– Значит, Уолт Уитмен?
Я робко кивнул.
– Хороший поэт, – признала она. – Настолько хороший, что я даже почти не против того, чтобы ты читал его на моих уроках. Но все же не совсем.
Я тихонько извинился, вышел и направился к стоянке для старшекурсников.
Пока Бен с Радаром музицировали, я сидел в ЗПЗ, оставив двери открытыми, чтобы его продувало сквознячком. Я пытался читать «Записки Федералиста», по которым у нас на следующий день должен был быть тест, но мысль постоянно возвращался к замкнутому кольцу загадок: Гатри, Уитмен, Нью-Йорк, Марго. Она уехала в Нью-Йорк слушать фолк? Может, существует тайная Марго – любительница фолка, с которой я не знаком? Может, она поселилась в квартире, где некогда жил один из них? Но почему она решила мне об этом сообщить?
В боковом зеркале я увидел Бена с Радаром, Радар шагал быстро, размахивая футляром с саксофоном. Они поспешно забрались в уже открытый ЗПЗ, Бен повернул ключ, мотор зафыркал, мы принялись надеяться, он снова зафыркал, мы еще понадеялись, и он, наконец, с бульканьем ожил. Бен немедленно выехал со стоянки, и только когда кампус остался позади, завопил:
– ТЫ, БЛИН, МОЖЕШЬ В ТАКОЕ ПОВЕРИТЬ! – Он начал лупить по гудку, но тот, естественно, не работал, так что Бен кричал в такт своему стуку: – БИ-БИ! БИ-БИ! ПУСТЬ БИБИКНЕТ ТОТ, КТО С НАСТОЯЩЕЙ ЗАЙКОЙ ЛЭЙСИ ПЕМБЕРТОН! БИ-БЭЙБИ-БИ!
Бен не затыкался почти всю дорогу.
– Знаешь, в чем причина? Помимо отчаяния? Мне кажется, они с Беккой Эррингтон поссорились из-за этой, ну, измены, и теперь ей стало стыдно еще и за мою кровавую репутацию. Она этого, конечно, не сказала, но по поведению ясно. Так что в итоге Кровавый Бен вступает в и-иг-ру.
Я был очень за него рад и все такое, но меня все же больше занимала необходимость отыскать Марго.
– Ребят, у вас хоть какие-нибудь идеи есть?
Я какое-то время ждал, а потом Радар посмотрел на меня в зеркало заднего вида и сказал:
– Эта фраза про двери – единственная выделена другим цветом, к тому же она более странная, чем все остальные, незаконченная мысль, так что, я думаю, надо копать здесь. Прочти-ка ее еще раз.
– «Прочь затворы дверей!/И самые двери долой с косяков!» – ответил я.
– Надо признать, что Джефферсон-парк – не лучшее место для того, чтобы снимать закоснелые двери с косяков, – предположил Радар. – Вдруг она это хотела сказать. Она же вроде Орландо бумажным назвала? Может, Марго просто объясняет, почему сбежала.
Бен притормозил перед светофором, а потом повернулся к Радару:
– Старики, по-моему, вы зайку Марго на слишком высокий пьедестал вознесли.
– В смысле? – не понял я.
– Затворы с дверей, – ответил он, – двери с косяков.
– Ну, да, – подтвердил я.
Снова зажегся зеленый, и Бен надавил на газ. ЗПЗ затрясся так, как будто сейчас развалится, но потом все же поехал дальше.
– Это не стихи. И не метафора. Это руководство к действию. Надо пойти в ее комнату и снять замок с двери, а дверь – с косяка.
Радар посмотрел на меня, а я – на него.
– Иногда, – сказал он, – идиотизм Бена оборачивается гениальностью.
Приехав ко мне, мы перешли через узкую полоску травы, отделявшую мой дом от дома Марго – как и в субботу. И снова дверь открыла Руфи, она сказала, что родители вернутся только в шесть; Мирна Маунтвизель возбужденно нарезала вокруг нас круги. Мы поднялись по лестнице. Руфи принесла нам ящик с инструментами из гаража, после чего мы какое-то время смотрели на дверь Марго. Мы не были мастерами на все руки.
– Ну, и что делать-то, черт? – спросил Бен.
– При Руфи не ругайся, – сказал я.
– Руфи, ты не протии, если я буду говорить «черт»?
– Мы в чертей не верим, – ответила она.
Радар перебил нас:
– Ребята. Ребята, дверь.
Он выудил из ящика с барахлом крестовую отвертку, опустился на колени и принялся скручивать ручку с замком. Я взял отвертку побольше, чтобы открутить петли, но там винтов вообще не оказалось. Я снова уставился на дверь. Руфи все это надоело, и она пошла вниз смотреть телик.
Радар снял ручку, и мы все, по очереди, заглянули в круглую дырку с необработанным деревянным краем. Там никакого послания не было. Ни записки, ничего. Я расстроился и перешел к петлям, гадая, как же снять их. Я принялся открывать-закрывать дверь, пытаясь понять, как там все устроено.
– Этот идиотский стих такой длинный, – сказал я, – неужели старик Уолт не мог уделить строчку-другую тому, как снимается дверь с косяка?
Только услышав ответ Радара, я понял, что он снова включил комп.
– Согласно Мультипедии, у нас тут двустворчатая торцевая петля. Надо просто отверткой выдавить штырек. Какой-то умник тут еще пошлость приписал. Ох, Мультипедия, любезнейшая, станете ли вы когда-либо точной?
Как только Мультипедия сообщила нам, что делать, дело пошло на удивление быстро. Я вытолкнул штырек из всех трех петель, а Бен снял дверь. Я осмотрел и петли, и дверную коробку. Но ничего особенного не увидел.
– На двери ничего нет, – констатировал Бен. Мы поставили ее обратно, а Радар вколотил штырьки на место ручкой отвертки.
Мы с Радаром пошли к Бену, дом которого по планировке был похож на мой, играть в «Ярость Арктики». Мы дошли до «игры в игре» – пейнтбол на леднике. Если попадешь противнику по яйцам, получаешь дополнительные очки. Очень изощренно.
– Старик, да она точно в Нью-Йорке, – сказал Бен.
Я заметил, как из-за угла показалось дуло, но и с места сдвинуться не успел, как он уже выстрелил мне между ног.
– Черт, – буркнул я.
Радар добавил:
– Похоже, что все ее прошлые подсказки указывали на какое-то место. Она говорит Джейсу о Нью-Йорке; потом указывает нам на двух человек, которые прожили там почти всю жизнь. Все сходится.
– Старик, она этого хочет, – сказал Бен. Я уже к нему подкрался, а он нажал на паузу. – Чтобы ты поехал в Нью-Йорк. Что, если это единственный способ найти Марго, согласно ее замыслу? Именно поехать туда?
– Что? Там миллионов двенадцать человек.
– Может, у нее тут есть доверенное лицо, – предположил Радар, – которое сообщит ей, что ты поехал.
– Лэйси! – воскликнул Бен. – Это точно она! Да! Тебе сейчас же надо садиться в самолет. Лэйси об этом узнает, сообщит ей, а Марго встретит тебя в аэропорту. Да. Старик, я тебя сейчас домой отвезу, ты соберешь вещи, а потом я доставлю тебя в аэропорт, ты купишь билет по своей кредитке, предназначенной только для экстренных случаев, Марго узнает, каким ты стал крутым мужиком, таким крутым, что Джейсу Ворзингтону и не снилось, и в итоге мы все трое пойдем на выпускной с самыми классными телками.
Я не сомневался в том, что рейс на Нью-Йорк будет скоро. Из Орландо, куда ни захочешь попасть, – вылет скоро. Но вот во всем остальном я уверен не был.
– Если ты позвонишь Лэйси… – сказал я.
– Она не признается! – воскликнул Бен. – Ты только подумай, сколько они уже прикидываются – наверное, они лишь сделали вид, что поссорились, чтобы ты не заподозрил, что именно она – поверенная Марго.
– Не знаю, как-то не особо складывается, – засомневался Радар.
Он говорил что-то еще, но я почти не слушал. Я смотрел на застывшую картинку игры и обдумывал ситуацию. Если Марго с Лэйси только притворились, что поссорились, Лэйси и с парнем своим, значит, порвала не по-настоящему? И ее беспокойство за подругу тоже было наигранным? Она показывала нам многочисленные письма – получается, фальшивые – отклики на объявления, которые развесила ее кузина в музыкальных магазинах Нью-Йорка. Нет, не может такого быть, Бен придумал идиотский план. Тем не менее, радовало, что у нас появился хоть какой-то план вообще. Но до конца учебного года оставалось всего две с половиной недели, и если я улечу в Нью-Йорк, то пропущу как минимум два дня – уж не говоря о том, что меня убьют родители, если я куплю билет на самолет по своей резервной кредитке. Чем больше я эту идею обдумывал, тем глупее она казалась. А вдруг я смогу увидеть ее прямо завтра… Но нет.
– Я школу не могу пропустить, – сказал наконец я. И продолжил игру. – У меня завтра тест по французскому.
– Знаешь, – ответил Бен, – ты такой романтичный, просто жуть.
Поиграв еще несколько минут, я пошел домой через Джефферсон-парк.
Мама мне однажды рассказала про больного мальчика, с которым она работала. До девяти лет он был совершенно нормальным, а потом у него умер папа. Несмотря на то что в мире полно девятилеток, у которых умирают отцы, мало кто из них сходит с ума; этот пацан, похоже, оказался не как все.
Он взял карандаш и стальной компас и начал рисовать на бумаге кружочки. Все они были ровно два дюйма в диаметре. Он обводил и обводил компас, пока лист не становился совершенно черным, а потом брал новый и начинал все с начала, и так каждый день, с утра до вечера; в школе он тоже рисовал эти кружочки, даже на тестах. Мама объяснила мне, что это повторяющееся действие, которое он придумал себе, помогало ему справляться с болью утраты, но вскоре привычка стала оказывать пагубное влияние. Ну так вот, мама с ним поговорила, заставила поплакать о папе, или что там еще у них было, парнишка прекратил рисовать круги и, предположительно, будет жить еще долго и счастливо. Но я иногда думаю об этом пацане, потому что мне кажется, что я его понимаю. Мне всегда нравилась монотонность. Мне, наверное, скучная жизнь никогда не казалась скучной. Я сомневаюсь, что смог бы объяснить это человеку вроде Марго, но рисовать всю жизнь кружочки – казалось мне довольно разумным сумасшествием.
Поэтому я не должен был беспокоиться по поводу своего решения не лететь в Нью-Йорк. Это же все равно была глупая затея. Но пока я следовал заведенному порядку весь вечер и следующий день, меня глодала эта мысль, мне казалось, что размеренная жизнь отдаляет меня от встречи с Марго.
Во вторник вечером