Но она меня прощать не хотела, в ответ на все мои попытки наладить хоть какую-то связь – полный игнор. Потом Леша мне позвонил, оказывается, она созванивалась именно с ним и плакала ему, что я сама виновата, и она не хочет меня видеть. Что я ее не понимаю и давлю.
Я выслушала опять, что я плохая мать и что я во всем виновата, и что, если она принесет нам в подоле, он не даст ни копейки. Я его остудила и напомнила, что он и так не дает мне ни копейки, а только для своей дочери. А потом он вылил на меня ушат ледяных помоев о том, что наболело за все эти годы. Я слушала, не перебивая и раскладывая вещи после стирки по цветам для глажки. А когда, закончил тихо спросила.
– Ты приедешь с ней поговорить?
– Нет, я не на месте. Я женюсь, Оль. У меня роспись завтра. Я вернусь только через несколько недель.
Наверное, он ожидал какой-то реакции с моей стороны, но я не испытала ничего, кроме дикого разочарования. Вся надежда оставалась на него. Но и она только что разбилась вдребезги. Но еще больше стало понятно, почему он вывалил на меня сейчас все то дерьмо, которое я выслушала – он оправдывал свой брак. Хотя мне совершенно не нужны были его оправдания и стало жаль ту бедняжку, на которой он собрался жениться. Ведь этот человек совсем недавно умолял меня к нему вернуться.
– Поздравляю от всей души. Тася знала?
– Да, я ей говорил, когда она приезжала и... стоп-стоп, ты не свалишь всю вину сейчас на меня и...
– Я и не собиралась. Я не ты. Счастливой свадьбы, Леша. Я, правда, очень сильно за тебя рада Ты достоин хорошей и любящей женщины.
– Оль... скажи, что вернешься ко мне, и я все брошу и...
Я отключила звонок. Если человек задумывается о том – выбрать вас или нет, то он уже давно сделал свой выбор. Как и я в свое время. Сотовый еще трещал звонками от Леши, потом он прислал штук десять смсок. Я знала почти наизусть, что написано в каждой из них. За эти годы он написал мне бессчётное количество посланий и ни разу не отличился хорошей фантазией. Все они были одного содержания – от признаний к упрекам, от упреков к мольбам, от просьб к оскорблениям и извинениям.
Меня не волновала свадьба Леши, меня волновало, когда моя дочь наиграется во взрослую жизнь и вернется домой. Потому что шли недели, а этого не происходило. Вначале я ждала, что она со дня на день позвонит в дверь. Но этого не случилось. Я начала учиться жить с этим. Не то чтоб я сдалась или опустила руки. Я просто не видела смысла для войны. Чем больше я скажу против ее выбора, тем яростнее она будет желать его защитить и отодрать у меня силой право выбирать. Когда-то меня саму этого всего лишили. Все решили за меня и заставили смириться с тем, как будет для меня лучше. Да, сейчас, спустя много лет, я умом понимала, что мои родители сделали все, чтоб я была счастлива... и все же это не сделало меня счастливой ни на грамм, и ничего не сложилось так, как того хотели они. В итоге получились три разрушенные жизни и потерянное время. Кусок жизни растраченный в никуда.
Я понимала, что сейчас мне до боли хочется сделать то же самое – надавить и сломать, заставить сделать так, как я считаю нужным и правильным... и держала себя в руках. Нет! Пусть поживет сама. Пусть реально почувствует, что значит взрослая жизнь. Деньги у нее есть, папа не забывает делать регулярные переводы. Беспокоиться о том, что она с ним будет спать? Ну так это случилось бы рано или поздно. В свое время (боже, как давно это было, всего-то каких-то пару месяцев назад) мы с ней могли говорить обо всем. Она говорила, что я лучшая мама на свете, и что я ее понимаю, и как ей повезло, что я не ханжа и не динозавр. Как предохраняться, Тася прекрасно знает.
Но я ужасно по ней скучала, и моя жизнь превратилась в унылую череду одинаковых дней и бессонных ночей. Будильник все еще трезвонит, чтобы поднять меня разбудить ее в школу и, приходя в пустую комнату, смотреть на медведя у подушки, кутаясь в халат, прислонившись к косяку двери, вспоминать, как каждое утро вот так приходила сюда и как менялось ее тельце в моих объятиях с каждым годом, и все же ритуал оставался неизменным, она всегда обнимала и целовала меня.
Я уходила на кухню и заваривала себе кофе, потом ехала на работу. Несколько раз звонил Вовка. Я даже позволила ему приехать к себе домой в одну из тоскливых душных пятниц, но наутро мне хотелось снять с себя кожу от омерзения. Я сказала ему, что между нами все кончено, и с наслаждением смотрела в окно, как он уезжает от моего дома. Срываясь с места в диком бешенстве. И я испытываю невероятное облегчение оттого, что избавилась от него. Словно я проживала что-то не свое, чужое. Не хочу больше. И Вовку не хочу. Сама хочу быть. Нас с Таськой хочу, как год назад. Мне было с ней хорошо, а ей со мной нет. Вот она правда.
А я считала, что у нас все прекрасно и полное взаимопонимание, но на самом деле я жила в каком-то своем мире, в какой-то наивной сказке. Таська повзрослела, а я не заметила.
Теперь маниакально старалась забить все свободное время работой, чтобы меньше думать, меньше рыдать о том, что я вся не такая и мать, и жена, и любовница, и дочь. Мои родители вообще со мной мало общались, они больше созванивались с Лешей и с моей свекровью. Остались с ними лучшими друзьями. Когда узнали про уход Таси, естественно от Людмилы Ивановны, мать позвонила мне и сказала, что я, как была идиоткой, так и осталась, и жизнь меня ничему не учит. Второй раз она позвонила мне об этом напомнить в день свадьбы Леши. И сообщила, что к ним два дня назад приезжала Тася.
– Как приезжала?
– Вот так. С мальчиком своим, наверное, поссорилась, приезжала, плакала. С тобой ведь об этом не поговоришь, загнобила девочку.
– И где она теперь?
– Поела у нас, денег взяла и уехала. Худая какая-то, синяки под глазами. И это ты виновата, что она с этим убожеством встречается. Дед говорит, ремня ей надо было всыпать и домой за шкирку тащить.
Я усмехнулась сквозь слезы – ее ремни как раз прекрасно помогли мне в шестнадцать забеременеть. И одной из причин выйти за Лешу было дичайшее желание вырваться из-под их опеки.
Главное, что у нее все хорошо. Насколько вообще может быть хорошо рядом с этим ублюдком.
– Оль, ну что ты взъелась? Ситуацию не изменишь. Все. Профукала. Теперь надо придумать, как бы с ней разобраться и попытаться жить дальше.
Ленка как всегда пришла раскрасить мое одиночество своей позитивной болтовней.
– А как с ней разобраться, Лен? Как? Она меня смертным боем ненавидит, понимаешь? Простить не может, что я от Лешки ушла, что ей столица с деньгами отца и возможностями обломилась, а сейчас и все надежды на наше примирение тоже, потому что он женился. И во всем этом, конечно же, виновата я.
Закрыла лицо руками, чувствуя, как пульсирует боль в висках и окончательно нервы сдают.
– А что твой Вовка? Замуж не звал?
– Куда уже только не звал. Ну не люблю я его. Не могу с ним.
– Ну и дура. Он видный, при деньгах и очень семейный, добрый. Любви она хочет. Книжек почитай, будет тебе любовь.
– Это потому что с мамой живет и до сих пор не женат?
– Ну не с мамой, а мама у него в трехкомнатной квартире. Вот скажи, что тебе надо? Ты прынца на белом коне ждешь? Сейчас непьющий и небьющий мужик с тачкой и квартирой вообще золотой экземпляр. Вот мой Коля – чем плохой мужик?
– Твой Коля у тебя еще со щенячьего возраста. Вы оба были идиотами, и вам повезло. Не хочу я никого. Напробовалась.
– Ой, что ты там напробовалась? За тридцать четыре года два мужика в постели? Так и будешь одна?
– Так и буду одна. А чем плохо одной? У меня пушистые вот эти есть. Да, мои хорошие?
Почесала по очереди котов за ушами, а Ленка фыркнула и отпила коньяк. Сунула кусочек шоколадки в рот и закатила глаза от удовольствия.
– Типичный пример старой девы. А секс для здоровья хотя бы? Или ты теперь пластмассовых и резиновых друзей завела?
Вначале не поняла ее, а когда дошло, ударила кухонным полотенцем по спине.
– Ну тебя! Дура совсем!
Расхохотались, и она налила мне коньяк в рюмку.
– А вообще, Оль, не встретила ты просто страсть дикую, так чтоб искры из глаз. Может, и хорошо, что не встретила. Мне такая африканская чуть жизнь не сломала.
Мы обе вспомнили ее Дениса, из-за которого она чуть от мужа не ушла с двумя детьми, вовремя опомнилась, и то, когда припрятанное кольцо обручальное нашла, и оказалось, что Денис давно и безнадежно женат и разводиться не собирался совершенно.
– Ну вот и на хрена эти страсти?
– Так из-за хрена то и страсти все.
Разговор плавно перетек в обсуждение мужиков и их недостатков.
А когда она уехала, мне вдруг стало до боли тоскливо – ведь, и правда, никогда не было. Ни мурашек. Ни дух не захватывало, ни колени не подгибались.
Лгу! Подгибались и мурашки были... а вспоминать не то что стыдно, а сквозь землю провалиться хочется. Ведь меня всю трясло от его близости так, как никогда в моей жизни, и запах с ума сводил, и голос куда-то под кожу забирался и сердце сладко щемил. И от мысли о его губах уносило куда-то в грозовое небо его взгляда. Идиотка... с парнем дочери. Так мерзко, что я даже Ленке рассказать не смогла. Никому, кроме себя в темноте комнаты и с закрытыми глазами. Только вспоминая и ненавидя себя за это. А еще яростнее ненавидя его за все, что нам сделал. За то, что дочь у меня украл... и меня саму украсть хотел. У совести, у жизни нормальной. Вот и хорошо, что не было ничего, я бы сожрала себя потом. Мне вообще иногда казалось, что тот, кто меня сжимал голодными руками на остановке, и тот, кто Таську забрал, два разных человека, а потом я себе напоминала, что ни хрена не два разных. А один и тот же урод, который игрался со мной и с моей дурочкой Таськой.
Пиликнул смской сотовый. Машинально взяла со стола и тут же вздрогнула.
«Мам, позвони срочно!». Номер незнакомый. О, господи, как же нехорошо вдруг стало и сердце в горле заколотилось, я тут же набрала номер. Руки дрожат и в кнопку вызова не сразу попали. Она ответила сразу же так и закричала мне в ухо: