машину, скажу, – заговорщически добавила Руфи.
Я присел, чтобы как следует почесать энергичную старушку Мирну, а потом мы побежали вверх по лестнице, в спальню Марго. Взявшись за дверную ручку, я осознал, что не видел эту комнату лет с десяти.
Я вошел. Там оказалось намного аккуратнее, чем можно было ожидать от Марго, хотя, возможно, мама убрала. Справа стоял шкаф, готовый лопнуть от одежды. У двери обувная стойка – тоже куча всего, от балеток до туфель на высоченном каблуке. Похоже, из одежды она почти ничего не взяла.
– Я за комп, – сказал Радар.
Бен рассматривал жалюзи.
– Постер на скотче, – сказал он.
Больше всего меня удивило то, что я увидел у стены возле стола: книжные полки в высоту – с меня и в ширину – еще раза в два больше, забитые виниловыми пластинками. Их там были сотни.
– В проигрывателе «А Love Supreme» Джона Колтрейна, – сообщил Бен.
– Боже, это просто гениальный альбом, – ответил Радар, не отвлекаясь от компьютера. – Вкус у нее хороший.
Я озадаченно посмотрел на Бена, и он объяснил:
– Саксофонист такой был.
Я кивнул.
Радар, набирая что-то на клавиатуре, добавил:
– Поверить не могу, что Кью ни разу Колтрейна не слышал. Я, пожалуй, не встречал более яркого свидетельства существования Господа Бога, чем его мастерство.
Я принялся просматривать пластинки. Они стояли в алфавитном порядке по имени исполнителя, я отыскал букву Г. Диззи Гиллеспи, Джимми Дейл Гилмор, «Грин Дэй», «Гуидед Би Воикес».
– У нее, похоже, тут все, что только возможно, кроме Вуди Гатри, – прокомментировал я. А потом снова начал с А.
– Учебники все еще тут, на столике у кровати, – сообщил Бен, – плюс какие-то книги. Дневника нет.
Но меня увлекла музыкальная коллекция Марго. Ей нравилось все. Я даже представить не мог, что она интересовалась таким старьем. Я видел, как она слушает плеер, пока бегает, но не подозревал, что она такая фанатка. Я почти ничего этого никогда в жизни не слышал, и меня удивило, что новинки до сих пор выпускают на виниле.
Изучив букву А, я перешел к Б, пробравшись через «Битлз», «Блайнд бойз ов Алабама» и «Блонди» я двинулся быстрее – настолько быстро, что заднюю обложку «Mermaid Avenue» Билли Брэгга я увидел, только когда уже перешел к «Баззкокс». Я остановился, сдал назад, достал пластинку Билли Брэгга. На первой стороне обложки была помещена фотография городских домов. А с задней на меня смотрел Вуди Гатри. На губе повисла сигарета, на плече – гитара с надписью: «ЭТОТ ИНСТРУМЕНТ УБИВАЕТ ФАШИСТОВ».
– Эй, – позвал я.
Бен подошел ко мне.
– Ничего себе, – сказал он. – Хорошая находка.
Радар повернулся на стуле и добавил:
– Впечатляет. Интересно, внутри что.
К сожалению, там оказалась лишь пластинка. Пластинка как пластинка – в точности, как тысячи других. Я поставил ее в проигрыватель, через какое-то время до меня даже дошло, как его включить, пластинка закрутилась, и я опустил иголку. Какой-то чувак пел песню Вуди Гатри. И куда лучше, чем он сам.
– Это что, какое-то дикое совпадение?
Бен стоял с конвертом в руках:
– Смотрите. – Он показывал на список композиций.
Название «Племянница Уолта Уитмена» было обведено черной ручкой.
– Интересно, – отреагировал я.
Мама Марго говорила, что ее подсказки ни к чему не приводили, но я теперь знал, что таких подсказок – целая цепочка и предназначены они, похоже, мне. Я тут же вспомнил, как Марго мне сказала в «СанТрасте», что я ей больше нравлюсь, когда веду себя уверенней. Я перевернул пластинку и поставил ту самую песню. «Племянница Уолта Уитмена» открывала вторую сторону. В общем, неплохо.
Тут я увидел в дверном проеме Руфи. Она смотрела на меня.
– Руфи, не подскажешь, где искать? – спросил я.
Она покачала головой.
– Я уже смотрела, – хмуро сказала она.
Радар взглянул на меня и кивнул головой в ее сторону.
– Посторожи, пожалуйста, чтобы нас родители не застали, – попросил ее я.
Руфи кивнула и ушла. Мы закрыли дверь.
– Что такое? – спросил я Радара.
Он подозвал нас к компу.
– За неделю до исчезновения Марго долго висела на сайте Мультипедии. Я сужу по тому, сколько времени она была залогинена. Но Марго стерла всю историю, так что я не знаю, на каких страницах она была.
– Слушай, Радар, а посмотри, кто такой Уолт Уитмен, – сказал Бен.
– Поэт, – ответил я. – Девятнадцатого века.
– Прекрасно. – Бен аж глаза закатил. – Стишки.
– Что в этом плохого? – спросил я.
– Поэзией только эмо интересуются. Боль. О, боль. И вечный дождь. В моей душе.
– Да, Шекспир, наверное. – Мне не хотелось говорить на эту тему. – У него племянницы были? – спросил я у Радара.
Он уже открыл статью об Уитмене. Тот оказался тучным мужиком с огромной бородой. Я его стихов не читал, но на вид он казался хорошим поэтом.
– Знаменитых не было. Тут упоминаются два брата, но неизвестно, были ли у них дети. Наверное, смогу найти, если надо.
Я покачал головой. Я не видел в этом смысла. Я снова принялся осматривать комнату. На нижней полке помимо пластинок было еще и несколько книг – учебники со средней школы, потрепанные «Изгои», старые номера подростковых журналов. Разумеется, ничего связанного с племянницей Уолта Уитмена.
Потом я просмотрел книги на столике у кровати. Ничего интересного.
– По идее, у нее должна бы оказаться книга с его стихами, – предположил я. – Но ее, похоже, нет.
– Есть! – возбужденно сказал Бен.
Он сидел на коленях у книжной полки, я подошел к нему и увидел ее. Это была тоненькая книжечка, втиснутая между двумя учебниками в самом низу. Уолт Уитмен. «Листья травы». Я ее вытащил. На обложке была его фотография, светлые глаза поэта смотрели прямо на меня.
– Неплохо, – ответил я.
Бен кивнул.
– Может, уже пойдем отсюда? Можешь считать меня старомодным, но я бы предпочел с ее предками не знакомиться.
– Мы ничего не упустили?
Радар встал.
– Ну, мне кажется, что она пока весьма прямолинейна, в книге должно что-то быть. Хотя это странно – ты не обижайся, конечно, но раньше Марго всегда эти ключи оставляла родителям, с чего вдруг она на тебя-то перекинулась?
Я пожал плечами. Ответа я не знал, хотя надежда конечно же была: Марго хотела убедиться, что я смогу действовать уверенно. Может, на этот раз она хотела, чтобы ее нашли и чтобы это сделал я. Возможно, что после того как она выбрала меня в ту самую длинную ночь, она выбрала меня еще раз. И вероятно, того, кто ее найдет, ждут несказанные богатства.
Вскоре после того как мы вернулись ко мне, Бен с Радаром ушли – точнее, после того как они оба по разу просмотрели книгу и не нашли никаких других явных подсказок. Я достал из холодильника холодную лазанью, взял Уолта и пошел к себе. Это была копия первого издания «Листьев травы», выпущенная издательством «Пингвин Классик». Я немного почитал предисловие, а потом стал просто листать. Там было несколько подчеркиваний, сделанных синим цветом, все – в дико длинном стихе под названием «Песнь о себе». А две строки были подчеркнуты зеленым:
Прочь затворы дверей!
И самые двери долой с косяков![4]
Почти всю вторую половину дня я пытался разгадать смысл этой цитаты, думая что, может, Марго хочет, чтобы я перестал быть таким паинькой и начал побольше хулиганить. Еще я по нескольку раз прочел все подчеркнутое синим:
Ты уже не будешь брать все явления мира из вторых
или третьих рук…
Ты перестанешь смотреть глазами давно умерших…
или питаться книжными призраками…
Я, праздный бродяга.
Все идет вперед и вперед, ничто не погибает.
Умереть – это вовсе не то, что ты думал, но лучше.
Если об этом не знает никто во вселенной, я доволен,
Если знают все до одного, я доволен.
Подчеркнуты были и последние строфы «Песни о себе» целиком.
Я завещаю себя грязной земле, пусть я вырасту моей
любимой травой,
Если снова захочешь увидеть меня, ищи меня у себя под
подошвами.
Едва ли узнаешь меня, едва ли догадаешься, чего я хочу,
Но все же я буду для тебя добрым здоровьем,
Я очищу и укреплю твою кровь.
Если тебе не удастся найти меня сразу, не падай духом,
Если не найдешь меня в одном месте, ищи в другом,
Где-нибудь я остановился и жду тебя.