Но нет. Это было просто дерево, одинокий дуб в серебристой пыли. Я сел, опершись об него сам, и подождал, пока восстановится дыхание. Я чувствовал себя ужасно из-за того, что приходится делать все это в одиночку. Я просто чувствовал себя ужасно. Если Марго думала, что встреча с Робертом Джойнером меня к такому подготовила, она ошиблась. Роберта Джойнера я не знал. И не любил.
Я ударил ладонями по земле, и все колотил и колотил, – а из-под рук летел песок – пока не дошел до корней, но и это меня не остановило, хотя боль пронзала руки до запястий. До тех пор я по Марго не плакал, но теперь меня, наконец, прорвало, я лупил по земле и кричал, потому что тут меня никто не мог услышать: «Мне тебя не хватает не хватает не хватает».
Даже когда руки устали и высохли глаза, я не ушел; я сидел у дуба и думал о ней, пока не навалились сумерки.
На следующее утро я застал Бена у репетиционной, он стоял в тени дерева, ветви которого свисали едва не до земли, и разговаривал с Лэйси, Радаром и Энджелой. Слушать их было тяжко: они обсуждали грядущий выпускной и вражду между Лэйси и Беккой или что-то типа того. Я ждал возможности, чтобы вставить слово о своем, а когда она представилась, резюмировал: «Я вчера долго бродил по двум недопоселениям, но ничего не нашел». Я вдруг понял, что рассказать-то мне нечего.
Никто, по-моему, и не заинтересовался, кроме Лэйси. Пока я говорил о недопоселениях, она качала головой, а потом сказала: «Я вчера прочитала в Интернете, что перед тем как покончить с собой, люди рвут отношения с теми, на кого злятся. И раздают свои вещи. А Марго мне на той неделе пять пар джинсов отдала, сказала, что на мне они будут лучше смотреться, а это неправда, она же более фигуристая». Мне Лэйси нравилась, но я подумал, что Марго была права: та не упускала возможности ее поддеть.
Закончив говорить, Лэйси почему-то расплакалась, Бен ее обнял, она уткнулась ему в плечо – это оказалось нетривиальной задачей, потому что на каблуках она была выше него.
– Лэйси, нам надо понять, где она. Ты поговори с друзьями. Вдруг Марго кому-нибудь что-нибудь говорила о бумажных городах? Упоминала какое-то конкретное место? Может, какое-то недопоселение было особенным и что-то значило для нее?
Она пожала плечами, все так же прижимаясь к Бену.
– Старик, не дави на нее, – сказал он.
Я вздохнул, но заткнулся.
– Я слежу за тем, что происходит в сети, – вклинился Радар, – но с тех пор как она исчезла, никто с ее юзернеймом в Мультипедию не входил.
И все снова вернулись к теме выпускного. Лэйси отлепилась от плеча Бена и, хотя выглядела еще очень грустной и задумчивой, попыталась улыбнуться, когда Радар с Беном стали рассказывать приколы про покупку корсажей.
День проходил, как обычно – словно в замедленной съемке, в постоянном тоскливом поглядывании на часы. Но сейчас эта пытка стала еще более невыносимой, потому что каждая минута, проведенная впустую в школе, служила очередным подтверждением того факта, что я не могу найти Марго.
Единственным хоть сколько-то интересным уроком за весь день оказался английский, на котором доктор Холден полностью уничтожила для меня притягательность «Моби Дика»: исходя из неверного предположения, что мы все его уже прочли, она завела беседу о капитане Ахаве, помешанном на поиске и убийстве этого белого кита. Но было забавно, как по ходу рассказа она распалялась все больше и больше. «Ахав – безумец, взбунтовавшийся против судьбы. Вы ведь заметили, что он больше ничего не хочет? Он охвачен единственной мыслью. А поскольку он является капитаном корабля, никто не в силах его остановить. Вы можете возразить – вы действительно вправе это сделать, если решите писать курсовую именно на эту тему, – что такая одержимость лишила его разума. Но, с другой стороны, можно также сказать, что есть в его намерении вступить в изначально обреченную на провал битву какой-то трагический героизм. Надежда Ахава на победу – признак безумия или самая суть человеческая?» Я старался записывать все, что она говорила, в надежде разделаться с курсовой, не читая саму книгу. Во время ее рассказа до меня вдруг дошло, что она необычайно вдумчиво подходит к прочитанному. И она говорила, что ей нравится Уитмен. Так что, когда прозвенел звонок, я достал «Листья травы» и стал медленно застегивать рюкзак, дожидаясь, пока все не разбегутся по домам или дополнительным занятиям. Какой-то одноклассник попросил очередную отсрочку по предыдущей курсовой, а потом, наконец, класс опустел.
– Мой любимый поклонник Уитмена, – обратилась ко мне доктор Холден.
Я выдавил улыбку.
– Вы знаете Марго Рот Шпигельмар? – спросил я.
Она села за свой стол и жестом пригласила меня сесть напротив.
– Я у нее не преподаю, но, разумеется, я о ней слышала. Я знаю, что она убежала.
– Перед тем как, гм, исчезнуть, она, в некотором смысле, оставила мне этот сборник.
Я передал ей книгу, и доктор Холден принялась ее медленно перелистывать. А я продолжил:
– Я все время думаю о подчеркиваниях. В конце «Песни о себе» много выделено про смерть. «Если снова захочешь увидеть меня, ищи меня у себя под подошвами».
– Так значит, она его тебе оставила, – тихонько сказала учительница.
– Да.
Она нашла нужное место и постучала ногтем по выделенному зеленым куску:
– Про дверные косяки? Это отличные строки, Уитмен – ты же это чувствуешь – буквально кричит тебе: «Открывай двери, снеси их!»
– Вообще-то Марго кое-что спрятала в петлях моей двери.
Она рассмеялась:
– Ого. Умно. Но поэма отличная – мне неприятно видеть, что ее сводят к такому буквальному смыслу. И по-моему, девочка очень мрачно восприняла это, в целом очень оптимистичное, произведение. Это стихи о взаимосвязи – о том, что у всех нас общие корни, как у травы.
– Но ведь то, что она подчеркнула… По-моему, это больше похоже на предсмертную записку, – сказал я.
Доктор Холден снова прочла подчеркнутые четверостишия, после чего посмотрела на меня:
– Вырывать из контекста отдельные слова и видеть в них мрачные аллюзии – большая ошибка, Квентин. Я надеюсь, что эта девочка ее не совершила. Если ты прочтешь все произведение целиком, ты поймешь, что из него можно сделать только один вывод: жизнь – это священный и драгоценный дар. Но – кто знает. Может, и Марго выбрала только те строки, которые отражают ее взгляд на мир. Стихи часто так читают. Но в таком случае можно сказать, что она совершенно не поняла того, что хотел донести до нее Уитмен.
– Что же это?
Она закрыла книжку и посмотрела на меня так, что я не смог выдержать ее взгляда.
– Ты что думаешь?
– Не знаю, – сказал я, глядя на стопку проверенных курсовых, лежащую у нее на столе. – Я несколько раз пытался осилить ее целиком, но далеко не продвинулся. Я в основном перечитываю подчеркнутое. Хочу понять Марго, а не Уитмена.
Она взяла карандаш и стала писать что-то на задней стороне конверта.
– Погоди. Я сейчас запишу.
– Что?
– То, что ты сказал, – объяснила она.
– Зачем?
– Потому что я думаю, что это как раз то, чего хотел добиться Уитмен. Чтобы ты в его «Песни о себе» увидел не просто стихотворение, а возможность понять другого человека. Но, может, тебе все же стоит прочесть всю поэму, а не просто отрывочные цитаты, которые не ясно на что намекают. Я действительно верю, что есть какая-то интересная взаимосвязь между поэтом, написавшим эту «Песнь», и Марго Шпигельман – яркая харизма и страсть к путешествиям. Но стихотворение невозможно понять, если читать только отдельные строки.
– Хорошо, – спасибо, – сказал я, взял книжку и встал. Легче мне не стало.
После школы я поехал с Беном к нему домой и сидел там до тех пор, пока ему не пришла пора забирать Радара: у нашего друга Джейка уехали предки, и он устраивал вечеринку – репетицию выпускного. Бен позвал и меня, но мне не хотелось.
Я пошел домой пешком – через тот самый парк, где мы с Марго нашли мертвеца. Я вспомнил то субботнее утро, и от воспоминания у меня скрутило живот – не из-за него самого, а из-за того что она увидела его первая. Я даже на площадке собственного района не смог заметить труп – а теперь-то как я ее найду?
Вечером я попытался снова взяться за «Песнь о себе», но, несмотря на увещевания доктора Холдена, она оставалась для меня бессмысленным набором слов.
На следующее утро я проснулся рано, в начале девятого, и сел за компьютер. Бен уже был в сети, так что я написал ему.
КЬЮВОССТАНИЕ: Ну, как вечеринка?
ЭТОБЫЛАПРОБЛЕМАСПОЧКАМИ: Паршиво, естественно. Все вечеринки, на которые я хожу, дурацкие.
КЬЮВОССТАНИЕ: Жаль, что я все пропустил. Ты что-то рано. Хочешь зайти в «Восстание» поиграть?
ЭТОБЫЛАПРОБЛЕМАСПОЧКАМИ: Шутишь что ли?
КЬЮВОССТАНИЕ: Хм… нет?
ЭТОБЫЛАПРОБЛЕМАСПОЧКАМИ: Ты знаешь, что сегодня за день?
КЬЮВОССТАНИЕ: 15 мая, суббота?
ЭТОБЫЛАПРОБЛЕМАСПОЧКАМИ: Старик, через 11 часов 14 минут начнется выпускной. Меньше чем через 9 часов я еду за Лэйси. А я ЗПЗ еще не помыл, воском не натер, ты его, кстати, нефигово испачкал. Потом мне надо будет самому принять душ, побриться, волосы в носу подстричь и тоже воском помазаться. В общем, не выводи меня из себя. Дел до фига. Я тебе потом позвоню, если время будет.
Радар тоже был в сети, так что я переключился на него.
КЬЮВОССТАНИЕ: Что с Беном за фигня творится?
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ96: Успокойся, ковбой.
КЬЮВОССТАНИЕ: Извини, меня просто бесит, что он так помешался на этом выпускном.
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ96: Ты, наверное, еще больше взбесишься, когда узнаешь, что я встал так рано исключительно из-за того, что у меня до фига дел, в частности, надо забрать свой костюм, да?
КЬЮВОССТАНИЕ: О, боже. Ты серьезно?
ЭНЦИКЛОПЕДИСТ96: Кью, завтра и послезавтра, и послезавтра, и после этого в любой день рассчитывай на меня, я помогу тебе с твоим расследованием. Но у меня девчонка есть. Она хочет развлечься на выпускном. Я же не виноват, что Марго Рот Шпигельман решила не ходить.