Лэйси смотрит на спидометр, поджав губы.
– Что думаешь? – спрашиваю я у нее.
– Едем, – говорит она.
– Едем, – поддерживает Радар.
Бен раздувает щеки и шумно выдыхает:
– Я говорю это в основном под давлением компании: едем.
– Едем, – повторяю и я. – Но я, блин, точно за руль больше не сяду.
Бен берет у меня ключи. Мы забираемся в минивен. Радар выводит машину вверх по обочине обратно на трассу. До Ээгло пятьсот сорок две мили.
Каждые пару минут Радар повторяет:
– Ребят, а помните, как мы однажды чуть не померли, а потом Бен схватил руль и объехал эту гигантогромную вонючую корову, и мы закрутились, как машинки в парке аттракционов, но выжили?
Лэйси кладет руку Бену на коленку и говорит:
– Ты же герой, ты это понимаешь? За такое медали дают.
– Я уже сказал, но повторю еще раз: я ни о ком из вас не думал. Я. Собственную. Шкуру. Спасал.
– Ты врешь. Ты восхитительный геройский врунишка, – говорит она и чмокает его в щеку.
Снова вступает Радар:
– Слушайте, а помните, как я спал на заднем сиденье пристегнутый двумя ремнями, вдруг дверь открывается, все пиво разбито, а на мне ни одной царапины? Как такое вообще возможно?
– Давайте поиграем в метафизическую версию «Я заметил», – предлагает Лэйси. – Я краем глаза заметила сердце настоящего героя, сердце, которое бьется не ради одного себя, а ради всего человечества.
– Я НЕ СКРОМНИЧАЮ. Я ПРОСТО САМ ПОДЫХАТЬ НЕ ХОТЕЛ! – восклицает Бен.
– Ребят, а вы помните, как однажды, минут двадцать назад, мы ехали в минивене и чуть не разбились?
Когда первый шок проходит, мы начинаем прибираться. Мы стараемся собрать осколки от «Блюфина» на бумажку, а потом в пакет, чтобы выбросить, когда будет возможность. Ковролин теперь пропитан липкой смесью «Маунтин дью», «Блюфина» и диетической колы, и мы промокаем его теми несколькими салфетками, которые удалось найти. Машину потом придется, по меньшей мере, как следует помыть, но до Ээгло мы точно это сделать не успеем. Радар поискал в Интернете запасную дверь для моей модели: триста баксов плюс покраска. Поездка выходит дорогущая, но я смогу летом работать у папы в конторе и все покрою; в любом случае, за Марго это выкуп небольшой.
Справа восходит солнце. Кровь из щеки еще идет. Зато флаг уже прилип к ране, его можно больше не держать.
За рядком дубов идут кукурузные поля, и тянутся они до самого горизонта. Меняется пейзаж, но все остальное остается на месте. Такие крупные трассы объединяют страну: везде «Макдоналдсы», ВР, «Вендисы». Я понимаю, что должен бы ненавидеть дорогу за это и ностальгировать по былым безмятежным денькам, когда каждый уголок был окрашен местным колоритом – но фиг бы с ним. Мне нравится. Нравится стабильность. Мне приятно, что я уже пятнадцать часов еду, а тут все, как дома. Лэйси пристегивает меня на заднем сиденье двумя ремнями безопасности. «Тебе надо отдохнуть, – говорит она. – Столько всего произошло». Поразительно, что никто еще не обвинил меня в том, что я был недостаточно активен в борьбе с коровой.
Погружаясь в сон, я слышу, как они шутят – слов разобрать уже не могу, только интонации, звуки, нарастающие и ниспадающие тоны дружеских подтруниваний. Мне нравится слушать, праздно развалившись. Я решаю, что, даже если мы Марго не найдем, то просто поедем кататься по горам, будем валяться на траве, болтать и прикалываться. Может, это становится возможным потому, что я теперь снова знаю наверняка: Марго жива – даже если доказательств не увижу. Я почти представляю себе, что смогу быть счастлив без нее, смогу ее отпустить, я чувствую, что мы с ней все равно связаны корнями, даже если я больше в жизни не увижу листьев ее травы.
Я сплю.
Я сплю.
Я сплю.
Когда я просыпаюсь, Радар с Беном громко спорят, как назвать мою тачку. Бен настаивает на Мухаммеде Али, потому что если его ударить, он тоже не остановится, как и мой минивен. А Радар считает, что именем исторических личностей машины называть нельзя. Он говорит, что надо назвать ее Лерлен, потому что ему нравится, как это звучит.
– Ты хочешь назвать ее Лерлен? – переспрашивает Бен, и его голос звенит от ужаса. – Разве этот несчастный тарантас еще недостаточно настрадался?
Я отстегиваю один из ремней и сажусь. Лэйси поворачивается ко мне.
– Доброе утро, – говорит она. – Добро пожаловать в великий и прекрасный штат Нью-Йорк.
– Сколько времени?
– Девять сорок две. – Она забрала волосы в хвостик, остались торчать только самые короткие пряди. – Ты как? – спрашивает она.
Я отвечаю:
– Мне страшно.
Лэйси улыбается и кивает:
– Ага, мне тоже. Такое ощущение, что вариантов развития событий так много, что ко всем не подготовишься.
– Да, – соглашаюсь я.
– Я надеюсь, что мы с тобой все лето будем общаться, – говорит она.
И почему-то мне от этого становится легче. Никогда не угадаешь, от чего станет легче.
Теперь Радар настаивает, что машину надо назвать Серым Гусем. Я слегка подаюсь вперед, чтобы все услышали, и говорю:
– Дрейдл[5]. Чем сильнее закрутишь, тем лучше результат.
Бен кивает. Радар оборачивается:
– Думаю, тебя надо официально назначить называльщиком.
Я сижу в первой спальне вместе с Лэйси. Бен за рулем. Радар за шкипера. Я третью остановку проспал, они взяли карту штата. Ээгло на ней нет, но к северу от Роскоу всего пять-шесть перекрестков. Я всегда думал, что Нью-Йорк – это бесконечный метрополис, но тут только зеленые холмы, на которые моему минивену приходится героически взбираться. Беседа стихает, Бен тянется к ручке приемника, я восклицаю:
– «Я заметил кое-что метафизическое»!
Бен начинает:
– Я заметил краем глаза кое-что такое, что мне очень нравится.
– А, я знаю, – отвечает Радар, – это вкус шаров.
– Нет.
– Членов, – предполагаю я.
– Нет, придурок.
– Гм… – Радар озадачен. – Может, тогда запах шаров?
– Фактура шаров? – спрашиваю я.
– Блин, уроды, вообще не связанное с гениталиями. Лэйс?
– То, что ты спас жизни трех человек?
– Нет. По-моему, ребят, у вас уже фантазия иссякла.
– Ну ладно. И что же это?
– Лэйси, – сообщает Бен, и я замечаю, что он смотрит на нее в зеркало заднего вида.
– Дебил, – говорю я, – мы же в метафизическое играем. Это должно быть что-то невидимое.
– Оно и есть невидимое, – возражает он. – Мне очень нравится Лэйси, какая она внутри.
– Фу, тошнотина, – отвечает Радар.
Лэйси отстегивает ремень, наклоняется к Бену и шепчет ему что-то на ухо. Бен краснеет.
– Ладно, я обещаю без тупежа, – говорит Радар. – Я заметил кое-что, что чувствуем мы все.
Моя догадка:
– Невероятная усталость?
– Нет, хотя предположение отличное.
Лэйси:
– Это то странное ощущение, которое испытываешь, когда организм перенасыщен кофеином и кажется, что у тебя не сердце стучит, а все тело пульсирует?
– Нет. Бен, ты?
– Что надо поссать? Или это только мне надо?
– Как обычно, только тебе. Бще предположения будут?
Мы молчим.
– Правильный ответ: мы все чувствуем, что станем счастливее, когда споем «Солнечный ожог»[6] а капелла.
И это оказывается правдой. Мне хоть и медведь на ухо наступил, ору я не тише других. Когда песня кончается, я говорю:
– Я заметил прекраснейший сюжет.
Какое-то время все молчат. Слышно только, как Дрейдл расплющивает асфальт, катясь вниз с холма. Через какое-то время Бен спрашивает:
– Вот этот самый, да?
Я киваю.
– Да, – соглашается Радар, – история классная, если мы не сдохнем.
Будет еще лучше, если мы найдем Марго, думаю я, но не говорю никому об этом. Бен все-таки включает радио и находит какую-то станцию с неторопливыми печальными песнями, чтобы можно было подпевать.
Мы проехали по трассе больше тысячи ста миль, и пора наконец с нее сворачивать. По дороге, которая ведет дальше на север, к Катскиллам, ехать со скоростью семьдесят семь миль в час решительно невозможно. Но это не страшно. Радар, наш великолепный стратег, заложил в расчеты запасные полчаса, не сказав об этом нам. Тут очень красиво, уже позднее утро, и девственный лес залит солнцем. В таком свете даже кирпичные домики в деревеньках, которые мы проезжаем, кажутся новенькими.
Мы с Лэйси рассказываем Бену с Радаром о Марго все, что только удается вспомнить, в надежде, что это поможет нам ее найти. Напоминаем им, какая она. И самим себе тоже. Она ездит на «Хонде Цивик». Она светлая шатенка, волосы прямые. Любит заброшенные здания.
– У нее с собой черный блокнот, – говорю я.
Бен поворачивается ко мне:
– Понял, Кью. Если увижу в Ээгло девчонку, в точности похожую на нашу Марго, но у нее в руках не будет блокнота, я ничего предпринимать не буду. Это же самый верный признак.
Я не обращаю на него внимания. Я просто хочу побольше о ней вспомнить. Вспомнить ее в последний раз, с надеждой увидеть ее снова.
Знаки ограничивают нашу скорость сначала до пятидесяти пяти, потом до сорока пяти, потом до тридцати пяти миль в час. Мы переезжаем железнодорожные пути, и вот перед нами Роскоу. Мы медленно едем через центр сонного города, там есть кафе, магазин с одеждой, долларовый магазинчик и еще пара торговых павильонов, заколоченных досками.